Вячеслав Курицын. Курицын-weekly от 26 апреля 2001

Лимонов в камере

Эдуард Лимонов, находящийся в следственном изоляторе "Лефортова" по подозрению в причастности к скупке бомб, пуль и динамита, является одновременно членом Малого (то есть читающего финалистов) жюри премии "Нацбестселлер" и автором-финалистом . В изоляторе он пробудет до лета, а потому не сможет участвовать в церемонии вручения премии (она состоится в Питере в конце мая и обещает быть пышной: "Астория" + кораблик по Неве). Но читать-то в тюрьме можно, и потому организаторы премии передали Лимонову через адвоката книжки финалистов.

Вообще, конечно, "писатель в застенке" остается фигурой личной тревоги. Нет, писателей, конечно, можно судить, скупать бомбы - нехорошо, а пребывание в "Лефортово" вполне соответствует жызнестроительному проекту Эдички. Но все равно что-то гнетет. Автор одного из лучших русских романов сидит за решеткой в темнице сырой, а кругов по воде от этого события - гулькин кал. Сидит и сидит. Меня вот посадят за решетку: вообще никто не вспомнит. И как-то от этого не очень-то по себе.

Поляков в "Литгазете"

Главным редактором "Литературной газеты" назначен Юрий Поляков . Он имеет крепкую репутацию комсомольского конъюнктурщика (в перестройку писал перестроечные "ЧП районного масштаба", нынче сумел встроиться в коммерческую литературу, сочинив бестселлер "Козленок в молоке"). Для газеты - в смысле, для редакционного коллектива - это, возможно, хорошо; с Поляковым люди, скорее всего, не пропадут (у "Литературки", если кто не знает, уже много лет тяжелейшее материальное положение; последний год гонораров вообще не давали, а зарплаты со скрипом, сейчас стали потихоньку долги возвращать). Что назначение певца ста дней до приказа даст общественности, то есть нам с вами? Станет ли "Литгазета" качественной, солидной и актуальной (чего от нее, несмотря на ураганную маргинализацию, имеет смысл ждать до победного конца, ибо больно бренд хорош)? Вряд ли: на это, думаю, Полякова не хватит. Да и никого на это не хватит, покуда газета сидит под текущими московскими властями. Да и вообще с властями дела нынче так обстоят, что качественных и актуальных газет можно некоторое время не иметь. Так что все в порядке: задача Полякова - не дать "ЛГ" помереть. С ней он справится лучше, чем многие другие (и, безусловно, лучше, чем две других кандидатуры, рассматривавшихся на эту должность: Андрей Дементьев и Валерий Поволяев). А потом, глядишь, придет настоящий день, мы с Гельманом таки протырим Кириенку в мэры Москвы или правые силы выкупят газету и дадут порулить, например, мне, или какому другому хорошему пацану. :о)

Лично я, кстати, отношусь к Полякову почти с нежностью. Когда я был тинейджером, в "Комсомольской правде" появилась подборка его стихов, и не просто появилась, а жутко мне понравилось. Я потом и книжку его пиитичную нашел. До сих пор помню наизусть:

"Ты меня не забудешь, правда же?"
"Как ты можешь!" Конечно, нет!"
Я носил на свиданье ландыши -
За полтинник большой букет ...

То есть я теперь понимаю, что у Бродского получше стихи, но тогда я Бродского не читал, тинейджерства другого у меня не будет, и Поляков, таким образом, в моей душе навсегда.

Религиозные поэты в Чеховке

В прошлый четверг в салоне "Классики 21 века" состоялось закрытие второго Филаретовского конкурса религиозной поэзии. Выступали члены жюри и лауреаты. Итогов в сети я пока не видал, сам не записал, а потому назову лишь тех, кого запомнил: первое место заняла Наталья Черных , а третье Тимур Зульфикаров. Такой вот конкурс, где любой любитель оказывался в одном ряду с известными авторами, и хорошо, что литератору, всерьез желающему получить Нобеля (это я о Зульфикарове) не отдали главного приза.

Для меня интереснее итогов была атмосфера: как пространство Чеховки срезонирует с далековатой от него социальной группой. Было много людей, сидеть негде, а интересующиеся предметом знают, что для нынешней салонной жызни аншлаг - явление исключительное. Кроме того, участники религиозного конкурса (их, видимо, всех уведомили о вечере персонально) оказались людьми дисциплинированными. Им сказали в половине седьмого - они и пришли в половине седьмого. А в Чеховке вечера начинаются всегда на час позже, пока традиционная публика подтянется. Было ценно представить себя в шкуре религиозного поэта, который пришел в чужое место, где свои правила; поэт их не знает, напряженно ждет на стуле много минут; поэт такой небогат и даже в дешевом чеховском буфете не очень разгонится; тусоваться он не обучен. В буфете сидел, чай пил, очень трогательный один молодой человек: очень так пил смущенно, отвернувшись к стене. Серьезное испытание - оказаться в сильно чужой тарелке.

Я же встречался в Чеховке с двумя смешными чуваками. Они открывают в центре довольно дорогой кабак и хотят культурную фишку. Спросили по электронному ы-мылу, не могут ли таковой фишкой быть литературные вечера. Я их и привел, чтобы показать, что публика литературных вечеров бесконечно далека от идеи дорогого ресторана. Ну, и перетереть о том, что можно для них придумать.

Парни молодые, симпатичные. Тоже смущались литературному месту, хотя и отдавали себе отчет в степени его финансовой запредельности. Но смущались. "Литературный салон" - что такое? Вялая маргинальная повседневность на большого любителя. Ан в словах осталась какая-то та еще аура...

Очень моих ресторанщиков удивили пятнадцать минут, которые они провели в зале, слушая выступление председателя жюри. Один спрашивает меня подозрительно: "А ты зачем сюда пришел?" Я объясняю: интересно, религиозная поэзия, когда еще услышу, участники Филаретовского конкурса, когда еще увижу... Эксклюзив. "Ага", - говорит. Будто понял. Вижу: не понял.

Ладно, сели разговаривать. Нужна, говорят, фишка, не мог бы помочь? Я начинаю рассуждать, можно такое делать, можно сякое, а вот такого и сякого не надо, не место... Слушают, реакции слабые. Спрашиваю, есть мнение-то какое по поводу высказываемого? Слышу ту же вводную: у нас кабак, все схвачено, а фишки нет. И так несколько белых бычков кряду. Кончилось тем, что парни сбежали . Я в туалет отошел, а они - фьюить. Супер.

В тот день со мной было вообще много происшествий, вплоть до серьезных неприятностей, но неприятностями я вас грузить не стану, а вот самый загадочный случай расскажу. Шел я в Чеховскую библиотеку пешком с Юго-Запада, от самого здания "Газпрома" (там "Озон" дислоцируется). Через пару часов устал: надо, думаю, сесть на пенек, съесть пирожок (у меня было с собой). Мысль эта посетила меня на Патриаршем пруду, подле которого кукует в мастерской книжный оформитель Андрей Бондаренко. Он дозволяет заходить к себе без звонка, при условии, что посетитель будет автономно сидеть в углу, листать альбом и есть пирожок и не будет мешать Бондаренке оформлять по книжке в час.

Ну, свернул в подворотню. У двери Бондаренко стоят два молодых человека, фотографируют эту самую дверь. Думаю: шпионы, надо брать. Но они раз - и тоже фьюить. Звоню, Андрей открывает. Я говорю: только что два шпиона твою дверь фотографировали. Андрей: это не шпионы, это были я и Егор Радов. Я говорю: позволь, это не мог быть ты, потому что ты в момент фотографирования находился по ту сторону двери, иначе бы не смог ее мне открыть. Бондаренко настаивает. Что это были он и Радов, и имело себя дело не сию секунду, а минут пять назад. Я говорю: минут пять назад, может, оно себя и имело, но и мгновением ранее оно имело себя же, в другом человечьем только обличьи.

Вот такое дело имеет себя летом на Пионерском пруду!

Чудеса в ЦДХ

В ЦДХ вчера открылась ярмарка "Арт-Москва" . Она великолепна. Причин тому четыре.

Во-первых, она очень большая. Впервые в истории актуальное искусство занимает практически весь Дом Художника. На первом этаже дышит паром и журчит водой высокотехнологичная монструозина Александра Пономарева, на антресоли посадили в закутки представителей изданий и издательств, а на двух верхних этажах есть в почти прямом смысле слова все. Некоторые проекты, правда, готовились не ярмаркой, а просто совпали (или специально были "совпадены") с ней, что, впрочем, для зрителя большого значения не имеет. К таким совпавшим относится знаменитая уже "Память тела" (выставка нижнего белья советской эпохи, экспонировалась в Питере и Нижнем). О ней понаписано много, я лишь уточню, что текстуальную (совершенно выдающуюся!) часть проекта вы обнаружите тут , и что в Питере выставка смотрелась лучше, поскольку чудно вписалась в казематы Петропавловки, что обеспечивало концептуальную коммунальность.

Во-вторых, она впервые соответствует каким-то реальным шкалам. Огромный зал отведен "Башне" Полисского и Батынкова, документации акта строительства и наличия огромного зиккурата из сена, который художники возвели вместе с деревенскими мужиками-бабами и который теперь доедают коровы. Еще год или два назад этот небывалый для нас пример лэнд-арта логично было увидеть в маргинальном закутке: ну, фотки какого-то стога, смастряченного в какой-то деревне, фу. Сегодня самое человечное искусство занимает самое видное место.

Важно и то, что как абсолютная классика подана "Медгеременевтика": ей дали много метров и выставили вместе с учениками и продолжателями ("Фенсо", "ПГ", "Четвертая высота" и пр.). Смешно, правда, что между классикой и жывой жызнью возник конфликт: Павел Пепперштейн воспрепятствовал вывешиванию кое-каких работ "ПГ". Это тема для серьезного размышления, но в праздничной заметке в нее углубляться неохота. Тем более, что есть повод поместить здесь репродукцию одной из снятых работ:

В-третьих, впервые выставка в России выглядит как выставка на Западе. На ярмарке беспрецендентно много фокусов: аттракционов, комнат для медитаций, объектов, в которые можно-нужно залазить-заходить, кнопочек, на которые радостно нажимать, трубочек, в которые хочется подуть и вообще всяких переживаний и веселий, которые делает правильное актуальное искусство объектом внимания детей (а там, где дети, туда - всей семьей).

В-четвертых, Бакштейн и Мизиано привезли (на третий этаж) несколько видеоинсталляций мирового уровня. Работа английского парня со взрывающимся пейзажем была на Венецианской биеннале-97, работа эстонского парня, катающегося голым на коньках, участвовала в большой выставке актуального арта Восточной Европы "10 лет после стены" (я видел ее в Берлине, но она, вроде, много где катается). А главное - вещь Ширин Нишат о поющей исламской женщине и молчащих исламских мужыках. Это грандиозное черно-белое видео на двух экранах получило один из главных призов Венеции-99, но дело не в титуле, а в том, что вещь реально пробивает от гребенок до ног и входит в, как бы это посетевее выразиться, в топ-100. На нее нужно было бы сходить посмотреть, будь она выставлена одна, за деньги и в Беляево.

Словом, на ярмарку стопудово нужно идти, если вы в Москве или неподалеку.

Шевченко в "Просто текстах"

На "Современной русской литературе" опубликован цыкл рассказов Екатерины Шевченко. Его представляет управляющая ныне разделом "Просто тексты" Катя Ваншенкина . Следующий абзац - текст Катин. Я его курсивом не выделяю, поскольку там дальше еще из Шевченко курсив.

В "Просто текстах" подвешен цикл рассказов Екатерины Шевченко "Остановки" - о том, как девочка, а вслед за ней женщина умирает и возрождается с помощью фотографии, тканей, колодца, окон и зеркал, любви и много чего еще.

Перипетия прозы Шевченко - отстранение, инсценирующее почти безболезненный краткосрочный уход из жизни - с неизбежным затем возвращением в ее лоно. Ускользание из зоны дома и долга, где все предметы истощены, выглажены касаниями и ежечасной заботой, - в шероховатое чужое пространство, будь то недра конфетного ларька, пазуха мужского желания, сердцевина мертвого дерева.

Из сумеречных этих полостей, экзотических и уютных, открывается сверкающая панорама повседневности, свободной от присутствия героини. Назначение пространств, в которые она "западает", разумеется, не только в том, чтобы служить оптическими аттракционами, инструментами наблюдения очевидных и натруженных поверхностей бытия.

Здесь берет начало цепь возможных событий, уводящих туда, где и звуки, и слезы, и пища - все другое: настолько, что сердца не хватит это вообразить.

У саранчи был этот высокий жасминовый дом, стоявший в таком близком соседстве с нашим, что ветки сначала чуть не касались стекол террасы, а потом все-таки стали к ним прижиматься. Если бы не высокие потолки, то куст, скорей всего, перерос стеклянную стену террасы с рамами в мелких переборках: маленькие квадраты внизу, узкие прямоугольники в середине, ромбы наверху - эта геометрия была выкрашена в белый цвет и занавешивалась от заходящего солнца камышовыми шторами.

Когда я выслеживала кузнечика, проход между жасминовым кустом и стеной был еще широким, я ходила там в свекольного цвета сандалиях с рантом, оскорбительно прошитым белыми нитками, которые постепенно успокаивались, делались темными, не такими нарочитыми ...

Бродский в МОЛЕ

"МОЛ" переводится как "Московская организация литераторов Союза литераторов РФ". Это организация возникла в перестройку отчасти как альтернатива СП, отчасти как прибежище для тех, кого в СП не пускали, отчасти как профсоюз, отчасти как творческий союз. В общем, не так важно. Важно для сюжета, что поэт Иосиф Бродский, нобелиат матросский, в этом союз (по утверждению начМОЛа Дмитрия Цесельчука) состоял. Возможно, именно поэтому в каждом номере одноименной газеты что-то об отце Горбунова и Горчакова есть. Вот у меня в руках три свежих номера: в каждом нечто еть. Причем то, что есть в первых двух, меня лично заинтересовало.

В "МОЛЕ" # 1 (2001) в рубрике "Из легенд и былей МОЛа" написано следующее:

Так было бы длиннее

Первого августа 1991 года, - незадолго до путча ГКЧП, - в Лондоне на Конференции, посвященной 100-летию со дня рождения Осипа Мандельштама произошла встреча докладчиков Союза литераторов с одним из организаторов конференции Иосифом Бродским. В процессе знакомства я сообщил Иосифу немаловажный, как мне казалось тогда, факт: "Иосиф, а ваш адвокат, наверное, не знал, что в конце 20-х годов вышло Постановление НКТ (Народного комиссариата РСФСР по труду) "О праве работы на дому по договорам с редакциями и издательствами" и вы, согласно ему, не были тунеядцем, ведь у вас на руках, как сказал мне Рейн, был договор на перевод польских поэтов?" Нобелевский лауреат слегка озадачился моим сообщением и неожиданно парировал: "Да, мог бы не сидеть, но так было бы длиннее" .

Что было бы длиннее, не вполне понятно. Возможно, что и так оказалась длинной. Но заметка так или иначе примечательная.

В "МОЛе" # 2 привлекает внимание фотография на первой полосе: истукан Иосифа Бродского резца Зураба Церетели. Вам ведомо это произведение? Тогда извините. Лично я как-то не засек момента, в который ЗК слепил ИА. Для Васильевского, что ли, острова? Я, конечно, понимаю, что Церетели всех слепил, кроме Лимонова и Полякова, но все равно занятно. Любуйтесь.

В номере же 3-4 можно прочесть - и снова на первой полосе - стихотворение Мити Некрасова (не переведется славная фамилия в русской поэзии!):

Этого мало - хотя как и Джефферсон Бродский хорош

Первый поэт вам и наш далеко не последний -
Частная жызнь - говорил он - превыше всего
Что добродетель? - Неужто она в частной жызни
Может быть Но проводил он Конгресс в Лондоне
В честь Мандельштама сотню русских собрав
Крючковатый свой нос всюду всовывая
Мать честная до частной ли жызни

Тоже, согласитесь, не всякий день такое прочесть доведется.

Пушкин в воблере

Из буклета преуспевающей консалтинговой фирмы. Даже не из буклета, а с клапана фирменной папки:

Развитие корпоративной идентичности. Разработка и производство рекламной и упаковочной продукции (папки, буклеты, постеры, диспенсеры, воблеры, мобайлы).

В Кубке России по поиску в интернете надо спрашивать, что есть воблер. Что такое мобайл - понятно, мобила по-научному. А что такое воблер? У меня в Нью-Йорке есть приятель, у которого в доме жыли два пушера - Вошер и Думлер. Воблер - тоже, наверное, пушер.

Я это к тому, что представил себя на месте А.С.Пушкина, который прочел такой текст. Или Вяземский подкинул, или Арина Родионовна из толстой книжки зачла, или на Невском в витрине увидал. Идет такой по Невскому, тростью дамам юбки задирает, а тут в витрине:

Развитие корпоративной идентичности. Разработка и производство рекламной и упаковочной продукции (папки, буклеты, постеры, диспенсеры, воблеры, мобайлы).

И неужели через двести лет русского человека будут окружать такие тексты, какие на меня бы произвели такое же впечатление, как вышецитированное на Пушкина...

Так к чему же я клоню? К тому, что вы читаете, прости Господи, 97-й выпуск Курицын-Уикли. В начале мая одного не будет ввиду весенних путешествий, но сотый все одно грядет со страшной силой. В этой связи объявляется конкурс "Текст для Пушкина". Присылайте с пометкой "текст для пушкина" тексты для Пушкина, а именно тексты на один абзац, которые понравились бы Александру Сергеевичу . Не подумайте, что это должны быть мудреные сочинения, изобилующие лексикой. Появившейся после 1837 года. Чисто прикиньте. Что вы такое могли бы написать любимому Пушкину нашему, чтобы ему понравилось. В день сотого выпуска я посредством печени черного кота или каким другим способом вызову дух поэта, и дух сам подведет итог.

Первый приз - "Новый русский букварь" Кати Метелицы, роскошное издание с картинками и текстами типа "мама мыла мерс", по которому учились читать многие крутые отечественные пузаны. Книжка - лауреат "Золотого Остапа" и пр. Когда оно продавалось, то стоило почти 100 баксов, но сейчас уже не стоит, поскольку тираж кончился. У меня случайно запылился лишний экземпляр. Вперед! Поощрительные призы - мои книжки. Ответы засылать до 20 мая.