Я — ШАМАНОВ
Война в Чечне перешла в стойкую затяжную партизанскую фазу. На десятилетия? Бог весть. Однако есть то, что уже слишком хорошо понятно: тысячи мужчин — от солдат до генералов — потихоньку возвращаются по домам и не находят среди нас долгожданного покоя. Им тяжело там, где не стреляют. Их, резко изменившихся, не узнают друзья и близкие, от них отшатываются, их побаиваются. Даже кидают в лицо: «А что ты умеешь, кроме как убивать?» Выходит, те, кто выжил на войне, должны уходить из жизни?
Так как же устроятся среди нас воины-«чеченцы» новой волны? Как себя чувствует сейчас первый из них — генерал-лейтенант Владимир ШАМАНОВ, Герой России, бывший командующий Западной группировкой на Северном Кавказе, ныне командующий 58-й армией?
ДОСЬЕ. Шаманов Владимир Анатольевич, 43 года. Окончил Рязанское военно-воздушное командное училище им. В. Маргелова, Общевойсковую академию им. Фрунзе, Академию Генерального штаба. Служил в Пскове, Рязани, Молдавии, Азербайджане, Ульяновске, Новороссийске. В первую чеченскую войну был ранен. Сейчас — командующий 58-й армией Министерства обороны (штаб — во Владикавказе). Женат, имеет двоих детей — сына и дочь.
А также — два инфаркта. И язву. И хроническую бессонницу...
Можно заставить себя забыть все, до основания. Заставить умом и волей.
Но что потом? Сердце возьмет свое.
— О генеральской «чеченской» паре, известной теперь всей стране, говорят так: «добрый Трошев» — «жестокий Шаманов». Вас это не обижает?
— А вы не задумывались о том, что, быть может, именно эта ваша непримиримость, стремление вести войну столь жестокими методами и перемалывает души солдат, делая невозможным их нормальное возвращение в мирную жизнь? Ведь то, чему они стали свидетелями в Чечне, — непереносимая ноша для 18—20-летних? Насколько вы, как командир, виноваты в том, что происходит сегодня с ними?
— А лично вам нужна такая реабилитация?
— Но речь не только о сильных физических нагрузках. Скорее о разгуле мародерства, о гибели безвинных мирных жителей... Уничтожая бандитов, вы уничтожали и просто людей?
— А трагедия селений Алхан-Юрт, Алды?
— Но вы ведь знаете, что этими «коридорами» в Чечне далеко не все выходят из осаждаемых селений, да и не могут выйти... Люди боятся оставлять своих коров, дворы и т.д.
— Но, кроме бандитов, там сидели и обычные люди? Вас это не мучило?
— Что значит — «так или иначе были связаны с бандитами»? Жена боевика — кто она в вашей системе координат?
— Почему?
— Владимир Анатольевич, вы по-русски судите.
— У них свои законы — она не может уйти.
— Но родственников при этом не оперируют! Ребенок бандита — тоже бандит?
— Вам не кажется, что солдаты далеко не всегда понимают это и даже не разделяют такой точки зрения? Потому позже и стреляются.
— Наверное, они вам об этом просто не говорят.
Что касается мародерства — оно, конечно, есть, и сейчас возбужден целый ряд уголовных дел. Но корни этого позорного явления не в самой армии, а в той обстановке, которую сегодня создают в ней контрактники. Вы знаете, что по контракту в армию идут люди, не нашедшие своего места в нормальной жизни, они отправляются на войну поправить свое материальное положение. В том числе и посредством мародерства.
— Много ли контрактников было у вас в подчинении на войне?
— Не кажется ли вам, что профессионализация армии путем привлечения на службу контрактников — это неверный выбор?
— А какая нужна? У вас есть собственное представление?
— И вас это сильно трогает? Ведь вы, наверное, на полном гособеспечении — как командующий армией и Герой России? Вас кормят, лечат, возят…
— Но, наверное, как у Героя, у вас есть некоторые другие возможности? Наверное, квартира у вас отличная? И не в одном городе?
Когда я учился в академии Генерального штаба в 1996—1998 годах, я в очередной раз почувствовал свою полнейшую ущербность. Нам месяцами не платили денежного содержания. А я уже был генералом! Мне было безумно стыдно перед семьей. Чтобы купить пачку сигарет, мы, слушатели одной группы, — три генерала и семь полковников, скидывались на пачку сигарет. Рядом были полковники и генералы, которые на своем транспорте занимались извозом по Москве.
— А почему вы этого не делали? Ради семьи?
— Это правда, что вся ваша семья теперь разметана по стране? Жена — под одной фамилией в одном городе, дети — в другом, вы — во Владикавказе.
— Но ведь это никакая не жизнь — без дома, без семьи... Если вы Герой, вы и жить должны, как Герой, если, конечно, уверены, что поступали правильно. Так стоила ли игра свеч? Воевать, как вы воевали в Чечне, чтобы потом не иметь возможности нормально, по-человечески жить?
— Чувство вины перед близкими не пересиливает и не заставляет плюнуть на все и уйти?
— И вы последним из них получили Героя?
— Наверное, командующий армией и группировкой — это не та должность, которая подразумевает подвиг Александра Матросова? Генералы ведь в атаку не ходят?
— Но ведь это не ваше дело?
Принял решение: боевые вертолеты наносят поражение, и под их прикрытием я «сажусь». Там, в засаде, я увидел майора с заклиненной челюстью — от нервного перенапряжения, бойцы были деморализованы. И тогда мне ничего не оставалось делать, как снять свою генеральскую куртку, — а она без погон (я так хожу обычно), — чтобы все увидели: с ними генерал. Со мною прилетели разведчики, они открыли огонь, прикрывая, а я ходил, разбирался, давал команды... Минут через двадцать бой стал утихать. Пришло подкрепление, пятерых погибших и одного раненого эвакуировал — и улетел.
— Ваши ощущения от жизни, когда вы после всего этого оказываетесь в Москве?
Мне плохо в Москве.
— А где вы себя чувствуете не инородным телом?
— И сколько у вас друзей?
— Есть ли у вас сегодня обида на наше государство?
— В кого из родителей ваш суровый характер?
Перенес это и на детей. Когда мой сын еще жил в семье, жена говорила мне: ты его не воспитываешь, ты обращаешься с ним, как фашист.
— Шутила, конечно?
— Вы похожи на человека-робота.
— И какая у вас высота следующая?
— Они вас мальчишкой считают?
— Но вы же, наверное, способны сказать: «Ты — не боевой генерал, а значит, мне не указ»?
— А чем вас можно достать, чтобы вы были столь резки?
— Наверное, так и есть. Война действительно закончится, и надо будет приспособиться и жить по мирным законам.
— Вам не кажется странным, что антитеррористическая операция продолжается слишком долго — вот уже почти год?
— Я правильно поняла, что вы собрались воевать до конца ваших дней на службе?
— Не могу.
— И тем не менее создается впечатление, что самой армии война оказалась как нельзя кстати. Сколько бы вы сейчас ни повторяли о том, что лично вы бы с удовольствием не воевали...
— Однако за высокими словами не спрячешь истину. Внутри страны идет война. Потери огромны. Стоит ли такой ценой доказывать Западу, что мы еще сильны...
— Вы боитесь за семью. А сами боитесь мести чеченцев-боевиков?
— Но многие офицеры после Чечни ведут себя совсем по-другому. Комплексуют. Скрывают фамилии. Живут инкогнито.
— Когда вы в последний раз прыгали с парашютом?
— А зачем вы прыгали?
— Вы подстраховывали его?
— А откуда у вас такая странная фамилия?
— В вашем понимании что такое победа на той войне, на которой вы были?
P.S.
15 июня в подмосковном Подольске в городском Дворце молодежи силами фонда ВДВ «Боевое братство» проходила акция с несколько странным названием «Антиснайпер». В зале собрались бывшие десантники, вспоминали погибших, пели и плясали артисты. На почетной трибуне, прямо по центру, опустив руки и плечи, долго сидел Шаманов — его пригласили устроители. Сидел неподвижно, устало и чужеродно, на фоне рекламного щитка «Напитки из Черноголовки». Вокруг было людское коловращение, все отчаянно мигало и шумело, призывая к обычной жизни. В зале бывшие десантники вытирали набегающую слезу. А на Шаманова было трудно взглянуть — вся его сбитая, крепкая фигура источала одно: полное и бесповоротное одиночество.
Анна ПОЛИТКОВСКАЯ
19.06.2000