Спорт

— Отсюда почти весь город виден, — говорит мне Малахов.
Я прижался лбом к тонированному стеклу, выдыхаю алкоголь на его гладкую поверхность, смотрю, как мутнеют в дали огни вечернего Монреаля.
— А вот там, напротив, видишь, Валера Буре живет...

Зелененький костюмчик

Я не понял, где.

— Да, близко, — говорю. — Слушай, Володь, налей еще что ли, как ее там, саке.

Малахов очень обиделся, когда где-то в России написали, что вместо того, чтобы готовиться к Кубку мира, он до четырех утра просиживал в канадских барах.

— Да здесь ни один кабак до утра не работает... А потом — какое им дело.

Может, еще и поэтому он сейчас не пьет со мной. Хотя, ему незачем прятаться и оправдываться. Он, по-своему, во всем прав. Ему незачем заискивать и некому угождать. Он один из лучших защитников НХЛ. У него своя правда. И мне сейчас хочется ему верить.

— Они как-то со мной поговорить решили по поводу моего участия в чемпионате мира...

— Это который сейчас в Финляндии будет?

— Нет. Теперь уж не пригласят... Да я и сам не поеду. Это года три назад было. Я им отвечаю сразу: да. Но мне страховка нужна. Я работаю в Лиге, если со мной случится что... Мне говорят: в виде исключения на миллион рублей тебя, так и быть, застрахуем... Я молчу. А тут Петров: да какого хрена мы его уговариваем... пошел он... Ну как мне себя вести. Я все понимаю: он человек заслуженный, он история хоккея... Но зачем так-то? По-другому нельзя?

У нас нельзя. Потому что мы живем в другом мире. Потому что на полтора миллиона долларов ежегодных в России еще ни с кем никогда контракт не заключали. Потому что четыре с половиной тысячи ежемесячно за пентхаус у нас никто не выкладывает. И вряд ли кто пригласит незнакомого просто так поужинать в ресторане...

— Я все сам заработал. Если бы мне в России такие деньги платили, то никуда бы я не поехал. Хотя, вру, уехал бы, наверное.

— Кое-кто в российской федерации хоккея говорит, что тебя к сборной теперь за версту не подпустят.

— Да ради бога. Они меня и на Кубок брать не хотели. Если бы ребята горой не встали, не играл бы я. Пусть лучше Сыч ответит — на что он полмиллиона долларов просадил. Он себя еще и генеральным менеджером сделал. Да здесь бы он нищим ходил. Был договор: прямым рейсом в Россию и только первым классом. Мы летели восемь часов до Амстердама в экономическом классе, два часа сидели там в аэропорту, а потом еще пару часов лета до Москвы... Какая игра может быть после такого? Я ни ног, ни спины не чувствовал... Сам Сыч летел в первом классе. Он, понятно, начальник. Ему положено. Или, может, он деньги спустил на замечательные зеленые костюмчики, стоимостью по два доллара, которые нас заставляли носить. Они такого болотного цвета, поставишь — стоят. Сам Сыч что-то не надел его ни разу. Да и не в костюмах дело. В отношениях. Они не понимают там, что мы уже совсем другие. Мы привыкли жить и играть по-другому. Мне казалось порой, что Сыч хотел, чтобы мы проиграли этот Кубок. С него что, как с гуся вода: выиграли — хорошо, проиграли — легионеры с претензиями, команду развалили.

Кубок мира уже давняя история. Но говорит Малахов о нем долго и много.

— Я унижения такого никогда в жизни не испытывал. Федоров тоже еле восстановился, и травма Паши Буре тоже последствие безграмотной предкубковой подготовки... Хочешь, покажу тебе, какого цвета те замечательные костюмчики были? У Антона и фломастера такого-то нет...

Рождественская сказка

Антон двухгодовалый, крупный, рыжеволосый мальчик. Малахов говорит, что у него и у жены кто-то в роду рыжий был, поэтому сын мастью похож на потомка ирландских моряков. Хотя у Люды Исаевой, сейчас Малаховой, конечно, лицо абсолютно русское. Она девушка тоже легендарная. Одна из немногих еще советских топ-моделей, признанных на мировом модельном рынке. Портреты ее на обложках десятков престижных журналов. Я точно ее где-то видел раньше, но не помню, где. В журнале, наверное.

Я слюнявлю глянцевые страницы «Мари Клер», смотрю на фотографии, а потом на Люду.

— Ну, не узнать совсем, — говорю, — ну, другое лицо...

— Здесь изуродовали меня.

— Почему? Ничего вроде.

— Лицо без изъянов не бывает.

Я опять внимательно смотрю на нее.

Она с Малаховым познакомилась три года назад в Нью-Йорке. Кто-то их там свел. Мол, ты одна и он один. Чего бы вам. А? Высокие оба. Встретились как-то в компании. И все. Разошлись. Люда говорит, что впечатления друг на друга никакого не произвели.

Потом опять встретились, вроде случайно.

— Под Кристмас уже, Рождество в смысле... Две недели почти каждый день виделись, а потом я к нему переехала.

— А чего тянуть-то, — говорит Малахов.

Контракт на геройство

Мы с ней о героях спорта разговорились.

— Ну какие они герои? Профессионалы — это точно. Вот борцу Карелину, я слышала, «Героя России» дали... Он же не на войне был.

— Герои они, — спорит Валера Буре, — герои настоящие... я считаю.

— На геройство контракт не заключают. Вот раньше герои социалистического труда были. Это верно. Это ведь работа. Я вот не герой России, хотя снимаюсь много...

Работа в НХЛ

— Слушай, Володь, а пятерку лучших русских, играющих в НХЛ, назвать можешь?

— Первое звено, — Малахов задумался. — Э... Федоров, конечно, Могильный, Паша Буре. Им здесь равных нет. Они всех порвут. А сзади не знаю. Но себя бы не поставил.

— У тебя хороший контракт. Значит ли это, что зарплата игрока зависит от его значимости в команде?

— Да хрен его знает. Вроде зависит. Но хоккей — бизнес. Во всяком случае, это не говорит о том, что меня в любой момент не продадут. Я человек подневольный. Я здесь работаю...

У «Монреаль Канадиенс» сейчас не лучшие времена. Чтобы выйти в плей-оф, надо просто выигрывать.

— А вдруг не пройдете?

— В Канаде будет траур.

— А на тебе это как-нибудь отразится?

— Я не вся команда. Хотя момент вины и на мне. Раньше я переживал, теперь привык. Я же говорю, что игра — это работа. Значит, я выполнил ее не очень хорошо.

Над Канадой небо синее...

В русский ресторан «Каприз» Люда так и не дозвонилась. Да и незачем было. Зал почти пустой. Только две толстые канадки обсасывают креветочную шелуху. Официантка Рая, эмигрировавшая когда-то из Ташкента, принесла жюльен, борщ и расстегаи.

Буре жюльен не понравился. Мне не понравился борщ.

Зачем мы сюда пришли — не знаю. Я бы с удовольствием съел бы чего-нибудь канадского. Кленового сиропа, что ли. Я так и не попробовал его.

А вот Малахову нравится «Каприз». Кстати, на этой же улице через дорогу магазин «Продукты». Здесь продают пельмени, похожие на гамбургеры, и квас, по цвету напоминающий виски. Еще здесь же киоск «Союзпечати», а в нем журнал «Огонек» по пять долларов.

— Здесь русских много?

— Хоккеистов? — переспрашивает Люда.

— Не только. Ну, писателей, художников, просто эмигрантов...

— Художники точно есть... Я совладелица картинной галереи. Мы картины русских художников продаем.

— Кого?

— Ой, не помню сейчас.

— А Селиванов, рассказывают, совсем американцем стал, — обращаюсь я к Малахову. — На автоответчике представляется не иначе как Алекс Селиванофф...

— Он меня на льду по-американски материт. «Фак ю», говорит мне.

У Малаховых под Нью-Йорком собственный дом. Они там жили, когда Володя играл в «Нью-Йорк Айлендерс». Они там сейчас живут в межсезонье. Они там будут жить.

— Мы его с такой любовью сделали, — говорит Люда, — там в каждой спальне по туалету...

— А сколько их — спален, туалетов?

— Сейчас скажу. Семь или восемь...

У меня в Москве нет спальни и всего один туалет. Но я себя убеждаю, что в Америке это для чего-нибудь нужно. Я понял уже, что жизнь за океаном корректирует многое, в том числе, наверное, и работу органов пищеварения... Но к черту глупые мысли. Мне так хорошо сейчас здесь в Канаде, в ресторане, с ними.

— Елки-палки, — говорю я восторженно, — здорово, что мы здесь вместе... Через океан...

— Так мы же русские люди, — отвечает Малахов. — Россия — моя родина. Так и осталась. Я не отрекаюсь от нее. Просто много проблем.

Как я его понимаю.

Дмитрий БЕЛОВЕЦКИЙ

Фото автора

ВЛАДИМИР МАЛАХОВ: «ПЛЕВАТЬ Я ХОТЕЛ»