Александр Уланов. Лимон в апельсине

"И ногда ночь оживляет странное растение, чей свет делит жилые комнаты на теневые глыбы" . Это свеча. Креветка в воде - галлюцинация, еле заметные значки на краю поля зрения, движущиеся "бодрыми, прерывистыми, постепенными, пятящимися скачками" . Оса - постоянно на грани срыва, вибрирующая, до предела натянутая струна. Рука - домашнее животное, никогда не уходящее далеко; и одновременно - "сильная и гибкая, порхает она над округой. Козырьком затеняет лоб, проводит по глазам" .

Знакомый чуть ли не со всеми в Париже ХХ века (Бретон, Сартр, Камю, Брак, Пикассо, Джакометти, Бланшо...) - и ни с кем не связанный, - Франсис Понж считал себя не поэтом, а наблюдателем, стремящимся "исчезнуть, раствориться полностью, чтобы дать возникнуть предмету" . При этом текст становится частью уже не автора, но предмета, приобретая его, предмета, тайну и многозначность (для чего трава ? и что она значит?).

Сартр соотносил Понжа с призывом феноменологии "назад к самим вещам". Но дело не только в обращении к вещам самим по себе - они и так сами по себе. Дело в связях, в смысловом многообразии. "На типографском кустарнике стиха... иногда появляются плоды в виде скопления сфер, заполненных капелькой чернил" , - это книга? куст ежевики? Раковина моллюска - футляр? тюбик для краски? Бабочка - сахар на дне цветка, словно на дне недомытой чашки? взрыв гусеницы? летающая спичка? фонарщик? парусник? Не описание, а размыкание в бесконечность связей.

Умение видеть увеличивает объем бытия, доступный человеку. Увеличивает жизнь. Ведь и прохождение сквозь дверь - удовольствие. "Что за радость - схватить за брюхо с фарфоровым кольцом это высокое препятствие одной из комнат; по ходу быстрого сближения шаг немного зависает, раскрывается глаз и все тело целиком обустраивается в новом пространстве" . Но необходима внимательность взгляда. Апельсин несет в себе маленький лимон: зернышко, где сосредоточены твердость и зелень дерева, ветви, листа. А дождь различен внутри себя, в середине двора - завеса, у стен - падающие с громким звуком тяжелые капли, на крыше - тонкое покрывало воды. Вплоть до сверхкрупного плана: поверхность хлеба "создает впечатление панорамного зрелища: как если бы у нас под рукой находились Альпы, Торес или Андский хребет" . Тексты Понжа подробны - и дробны. Идеология постоянна, потому что мертва, - а вещь живет вспышками, меняясь.

Интереснее не подобия, а отличия: индивидуальность вещи. "Сравнение у Понжа более похоже на столкновение двух вещей, позволяя из полученного эффекта лучше судить об отличительных свойствах каждой из них", - замечает переводчик и автор комментария Д.Кротова. "Каждый кусок мяса - это как бы завод, со ступками и прессами для крови... Пар выхлестывает из него, бурля. Рдеет темное и яркое пламя. Открытые течения переносят шлаки с желчью. И все это медленно остывает - к ночи, к смерти" . Образность часто очень смела, но это не сюрреалистическое раскрепощение подсознания - это ясность сознания, ищущего, соединяющего, обогащающего смыслы.

Необходима любовь - не из пыла и страсти, а из желания все принимать, "не стеснять предмет вашего внимания, оставляя его существовать так, как будто вы ему вообще не встречались" . Сочувствовать растениям, у которых нет жестов - только позы, очертания, "и лишь иногда - особый сигнал... в виде насыщенных цветом и ароматом ампул и бомб, которые зовутся цветами, но на самом деле это, конечно, раны" . Не описывать вещь, а жить ее жизнью. Текст о гвоздике приводит к "думанию" за нее: почему ее корень стелется по земле; не хватает веры твердо выпрямиться, подняться? или для цветка нужно что-то редкое, что и расползаются искать корни? Почувствовать волю воды, направленную вниз. "Она без конца обрушивается, ежеминутно отказывается от своей формы, все стремится себя унизить, распластаться по земле, как труп, как монахи некоторых орденов" . Понять, что камни не вечны: это единственное в природе, что только умирает, распадается, а не растет.

И слово - "нечто большее, нежели просто материал, - не кусок дерева или фрагмент головоломки, а... личность с тремя измерениями. С ним нельзя обращаться в точности так, как хочется" . Даже искусственные вещи получают независимое существование. Сигарета лежит, порождая "атмосферу туманную, но при этом сухую, всклокоченную" , - просто так, не для кого-то. Во взгляде Понжа - не обязательно вещь, но и - гимнаст или молодая мать. Вообще - некоторая жизнь вне нас.

Центр тяжести человека - не в нем самом. Пустое, не подключенное к жизни вовне сознание исчезает (что - с другой стороны - демонстрируют многие восточные учения). Важны не идеи (и ни в коем случае - не самовыражение), - а переживание, соприкосновение с существованием. Поэтому слова выше идей - и общие понятия тоже более значимы в форме вещей. Земля - прошлое, как материя, а не как воспоминание или идея. "Мир, даже ничего не означая, продолжает осуществлять себя" .

При этом Понж не идеализирует вещи. Понимает их повторяемость. "Всегда тот же листок, тот же способ распускания... Ну, рискни, еще листик! - Такой же!" Но автор хочет "вернуть всякой вещи ее притязание" , достоинство. И пишет оду грязи, обнаруживая в ней, грязи, силу и упорство. "Что бы ни случилось, она не отстанет от моих башмаков, а скорее на них же и высохнет. Она умирает там же, где и прицепилась. Будто плющ в обличье минерала" . Только так возможна близость: когда и небо становится домашним. "Ничего общего с музыкой Пифагора или пугающим молчанием Паскаля - скорее, нечто близкое и четкое, похожее на то, что должен видеть паук изнутри своей паутины после дождя" . В утрате контакта с миром виноват сам смотрящий. "Если случилось так, что предметы потеряли для вас свою прелесть, - всмотритесь повнимательней в скрытые изменения на их поверхности... Научитесь просто-напросто замечать день... например, эти тысячи лампочек или склянок, подвешенных к небосводу, но на самых разных уровнях и во всех местах" .

Тем важнее случаи, когда Понж не выполняет поставленные перед собой задачи. Трудно самоустранение из текста, сохраняется точка зрения автора. "Ниже меня, всегда ниже меня, расположена вода. Я всегда гляжу на нее, опустив глаза" . Вещь дана во взаимодействии с человеком. Лягушка в руке, земля, по которой человек идет. Не дают забыть об авторе и обращения к читателю. "Перед тем, как совсем закруглиться, надо все же поговорить о зернышке" . В мире вещей нет иерархии - а Понж не удерживается от человеческих оценок. "Губка - это всего лишь мускул; она заполняется воздухом, чистой или грязной водой, смотря по обстоятельствам, - словом, мало приятная гимнастика. У апельсина лучше вкус..." - но едва ли с точки зрения губки грязная вода хуже апельсинового сока.

Понж стремится к взгляду, не обусловленному мыслью ( "Никаких мыслей... Картина закончена тогда, когда изгоняет мысль, ставя нас лицом к лицу с неизбежностью" ) - но Декартова логика сидит в нем крепко. Вплоть до того, что его персонажи-предметы порой похожи на героев басен. Улитки, довольные возможностью в любой момент зайти к себе в дом, исходят спесивой слюной, и этот серебристый след "указывает на них птичьим клювам, любителям ими полакомиться" . Почти Лафонтен. А моллюск выделяет свою раковину из себя - отчего Понж в конечном счете приходит к выводу в духе средневекового "Физиолога": "совершенствуйся морально, и создашь красивые стихи" . Поэт, глядя на кусты ежевики и "совершая свою рабочую прогулку, получает от них семя истины: "Вот ведь, - говорит он,- как успешно завершаются терпеливые усилия столь слабого цветка..." - и так далее, мораль по полной программе.

Видимо, не учтен опыт другого поэта ХХ века, желавшего дать голос вещам, - Рильке. От зрительно представимого Понж отрывается неохотно,что ведет к некоторому автоматизму. Буква "о" - конечно же, оливка. Существуют и клише вроде сравнения слова с жемчужиной; и риторические возгласы: "О мир пошлости и плохого вкуса, вот где достигаешь ты своего апогея!" Вещи могут заражать статичностью. "Время бежит - но ничего нового не происходит. Все уже перед нами. И все наше будущее собрано на малейшем кусочке пространства. По которому все уже можно увидеть" .

Пусть тексты Понжа - часто голос не вещей, а, скорее, человека, проходящего их школу. После этой школы "начинается другая история, хотя она, пожалуй, и зависит от черной линейки, которой я воспользуюсь, чтобы провести черту под этой" .