Ирина Каспэ. Эмиграция из страны антиподов
C дается, основная причина леденящего сексистского ужаса перед горячим феминистским напором - отнюдь не борьба за мировое господство, а столкновение с Неизвестным, Непоследовательным, Непознаваемым. Кто (что?!) стоит за этой силой, все сметающей на своем пути? В какой момент Оно расположено представлять в своем лице уникальную женскую цивилизацию, в какой ситуации склонно примерять на себя маскулинные стереотипы, когда предпочитает говорить о "человечестве" без лишних комментариев? На чьем языке, на чьей территории, с чьих позиций будет произведен следующий выпад? Ошибешься - пеняй на себя.
"Женская проза" Кэти Летт, на первый взгляд, добросовестно заполняет пробелы "мужского повествования": "В классических романах героини всегда рожали в скобках. А роды как таковые описывались многоточием" . Несложно догадаться, что героиня "Родового влечения" рожает на протяжении всей книги, периодически отвлекаясь на продолжительные флешбеки. Как выясняется по ходу дела, сюжетной завязкой послужила двойная тяга к мужскому: двухметровая рыжеволосая австралийка отправляется в путешествие к любимому мужчине и, более того, в самое логово, в самый рассадник мужской, логичной, просветительской культуры - в Англию. Оказавшись в Лондоне, Мэдлин Вулф ставит крест на карьере дальнобойщицы и инструктора по плаванию; незаметно для себя она предается типично женским занятиям: ходит на кулинарные курсы, работает над произношением по примеру Элизы Дулитл, а главное - учится внимать каламбурам, говорить перифразами и расшифровывать эвфемизмы. Еще немного - и вновь обретенный английский язык ( "нужно всегда говорить так, будто у меня во рту член" ) растянется на лингвистический диапазон домохозяйки: от эзоповых просьб принести синеватозеленоескрышечкой до повышенной семиотической чувствительности, достойной пособия по прикладной психологии:
"Австралийцы, - сказал Хамфри, - так забавны". Сейчас Мэдди поняла смысл его слов. Они означали: "Катись прочь, ты, трепло из колонии". "Хорошо, что вы пришли, - приветствовала ее Соня на пороге своего дома в Челси, когда Алекс привез Мэдди к ним на обед, - мы считаем важным расширять наш круг новичков". Теперь Мэдди перевела это как "В последнюю минуту кое-кто не пришел, мы не нашли никого, кроме тебя, чтобы заменить отсутствующего и сохранить нужное число гостей"... И еще Алекс. Его "Нужно кое-что обсудить и решить кое-какие проблемы" подразумевало... фамильный дом в Оксфорде с женой Фелисити" .
Обратного пути по этой дороге нет, возвращение в привольную Австралию немотивированно, но твердо вычеркивается из планов на будущее. Далекой родины, утопической страны антиподов больше не существует. Несмотря на всеобщий снобизм и цинизм, невзирая на личную подлость Того Самого Мужчины Алекса, вопреки и в пандан целенаправленному обличению британской действительности, окультуренной до тошноты, героиня романа, как зачарованная, повторяет: "Мне нравится Англия" . В гендерной теории подобные вещи иногда называют relational identity.
Все, разумеется, закончится хорошо: ребенок родится, морок развеется, освобожденная женщина Запада вновь обретет способность принимать самостоятельные решения и даже набросает несколько - не cамых, впрочем, убедительных - тезисов на тему патологической любви к стране теплого пива (манеры, достоинство, терпимость, масло не тает, мужчины сентиментальны, напитки можно заказывать до антракта и проч.). Однако хитрость состоит в том, что роман Кэти Летт нельзя воспринимать как последовательную, линейную историю, в которой события отталкиваются от мужского полюса и притягиваются к женскому. Это было бы слишком просто.
Вышеописанная сюжетная выжимка годится разве что для успокоения трепещущих сексистов. Все перипетии сюжета видны как на ладони прежде, чем протагонистка успевает сказать "да": "Любит? Господи, да не будь ты такой клушей, оставь свои шекспировские страсти. Он просто хочет затащить тебя в постель" . Скрытый смысл дважды закодированной английской фразы выуживается на поверхность, как пойманная на крючок изнаночная петля: "Не сомневайся в моей страсти. Моя жизнь принадлежит тебе... Фелисити была ошибкой, выгодной сделкой. Ты же равна мне по интеллекту. Кстати, ты забрала из прачечной мои рубашки?.. Разве кто-то лишал нас неотъемлемого права на жизнь, свободу и счастье?.. Кстати, мужчине разрешено иметь несколько жен. О-о-о! Боже, осторожно!" .
Вышитые крестиком "Да" и "Нет" - две стороны одной наволочки в семейной спальне ненавистного Алекса: "Мэдди... решительно перевернула подушки на ту сторону, где было вышито "Нет" . Иного выбора не существует. Чтобы изменить сюжет, нужно перевернуть подушку. А потом - еще, и еще. Подлинный механизм, приводящий в движение историю, - парадокс, непоследовательность, несообразность. Девочка, которую ждали на протяжении всей книги, в итоге окажется вовсе не девочкой, а, гм... в общем, читайте сами.
Издательская аннотация попадает в такт: героиня романа названа "скитающейся по лондонским трущобам" , в то время как большую часть отпущенного ей литературного времени несчастная Мэдди проводит в борьбе с условностями высшего света. Переводчик не отстает: свидетельства отмеченного критикой искрометного юмора Кэти Летт ( "Какое тело! Да в тени от его пениса можно спрятаться от солнца" ) чередуются с явно самодельными нонсенсами: "-Она вот-вот родится. - Они говорят о ней, как о письме" .
Смысл-оборотень - все, что осталось от побежденной бинарности. Страны антиподов не существовало никогда. Приходится вновь нарезать исхоженные круги, чтобы в конце концов в очередной раз разминуться:
"Их поцелуи попадали мимо цели, носы цеплялись друг за друга, зубы то и дело с лязгом сталкивались... "Ш-ш-ш, - постоянно повторяла Мэдди и время от времени добавляла: - Опять мимо!"