Андрей Ашкеров. Тайноведение vs. конспирология

Здесь есть что-то от тайны

Ж. Деррида

Н ачиная рассуждать о тайне, неизменно сталкиваешься с двумя постановками вопроса.

Первая из них связана со следующей простой констатацией: чтобы тайна возникла, ее необходимо создать, изначально никакой тайны как данности попросту нет . Вторая постановка вопроса сводится к констатации принципиально иного рода: тайна есть то, что создает самое себя, - она и представляет собой данность, причем единственно возможную данность .

Разница между первой и второй постановками вопроса √ это разница между конспирологией и тайноведением .

Заговор как альтернатива порядка

Конспирология всегда апеллирует к тайне как данности, всегда выражает веру в тайну. Тайноведение же обращено к другому: оно исследует разновидности тайн с точки зрения их возникновения. Нисколько не должно казаться странным то, что в тайны оно не верит. Остановимся на парадоксальности обеих постановок вопроса несколько подробнее.

Парадокс тайноведения: тайной для тайноведения остается именно повсеместное отсутствие тайны. Поиск тайн автоматически означает жест "расколдования мира" (М.Вебер), но само это "расколдование" способно очаровывать(ся) самим собой - условие его совершения в том, что оно ничего не должно ведать прежде всего о самом себе.

Парадокс конспирологии : в противоположность "расколдованию мира", "околдование мира", которое стремится осуществить конспирология, всегда разоблачительно для самого себя. Повсюду обнаруживаются лишь козни (как главенствующая форма поведения), злонамеренность (как исходная и наиболее важная разновидность мотиваций) и штабы "мировой закулисы" (как самый эффективный способ организации социальных отношений).

Конспирология не интересуется генезисом тайны - для нее тайна имеет лишь одно происхождение: заговор , то есть решение или намерение некоего лица или группы лиц. Поэтому конспирология относит сферу тайного к сфере личного , личное и есть для нее вместилище тайного, самая недоступная тайна. Нетрудно заметить, что в данном случае конспирология с очевидностью демонстрирует собственное тяготение к психологизму .

Тайноведение исходит из другой перспективы: социологической . Тайна в рамках тайноведческого подхода - не что иное, как социальный феномен. Одновременно именно социальное служит здесь средоточием тайн, именно социальное выступает их порождающим принципом. Поэтому самой таинственной темой для тайноведения выступает тема порядка как такового .

Государственные тайны и тайна государства

Если конспирология неизменно берется говорить о государственных тайнах , то тайноведение с таким же постоянством решается вести речь о тайне самого государства .

В первом случае разговор идет о том, чтобы понять тайну как данность, увидев в ней единство символического и социального, единство порядка в "умах и сердцах" и собственно общественного порядка. Здесь порядок может быть воспринят лишь как завет прошлого и одновременно как установление, имеющее конкретного автора, конкретных отцов-основателей .

Во втором случае вопрос ставится иначе: тайна, не являющаяся пресловутой данностью, оказывается сопряженной с загадкой взаимпроникновения социальных и ментальных структур, которые, соединяясь друг с другом, образуют некий порядок, который целиком и полностью раскрывается здесь-и-теперь, причем вовсе не как авторское произведение, но как возможность исторического существования для каждого из нас .

Итак, перед нами раскрываются два совершенно разных восприятия государства: в первом случае государство предстает как инстанция прошлого, берущая происхождение в воле определенных людей; во втором случае выступает как инстанция настоящего, обеспечивающая каждого человека причастностью к истории - пусть даже эта причастность будет крайне ограниченна и скоротечна.

Политика, метафизика и изобретение тайны

Суждения о государстве и само государство приобретают смысл (то есть легитимность) лишь в том случае, когда эти суждения намекают на то, что содержит в себе некую тайну. О тех тайнах, которые государство должно изобретать ради поддержания своего существования. Наипервейшей тайной государства является тайна, предполагающаяся мифом о его возникновении. Государство всегда утаивает историю своего возникновения и обращается при этом к традиционному сюжету метафизики - к полаганию наличия первоистока, всегда предъявляющему себя как тайну, которая сама себя порождает.

Этот первоисток скрывается в определенной точке политического пространства, выступая не столько темпоральной , сколько пространственной категорией, местом, откуда политика проистекает и распространяет свое влияние. Как отмечает Бодрийяр: "...начиная с Макиавелли, где-то в глубине души политики всегда знали, что именно владение симуляционным пространством стоит у истоков власти, что политика - это не реальные деятельность и пространство, но некая симуляционная модель, манифестация которой - лишь ее реализованный эффект, не более. Эта мертвая точка дворца, это место, отсеченной от архитектуры и от общественной жизни, которое определенным образом управляет всем ансамблем - не путем прямого детерминирования, но благодаря роду внутренней реверсии, перевороту правил, исполняемому втайне..." 1

Вы хотели разоблачений?

Провозгласить необходимость разоблачения всех и всяческих государственных тайн или, скажем, хотя бы предлагать свести к минимуму их количество - вовсе не означает отказаться от конспирологического восприятия мира . Дело в том, что предельным выражением последнего является вовсе не сохранение тайны любой ценой, но специфическое отношение к любой тайне как к государственному достоянию. Еще точнее - как к достоянию, в котором государство заявляет о самом себе, предъявляя себя как Дар даров или как саму возможность дара. В этом плане не существует никакого конфликта между конспирологией и либерализмом (в том числе и в самых его поздних, либертаристских версиях). Вопрос заключается совсем в другом - в том, что либеральная мысль апеллирует к государству определенного рода - к государству, понятому в качестве порядка, созданного отдельными лицами и для отдельных лиц . (Собственно, либертаризм в таком случае и есть не что иное, как "конспирологический" либерализм, взывающий к западному государству как дару, роль которого минимизирована по отношению к собственному национальному гражданскому сообществу, но чрезвычайно завышена по отношению к сообществу не-западных граждан).

Точно так же провозгласить сведение тайны государства к государственным тайнам - вовсе не значит окончательно пренебречь тайноведческим восприятием мира . Тайноведение вовсе не исключает, но, напротив, отчасти даже предполагает то, что тайна государства заключается в государственных тайнах. Тайноведение последовательно в другом - оно отвергает возможность рассмотрения любой тайны как государственного достояния, а самого государства - как дара, открывающего возможность любых даров. Государство в рамках тайноведческой постановки вопроса должно доказать свою способность обеспечивать нас причастностью к истории. Иными словами, оно, государство, должно уметь сопротивляться тайноведенению, сопротивляться выведыванию у него тайн: тайнами государство обладает прежде всего перед лицом самого себя. Как только это сопротивление прекращается и государству приходится идти на признание того, что никакими тайнами оно не обладает, что их у него попросту нет и никогда не было, оно выпадает из исторического процесса. При этом мы оказываемся перед лицом угрозы утраты собственной "историчности" - всего, что делает нас существами определенной эпохи, героями исторической драмы . (Такая судьба постигла СССР на излете его существования: государство призналось самому себе в отсутствии тайн и навсегда перестало быть причастным к истории, оставив своих граждан в ситуации исторического безвременья, когда с наибольшим драматизмом было сопряжено именно завершение советской исторической драмы. 2 )

Тяжба о тайне

К конспирологии склоняются (нео)традиционалисты, для которых государство изначально выступает как предмет анализа в терминах эзотерики, как эзотерическая тема, требующая эзотерического отношения. К тайноведению же обращены (пост)модернисты, которые, напротив, стремятся рассматривать любого рода эзотерику как своеобразный тезаурус, необходимый для понимания функционирования государства и государственного управления. Первые правы в той мере, в какой политика изначально хотя бы отчасти является эзотеричной - не только областью совместной деятельности, но и наукой, непосредственно сопряженной с искусством править. Вторые тоже правы, но правы исходя из того, что эзотерика - какую бы ее форму мы ни рассматривали - всегда неизбежно политична, то есть неизбежно вовлечена в само становление политического.

Поскольку любая состоявшаяся тайна всегда выдает себя за данность (хотя ни в коей мере и не являясь такой данностью), тайноведение и конспирология обречены на сотрудничество . Вопрос, переадресовываемый тайноведению со стороны конспирологии, - это вопрос о том, что заставляет нас воспринимать любую тайну, в которую мы верим, как нечто само собой разумеющееся. И только тайноведение здесь может снабдить нас ответом, указывающим на то, что любая данность, любой "социологический факт" может оказаться куда более таинственным, нежели мы привыкли считать.

Примечания:

1 См. Бодрийяр Ж. О совращении.//Ad Marginem'93. Ежегодник. - М.: Ad Marginem, 1994. - с. 332-353.

2 Лишившись тайны, СССР, как и любое другое государство на его месте, попросту показало, что утратило монополию на физическое и символическое насилие, обладание которой и есть, как определил еще Вебер, важнейшее условие существования государственных институтов. Вот как комментирует тайную деятельность государства по производству своей тайны Пьер Бурдье в работе "Дух государства: генезис и структура бюрократического поля": "Если государство в состоянии осуществлять символическое насилие, то оно воплощается одновременно объективно в виде специфических структур и механизмов и "субъективно", или, если хотите, в головах людей, в виде мыслительных структур, категорий восприятия и мышления. Реализуясь в социальных структурах и в адаптированных к ним ментальных структурах, учрежденный институт заставляет забыть, что он является результатом долгого ряда действий по институционализации, и представляется со всеми его внешними признаками естественности".