Личные вещи

Все началось с Егора. Мы сидим у него дома, в квартире, в которой почти нет мебели, пьем чай и говорим о вещах, имеющих для него особое значение.

--У меня нет случайных вещей, — говорит Егор. — Вот этот старый гарнитур — диван и два кресла — собирался в течение двух с половиной лет. Сначала я нашел одно кресло. Оно мне понравилось, я попросил его отреставрировать и привез домой. Потом в коридоре «Мосфильма» я встретил выброшенный развалившийся диван, обитый таким же старым пропуканным велюром, как и мое кресло. Его тоже взял, отреставрировал. А еще через год я нашел второе кресло. Оно было обито таким же велюром и стояло... у моего армейского командира. Эти вещи как-то по-особенному греют...

Я покажу тебе одну уникальную вещь. — Он уходит в другую комнату и через минуту возвращается с небольшой зеленой коробочкой. — В тот день, когда я насовсем уезжал за границу, в 1988 году, я ехал как бы в гости, но родные знали, что сюда я возвращаться не собираюсь, — я приехал к маме попрощаться, а она мне говорит: «Сейчас приедут врачи, заберут Марию Львовну в больницу...» Мария Львовна — это вдова советского писателя Марвича. Вряд ли его сейчас кто-то помнит. Она умирала. Мама за ней присматривала. Я пошел с ней попрощаться. И вдруг она сняла со своей слабой больной руки вот эти золотые часы «Победа» и протянула мне. В подарок. — Он открывает заветную зеленую коробочку. Вот они, те самые... — После Великой Отечественной войны было сделано определенное количество таких часов для особо отличившихся офицеров. Одни достались писателю Марвичу. Когда эти часы попали ко мне, то очень плохо ходили. Я их восстановил и очень долго носил всегда и везде. Они очень красивые, правда? Это одна из самых любимых моих вещей. За границей, в первый месяц, меня такая ностальгия одолела, что я решил: продам эти часы и вернусь в Москву. Мне казалось, что они стоят громадных денег. Я пошел в скупку. Пожилая мадам, взвесив часы, сказала, что может мне за них дать сущие гроши — советское золото считалось неликвидным. Сейчас я понимаю, что мне повезло, но тогда я ужасно расстроился.

— Это было хорошее время, когда ты учился в Кембриджском университете? Ты что-то сохранил о нем на память?
— Мантию. Я должен был ходить в ней на занятия. Но она большой ценности для меня не представляет. Это как школьная форма.

— На кембриджской фотографии у тебя на руке кольцо то же, что и сейчас. Что с ним связано?
— Однажды мы всей семьей решили — хватит скрывать, что мы русские князья. Михалковы. Тогда мы с отцом заказали такие кольца. Они сделаны в Лондоне, в магазине, где делают кольца для английской королевы. Такие кольца носят все члены нашей семьи — отец, Никита, Степан, Тема, Аня... У деда нет. Дед вообще колец не носит. На этом кольце изображен герб семьи Михалковых.

Кстати, о гербе. Я тут недавно совершенно неожиданно открыл для себя одну вещицу. Вот эту, — он ставит передо мной маленькую бронзовую статуэтку Венеры Милосской. — Она хранилась у моей мамы. Я эту статуэтку помню с детства. Видишь, вот здесь, на ее основании кто-то гвоздиком усердно поковырял. Может быть, я. Но совсем недавно, после того как надел на палец кольцо с фамильным гербом, я вдруг увидел на донышке этой Венеры оттиск нашего герба. Это не просто статуэтка. Это печать. Фамильная гербовая печать для запечатывания писем сургучом.

Если уж говорить о принадлежности к роду Михалковых, то не могу не показать еще две маленькие семейные реликвии. Здесь тоже наш герб. Это книжечки, прообраз современной записной книжки. В одной — записи кто из Михалковых когда родился и когда умер, а в другой — каталог михалковской библиотеки. Книг, конечно, уже давно нет, только записи.

Эти вещи хранятся у меня вполне заслуженно, потому что если говорить по-честному, то продолжатель рода я — старший сын старшего сына.

Именно эти слова навели меня на мысль поговорить с Михалковыми-старшими — Андреем Сергеевичем и Сергеем Владимировичем. Они ведь тоже старшие сыновья старших сыновей, наследники и продолжатели рода.

Сергей Владимирович долго по телефону убеждал меня, что «все это пустое», но в конце концов кое-какие комментарии дать все же согласился. Андрей Михалков-Кончаловский в те дни снимал кино в Англии. Егор предложил, отправляясь к отцу в Лондон, взять мои вопросы и записать ответы отца на диктофон. Получилось чуть больше, чем личные вещи. Наверное — очень личные. Разговор отца с сыном.

Я не участвую. Передаю.

Е. М.-К. — Андрей Сергеевич... Скажи, насколько большое значение в жизни ты придаешь вещам? То есть насколько важны предметы, окружающие тебя?
А. М.-К. — Очень важны. Я очень люблю предметы. Только я не люблю когда их много.

Е. М.-К. — А любимые вещи — это какие?
А. М.-К. — Любимые? Пожалуй, это книги. Но книга — это немножко другое, я не воспринимаю книгу как вещь. Видишь ли, я затрудняюсь сказать, какие именно вещи у меня любимые.

Сергей МИХАЛКОВ

— Сергей Владимирович, есть ли у вас любимые вещи?
— Мои любимые вещи — это хорошая мебель. Я люблю старую мебель, потому что она удобная. Это не антикварная мебель, но добротно сделанная руками хороших мастеров.
Я покупал ее иногда в комиссионных магазинах, иногда по случаю. От моих родителей у меня ничего не осталось. И не могло остаться, потому что когда отец умер в городе Георгиевске, то я перевозил мать и двух своих младших братьев в Москву, и тогда все пришлось продать практически за бесценок.

Журнал "Огонёк" №18 от 11.05.1997, стр. 18

МИХАЛКОВЫ — СТАРШИЙ СЫН СТАРШЕГО СЫНА