Эфирная кухня
Радиостанция "Эхо Москвы" произвела революцию, причем столь бархатную, что, кажется, не заметила ее сама
(Фото: Павел Горшков)
Радио у человека всегда одно. Вроде как муж или жена в моногамных обществах. Поймать "чужое" радио - это как сходить налево. Я вот, например, когда говорю слово "радио", подразумеваю "Эхо Москвы". И эта наша законная связь длится, оказывается, уже десять лет - с ума сойти! А что было до этого? О, много чего.
Чтобы понять роль радио в жизни человека, надо помнить себя пятилетнего в каком-нибудь пятьдесят третьем году. Ты лежишь в очередной ангине. Глотать больно, а тонкую твою шею нещадно царапает пергаментная бумага от компресса. За окном - бесконечный снег. Говорить тоже больно, да и не с кем. Мама пошла в аптеку за стрептоцидом, и ее все нет и нет. На этажерке, покрытой кружевной салфеткой, стоит, подмигивая изумрудным глазом, трофейный радиоприемник. В нем вся жизнь, в нем вся надежда, он один тебе утешитель. Ты слушаешь все - от гимна до гимна.
Утренняя гимнастика. Преподаватель Гордеев, пианист Родионов. "Ноги на ширине плеч! Колени повыше! Оч-чень хорошо! Раз! Два! Три! Раз! Два! Три! Переходим к водным процедурам".
"Пионерская зорька". Когда-то, уже в 70-е годы, в одной компании меня познакомили с миловидной, но простенькой барышней. На вопрос о роде занятий она как-то небрежно бросила, что она "радиоактриса". Это заинтриговало. Потом выяснилось, что радиоактриса она в том смысле, что, когда ей было лет семь, она записалась на радио в роли: "Здравствуйте, ребята! В эфире "Пионерская зорька"!"
"Писатель у микрофона". "Я получаю много писем от своих читателей. Прочту одно из них".
Певцы. Бунчиков поет "Летят перелетные птицы", а Нечаев - "Влюбленного бригадира" ("Говорить не умею речисто я. И поэтому мо-олча люблю-у-у"). Вдвоем поют шуточную: "Вот они идут все трое - он, она и проливно-ой (пауза) дождик, дождик, дождик, дождик".
Детская радиопостановка. "Айога-гаа-гаа-гаа", - заклинает голос Бабановой. Мальчишек-сорванцов играет Зинаида Бокарева. Всех остальных - Николай Литвинов. Особенно папу Карло.
Передовая статья и краткий обзор газеты "Правда". Понятно только одно: как же мне все-таки повезло, что я родился в СССР. А мог ведь - в какой-нибудь Америке. Ужас!
Разучивание песни. "А теперь прослушайте этот куплет в исполнении детского хора".
Футбол. Вадим Синявский. "Внимание, внимание! Наши микрофоны установлены..."
"Угадайка, угадайка, интересная игра, та-та-та-та, та-та-та-та (не помню), слушать радио пора".
Произведения советских композиторов...
Так вот одним мартовским днем, уже выздоравливая и потому пребывая в томном блаженстве, я услышал скорбный голос Левитана: "дыхание Чейна-Стокса...". Это была первая осознанная мною смерть. Умер тот, которого радио по сто раз в день называло моим отцом. Мой настоящий отец в тот день бросил курить. Хотя при чем тут это? Непонятно.
Чтобы понять роль радио в жизни человека, надо помнить себя, вращающего во все стороны рижскую "Спидолу" с погнутой антенной в тщетной попытке расслышать голос Анатолия Максимовича Гольдберга. "Глядя из Лондона". Би-би-си. Советские танки в Праге. Ни черта не слышно.
Одна знакомая довольно большая семья ежевечерне и в полном составе слушала "Голос Америки" - это было родом ритуала. Среди слушавших был и очень старый дедушка. Он, хотя и был глуховат, вел себя тихо, никого ни о чем не переспрашивал, внимал всем этим шорохам и трескам почтительно и дисциплинированно. Лишь после всего, когда радио выключалось, он всякий раз огорченно констатировал: "А погоду опять не сказали". Особая, несколько мистическая роль погодных прогнозов - тема особая. Впрочем, об этом сказано и понаписано много.
Радио жило по обыкновению на кухне. Связь между кухней и радио была односторонней. Радио вещало, учило, пело и проповедовало. Кухня резала лук, пила чай, разговаривала, ругалась, мыла посуду. Иногда вслушивалась, поднимая кверху указательный палец.
Станция "Эхо Москвы" произвела революцию, причем столь бархатную, что, кажется, не заметила ее сама. Дело в том, что она не вещала на кухню, она сама была кухней, где болтают, рассуждают, рассказывают новости из первых и вторых рук. Ругаются. Наверняка пьют чай. Может быть, даже и режут лук - кто их знает, не видно ведь. Ничего вроде бы особенного не произошло, кроме того, что собралась компания с полуслова понимающих друг друга людей. Это ведь так просто. Эпоха монологизма миновала. Наступила эра диалога.
С некоторых пор радио слушают все больше не на кухне, а в автомобилях. "Эхо Москвы" превратило машину в движущуюся кухню. Боевым крещением "Эха" стали вильнюсские события января девяносто первого. Звездным часом - 19-21 августа того же года. Далее - везде.
Не все там нравится. И не все там нравятся. Какие-то вещи кажутся поднадоевшими. Какие-то интонации - неубедительными. Какие-то нововведения - поспешными и непродуманными. Досадуем, но любим. Ворчим, но слушаем, не переключаем. Вот ведь что главное.
(Фото: Павел Горшков)