Инна Булкина. Журнальное чтиво: выпуск двадцать четвертый
Инна Булкина
Дата публикации: 22 Января 2001
П оследняя прошлогодняя "Звезда" напоминает о 175-летии декабрьского восстания - поэтической подборкой на оборотах обложек. Моментальный соблазн: сказать, что эти самые поэтические подборки на обложках - лучшая литература, которую нам представляет сегодня "Звезда". Но это было бы слишком просто сделать, а значит, этого делать нельзя. За "Вычитанием" битовского "Зайца" ничего больше в 12-й "Звезде" нам о декабристах не напоминает. Да и битовский "Заяц" в качестве подтекстовки к хеппенингу напоминает о 14 декабря не сильно. Картинки Резо Габриадзе без громоздких цитат были забавнее, а имитация "Беседы в царстве мертвых" не удалась.
Гете: "...что нового о страшном наводнении в Петербурге?
Эккерман шумно шуршит газетой.
- Еще Руссо говорил, что землетрясение не предотвратишь, построив город вблизи огнедышащего вулкана" .
А вот другая ремарка: "Рай, небесный поэтический синклит... Жюри" . Похоже, заседания в жюри разновсяческих "триумфов" смещают привычные представления о рае, аде, истории литературы и прочем мироустройстве.
Другие стихи и проза "Звезды" никакого касательства к зайцу и восстанию 14 декабря не имеют. Здесь окончание беспредельного романа Чулаки ("Большой футбол Господень") - полномера приблизительно - и повесть Андрея Бычкова под названием " Три света ". Одноименный с автором герой, торгующий водкой "Абсолют" квантовый физик, читал Хайдеггера и Набокова, а еще там ключевое слово - "буддизм" (появляется в нужном месте, как надпись на заборе), соответственно, герой по имени Бычков совершает круг и обращается в ничто.
В этом же номере - стихи Николая Кононова, которые мало отличаются от прозы Николая Кононова: столь же тягучи и маловразумительны:
В психиатрической больничке барон чернявый, белая невеста и сущность чистаяГуляют в пропилеях тополиных под балдахином хинного заката.
Потом эфирные тела их Осирис сонный на спецвесах завесит,
И легче каждое аминазина ампулы, цыганской фиксы, дуновенья .
Тому, кто не насладился вполне словесными игрищами Кононова, "Звезда" готова предложить палиндромы Ильи Фонякова. Эти попроще:
ЯД, ЯД ЛАКАЛ ДЯДЯ
А за составлением раков словесных смысл русской грамматики как-то теряется. И получается такая вот странная татуировка:
Вы, все, кто рвется за мечтой
Рассудку вопреки, -
Воздвигнем памятник простой:
"ИКАРУ - ДУРАКИ" .
И мы тоже воздвигнете памятник Илье Фонякову вопреки глагольному спряжению.
Справедливости ради отметим подборку верлибров Сергея Завьялова, названную в честь станции стокгольмского метро и более похожую на переводы пресловутых "европейских верлибров", нежели на оригинальные русские стихи.
Да и никакой уже сладостности
и мелоса уже почти никакого
сочетанье отдельных звуков
сетки ритмической хлеб зачерствел
К слову, о переводах: редактор отдела поэзии "Звезды" отмечает 125-летие Райнера-Марии Рильке собственным переложением "Орфея. Эвридики. Гермеса", которое переложение, кажется, безнадежно уступает другим уже имеющимся - от Микушевича до Богатырева.
Исключительно общительный писатель Александр Мелихов, который в других журналах охотно беседует на разные темы с другими писателями, здесь беседует, наоборот, с сотрудником психоневрологического института им. Бехтерева Аркадием Корзеневым. Вернее, даже не столько беседует, сколько - в качестве "инженера человеческих душ" - соавторствует с "практикующим психиатром" . " Бессильно лекарство - поможет железо " - так называется плод совместного творчества, а речь там о психохирургии, вернее, о "коррекции отдельных "злокачественных" психопатологических проявлений" .
Игорь П.Смирнов продолжает замечательную галерею ленинградских-пушкинодомских "типов": здесь он блестящ и нимало не похож на себя самого - психопатологического литературоведа, но, в качестве бытописателя ленинградской психопатологии конца 60-х - в тени "Большого Дома", - составляет парадоксальный фон измышлениям "инженера человеческих душ" вкупе с "практикующим психиатром".
Между тем Михаил Берг продолжает терзать своего Бурдье, а Борис Парамонов умудрился свести в трех страницах Набокова с Анной Курниковой и Камиллой Палья, Бабеля с Керенским и увенчать все это Шопенгауэром. Хотя нет, увенчал он все-таки "мирным горбуном, онанирующим впотьмах за занавеской" .
Одно утешение - на последней обложке
Все перепуталось, и некому сказать,
Что, постепенно холодея,
Все перепуталось, и сладко повторять:
Россия, Лета, Лорелея .