Инна Булкина. Старые и новые, толстые и тонкие
Инна Булкина
Дата публикации: 14 Января 2002
"Ж урнальное чтиво" начиналось года полтора назад, и начиналось оно своего рода теоретической (и отчасти - исторической) вводной статьей, из которой несколько абзацев я почти дословно здесь процитирую. В конце концов, это было давно, не грех и повторить. Сегодня это столь же справедливо, как и тогда, просто потому что было написано не по поводу настоящей ситуации, а по поводу журнальной теории-истории. Итак:
Журнал в настоящем своем состоянии - жанр сравнительно новый. Первые журналы явились английским изобретением, предваряли эпоху Просвещения, служили к воспитанию нравственности, литературой не занимались вовсе, выходили чуть ли не ежедневно и более всего походили на сатирические листки. Назывался первый журнал, соответственно, "Болтун" и издавал его некий Ричард Стиль, редактировавший по совместительству правительственную "London Gazette". Второй журнал назывался "Зритель", а следующие названия уже вышли за пределы первой сигнальной системы и был, к примеру, такой замечательный журнал Самюэля Джонсона "The Rambler", что значит "Скиталец".
Первые русские журналы следовали английским образцам, но были все женского рода, в названиях чаще попадались слова вроде "всяко-разно-праздно", пока не явилась наконец сумароковская "Трудолюбивая пчела".
Журналы состояли на государственной службе, с одной стороны, но были жанром низко-утилитарным, воспитательно-познавательно-сатирическим - с другой.
Когда дидактическую эпоху сменила литературная, журналы стали литературными по преимуществу, но на альманахи не походили тем не менее (так какой-нибудь "Соло" тогда назвал бы себя альманахом), потому что предполагали все же исправлять нравы и направлять литературный процесс. Толстые журналы по привычке думают, что занимаются этим и по сей день. При известном совмещении литературы как таковой с non-fiction формально так оно и есть. Привычка думать, что журнал на что-то влияет, отчасти объясняет тщеславное желание разных лиц эти самые журналы издавать. Но есть еще одно замечательное свойство журнала, подкупающее многих и заставляющее людей, начисто лишенных просветительских иллюзий и желания чем-то управлять и на что-то влиять, становиться на этот путь.
Желание делать журнал сродни желанию писать тексты у множества людей, кто так или иначе писанием этим занимается, только журнал - текст иного порядка. Бывали (и сейчас встречаются) журналы одного автора, но и тогда автор этот желает предстать в разных лицах - по крайней мере, явить себя в разных жанрах. Но журнал по большому счету начинается там, где некто пытается сотворить текст из разных текстов и мнит себя автором многих авторов. В сравнении с автором текста автор журнала гораздо менее свободен и независим. Зато и гораздо менее ограничен тесными рамками себя самого.
И это то, что мы имеем в принципе.
А что мы имеем на сегодняшний день?
Последние наши журналы следуют... английским образцам, они перестали быть литературными по преимуществу, они перестали быть толстыми - в традиционном нашем понимании (а в традиционном нашем понимании журнал - это "Новый мир" со всеми вытекающими отсюда последствиями, в смысле формата, стиля, жанровых пропорций, даже авторских интонаций литературных критиков и гражданских публицистов). Они - речь о последних журналах , именующих себя "проектами" ( "Неприкосновенный запас" и "Интеллектуальный форум" прежде всего, но в той же плоскости обретаются "Вестник Европы" и "Отечественные записки" , где старые "бренды" не более чем цитата), - если и желают "направлять" что-либо, то менее всего - литературный процесс. Наивно-дидактическую задачу "исправления нравов", они сознательно, надо думать, тоже перед собою не ставят. Хотя в завидном постоянстве, с которым "НЗ" настаивает на своем "либеральном наследии", есть что-то истовое - в хорошем смысле. И все же, суть здесь, похоже, не в "исправлении" и "воспитании". По той простой причине, что новые журналы, в отличие от старых, априори исходят из другого состояния предполагаемой аудитории и из своего знания об этом - другом - состоянии. Согласимся, что старые журналы (a la "Новый мир" ) обращались ко всем сразу и ни к кому в отдельности, к некой неразложимой "интеллигентски-народной" сущности, и их претензии были вполне оправданы отсутствием каких бы то ни было дифференцирующих механизмов. Разумеется, и прежде выбор был - между Твардовским и Кочетовым , но выбирать было гораздо проще. Отсюда единая "многомиллионная аудитория", "самый читающий народ", огромные тиражи... и болезненная утрата иллюзий вместе с апокалиптическими "круглыми столами" о судьбе журналов и конце журнальной эпохи - в тех же самых "НМ" и "Знамени" .
Не вдаваясь в общие - и известные в принципе - социологические материи, скажем так: новые журналы исходят из реальной профессиональной, интеллектуальной и идеологической стратификации общества. (Социальное разделение оставим за скобками, потому что настоящий подписчик-покупатель-читатель нового журнала принадлежит к т.н. "среднему классу", который существует в Москве, мало-мало - в Питере и практически не существует вовсе - за обозримыми пределами двух столиц. Но, в конечном счете, у этого процесса есть перспектива, и у новых журналов - соответственно, тоже. Между тем, аудитория старых журналов значительно больше - все еще! - и вот она, кроме упомянутого уже среднего класса, состоит из более консервативной в своих пристрастиях и явно не дотягивающей до средне-столичного уровня провинциальной интеллигенции. Не только российской, кстати говоря, - насколько я знаю, в Донецке библиотечные "подшивки" "НМ" и К читают "в очередь".)
Итак, вслед за своей аудиторией новые журналы профессионализируются, специализируются и позиционируют себя более, скажем так, прагматично. Отсюда сужение поля - тематическое и жанровое, и иного порядка задачи.
Как, скажем, видят своего читателя издатели "Неприкосновенного запаса" или "Интеллектуального форума"? Притом что журналы очень разные: первый скорее направлен вовнутрь того культурного сообщества, которое изначально обозначено в титуле ("НЗ" - это журнал о культурном сообществе и для культурного сообщества... о его внутрицеховых проблемах и т.д ."), второй - вовне, по большей части состоит из статей переводных и предназначен удовлетворить любознательность человека, озабоченного собою в меньшей степени, чем всем, что кроме. Если верить предисловию, то первый вопрос, который задает читатель "ИФ" (по мысли редакции): зачем мне это нужно? Неслучайно, кстати говоря, в первых строках редакционного предисловия выстраивается ряд из "Вопросов философии", "Вопросов литературы" , "Химии и жизни" и прочих " успехов различных наук ". Позитивистский пафос "НЗ" не столь очевиден, и тем не менее... Читатель "НЗ" - это тот, кому "Итогов" мало, а "Нового мира" - много.
Следует ли понимать все вышесказанное как указание на некий замкнутый круг (цикл), который описали журналы, родившись в позитивистскую эпоху, пройдя путь от низкой утилитарности до высокой литературы и общественной миссии, и вновь к позитивизму обратясь? И да, и нет. Во-первых, потому что литературные журналы никуда не денутся. Они останутся - в нынешнем своем количестве: от трех до пяти - памятниками самим себе. Но кроме того, они будут работать на литературный процесс, как они это делают и делали. И бесконечные разговоры о том, что, дескать, литературные журналы не поспевают за издательствами и именно поэтому сходят со сцены, кажется, все же легкомысленны и безосновательны. Литературные журналы в принципе не призваны составлять конкуренцию издательствам. Они скорее помогают: предваряют, анонсируют и пытаются обозначить ситуацию - для тех издателей, которые относятся к этим вещам сознательно. Те есть литературные журналы переходят в лабораторный режим (как ни парадоксально это звучит!).
Между тем, если проследить динамику возникновения новых журналов, то мы со всей очевидностью обнаружим, что утвердиться на этом поле, обрести имя и статус смогли лишь те, которые концептуально ограничивали себя полем non-fiction. В этом смысле не очень новая "Новая Юность" - лишь исключение, подтверждающее правило, а недавний громкий "уход" "Золотого Века" более чем симптоматичен. Тогда как в той же провинции всякий вновь возникающий журнал - журнал литературный. Но, думается, здесь дело не в "маргинализации" литературного процесса как такового. После нескольких равно успешных-безуспешных попыток делать журналы в Киеве, я, кажется, знаю ответ: как правило, провинциальные литературные журналы не испытывают недостатка в поэтах и прозаиках, они нуждаются в критиках. Людей, активно и бескорыстно пишущих стихи и прозу, всегда на порядок больше, чем людей, более или менее вменяемо рефлектирующих о разного рода материях, в том числе - о прозе и стихах. Но именно по этой причине (или - еще и по этой причине) литературные журналы будут всегда. Журналы ведь существуют не только потому, что у них есть читатели, но и потому, что у них есть авторы. А журналы non-fiction, вероятно, тоже будут - в той или иной форме. Сегодня они стремятся к "английским образцам", о чем в свое время "Пушкин" , а затем сменивший его "Интеллектуальный форум" заявляли со всей откровенностью. (Кстати, здесь можно вспомнить еще украинскую "Критику" , чья ориентация на "The New York Review of Books" , продекларированная однажды, закреплена на уровне макета и дизайна.) В принципе, рецензионный журнал с какого-то момента оказался в центре журнальной ситуации, и многочисленные попытки перенести на русскую почву американские "Книжные обозрения", равно как и реанимировать на питерско-констанцский манер старых берлинских покойников ( "НРК" ), следует понимать именно в этом контексте.
Значит ли это, что издатели новых журналов - осознанно или нет - предполагают своего читателя человеком "новой формации": активным, профессиональным, неленивым, любопытным и испытывающим дефицит свободного времени? В конце концов, рецензия или статья - это то, что можно прочесть по дороге на работу, в перерыве и т.д., тогда как толстые журналы читают, лежа на диване, долгими зимними вечерами, неторопливо и основательно. Отчасти так, но это лишь социология и... палка о двух концах. При всей своей прогрессивности, новые журналы претерпевают трудности с тиражами нисколько не меньшие, если не большие, сравнительно с журналами старыми.
Что же касается литературной истории, то здесь проблема другого порядка. Во всякого рода литературных журналах и сборниках существовали разделы "Смесь", которые в какие-то моменты становились центральными, разрастаясь и подчиняя себе все прочие. Как правило, это происходит в моменты "жанровых потрясений", когда расшатывается не столько "большая форма", сколько иерархия "форм". Всякий раз это как-то называют, сейчас некоторым удобно называть это "постмодернизмом". Как бы то ни было, на первый план с некоторых пор выходят жанры промежуточные и межеумочные (это безоценочно!). Если проследить за эволюцией Большого и Малого Букеров, что мы видим: поначалу, в силу инерции, главным вопросом по отношению к номинированным текстам был: а роман ли это? (Наверное, оттого, что слишком многое, если не все, оставалось за бортом, и возник Малый Букер.) Потом, в силу бессмысленности, вопрос задавать перестали, знаковыми книгами, определившими - по преимуществу - литературную ситуацию, становились "Трепанация черепа" Гандлевского, "Омнибус" Андрея Сергеева, мемуары Эммы Герштейн , наконец, "Записи и выписки" Мих. Гаспарова и уже совсем недавно - проза Александра Чудакова . Если определить все это одним словом, получим "прозу непрозаиков". ( Последний Букер Улицкой - лишнее свидетельство "кризиса жанра": если мы не находим того, что хотим - в чистом виде, - на одной полке, можно спуститься этажом ниже.) Характерно для нашей ситуации, что размывается граница не между жанрами - большими и малыми, но между собственно литературой и нелитературой, писателями и неписателями. Модными "романистами" становятся не писатели вовсе, а... литературоведы, после чего туда же подтягиваются стройные ряды критиков, критики-рецензенты, в свою очередь, путаются в предметах и жанрах, становятся собственными персонажами, все это называется как-то там "новой искренностью" или "новой исповедальностью", суть же в том, что литература перестает быть чем-то стабильным, очевидным и безусловно ценным. Когда критик выбирает своим предметом все что угодно кроме литературы, дело не только в нем, но и в литературе тоже. Вероятно, non-fiction, то есть не-литература, занимает отныне то место, которое занимает, потому что литература слегка "подвинулась", а свято место пусто не бывает.
И в заключение заметим, что аналогичные - критические, публицистические, рецензионные и т.д. разделы толстых журналов очевидно уступают (за исключением "Нового мира", наверное, но там особ статья) новейшим конкурентам, причем не только журналам как таковым, но - и даже в большей степени - газетным и сетевым страницам, и не только в оперативности, что было бы понятно, но более всего - в качестве. И объяснять все причинами экономическими (дескать, в журналах мало платят, у журналов нет денег, а в газетах и в Сети они есть) было бы слишком просто. В отлаженном журнальном ритме есть свои преимущества, равно как и в известной временной дистанции, которую толстые журналы имеют право себе позволить. При желании и редакторской изобретательности и на этом поле встречаются несомненные удачи (как "Периодика" Андрея Василевского, "исторические чтения" и некоторые именные рубрики "Звезды" ). Но, видимо, за годы безраздельного господства и отсутствия какой бы то ни было негативной рефлексии, на себя направленной, в толстых литературных журналах накопилась известная критическая масса лени и инерции. И то, что в конечном счете сейчас им пришлось потесниться (и в прямом, и в переносном смысле!), скорее должно пойти на пользу. В конце концов, между Сциллой и Харибдой, между литературой и не-литературой есть огромное пространство для маневра.