Михаил Ремизов. Вытеснение реального
Часть 2. "Реальное" как идеология
Михаил Ремизов
Дата публикации: 4 Июля 2001
"Неделе идеологии" в РЖ тон был задан классическим понятием идеологии как заблуждения . Подхватывая это марксово "оружие критики", нам не составляет труда направить его не только против самого Маркса , но и против вообще всех основных классических идеологий, которые предстают как опыты систематического искажения реальности .
Впрочем, есть подозрение, что эта критика идеологической классики - или классика идеологической критики - несет на себе характерный классический след. Она в недостаточной степени проблематизирует статус реальности - использует ее как камень, на котором можно стоять, рассекая мечом идеологические фантомы. Это вообще, пожалуй, грубовато - считать, что вот есть реальность, а есть заблуждения. И это вдвойне вульгарно применительно к обществу - субстанцией которого является деятельность заблуждающихся людей. Вдумайтесь: люди заблуждаются не от случая к случаю, а систематически , не поодиночке, а взаимно , и разве нельзя, в конечном счете, сказать, что социальная реальность является функцией их заблуждения?! В соответствии с этим (вероятно, уже постклассическим) переворотом представления о реальности - переворачивается и теория идеологии: от понятия идеологии как искажения реальности нить ведет к понятию идеологии как формулы реальности .
Смысл этой инверсии может быть понят из слов Жижека: "Идеология не есть "ложное сознание" (социального) бытия, но само это бытие - в той мере, в какой оно имеет свое основание в "ложном сознании" . В этом смысле упрекать идеологии в "фиктивности" бессмысленно: каждая из них причастна реальности не в той мере, в какой отображает ее, а в той мере, в какой соучаствует в ее конституции.
Понять идеологию как конституэнт реальности значит, между прочим, отказаться от тех наивных представлений о деидеологизации, которые видят возможность освобождения от пут идеологии в той или иной форме сознательной - критической, иронической, прагматической - отстраненности. Об этом со своей стороны на страницах РЖ рассуждал Кургинян , делая акцент скорее на пагубности деидеологизации, чем на ее эфемерности. Картину дополнила колонка редактора , где на деидеологизацию все же сделана определенная ставка: "Кургинян, справедливо критикуя деидеологизацию, не указал на единственное исключение из общей унылой картинки - "конспирологическую" деидеологизацию власти, при которой власть исходит из прагматических соображений (самосохранение, самоукрепление), но для управления массами пользуется идеологическими методами" . Вот именно это полагание, при всем своем циническом обаянии, мне представляется наивным. Да, циническом : образ правящих элит, инструментально задействующих идеологические маски, в точности соответствует описанию цинического субъекта идеологии у Слотердайка. Мы помним известную формулу идеологичности по Марксу: "они делают это, сами того не сознавая" ; Слотердайк парирует: "они отлично сознают, что делают, но тем не менее продолжают делать это" . "Они" - это цинический субъект идеологии. Вопрос, однако, в том, является ли эта способность держать дистанцию по отношению к своей идеологической маске формой деидеологизации, то есть свободой от идеологии? Ответ Слотердайка, а вслед за ним и Жижека - твердое "нет". Идеология вездесуща: "...при всей своей иронической отстраненности цинический разум никак не затрагивает фундаментальный уровень - уровень идеологического фантазма, тот уровень, на котором идеология структурирует самое социальную действительность" .
Одна из более давних публикаций в РЖ весьма к месту проиллюстрировала эту истину новейшей теории идеологии - пафоснейшей фигурой Евгения Киселева. Вот есть идеологическая маска (либеральная мифология с вариациями на тему свобода vs диктатура), вот есть олигархические интересы (большой сложноустроенный политико-экономический бизнес Гусинского). Вот есть функциональная связь между "интересом" и "маской". Вот, наконец, есть "цинический субъект идеологии", который осознает "интерес", напяливает на себя "маску" и не может не отдавать себе отчета в дистанции между тем и другим (надеюсь, мы не переоцениваем способности нашего героя к рефлексии?). Спрашивается: разве этот момент осознания, момент цинической дистанции что-то меняет в общей конструкции идеологического контура? И главное: разве он снимает фундаментально идеологический характер субъекта, цинического Евгения Алексеевича? Вглядитесь, по-моему, нет никаких сомнений, что он, с одной стороны, сознает функциональный характер используемых идеологем, и с другой - сам безраздельно находится во власти своего идеологического фантазма, то есть сама действительность , как он ее видит (и местами показывает нам), является идеологической.
Аналогичное верно, на мой взгляд, и в отношении властвующих элит: у них нет никаких "чисто прагматических соображений", которыми они могли бы молчаливо руководствоваться. Потому что их картина мира изнутри содержит в себе идеологии . Зачастую это до такой степени верно, что есть повод ужаснуться: они живут в том же детском саду, что и все остальные, то есть сами составляют часть той "массы", которая подлежит идеологическому управлению .
В самом деле, если идеология является внутренним моментом действительности, в том числе той действительности, на которую ориентируется власть, то как возможно и возможно ли проведение сколь-нибудь "внятной" политики? Не берусь однозначно сказать, что значит "внятной", но ясно, по крайней мере, в чем коренится политическая невнятность : в хаотическом переплетении бессознательных идеологий. Извне поступают раздражения, и вместо политика на них реагируют автономные от сознания идеологические комплексы, неизменно выступая под псевдонимом "самой действительности". Итоговая картина неизменно выходит спонтанной и эклектичной. И даже если в "обдумывании" участвует легион серьезных мужчин с галстуками и калькуляторами, действия идеологических фантазмов это не отменяет.
Картина неудовлетворительная, но предложить такому политику "прагматическую деидеологизацию" означает лишь вытеснить действие тех идеологических комплексов, которые более осознанны, действием тех, которые менее осознанны и поэтому вообще выступают еще как чисто конкретная действительность ("в-натуре-бытие"). "Деидеологизация" не дает контакта с реальностью, а только размывает ее границы. Скажу больше: единственным противоядием от превращения картины мира, которой руководствуется деятель , в кашу является идеологизация, то есть превращение множества спонтанных идеологий - в одну систематическую, вытеснение множества бессознательных - одной осознанной. Превращение идеологического хаоса в идеологический же космос .
Поскольку никаких "критериев истинности" применительно к идеологии нет, единственным пробным камнем успеха оказывается способность создаваемых миров вертеться вокруг своих создателей.
Но это не христианский космос, а политический: мир и создатель поистине имманентны друг другу.
Настоящий политик верит в свою идеологию и понимает ее инструментальность. Он "циничен" и он "фанатичен". (Читатели Оруэлла могли бы назвать это "двоемыслием".) Впрочем, где они, "настоящие"? Подумаем об этом на неделе - "неделе элиты" , которая уже стартовала в РЖ.