Лиля Панн. Реинкарнация Александра Гениса
Александр Генис. Трикотаж. - СПб.: Изд-во Ивана Лимбаха, 2002. - 95 стр. - Тираж 1500 экз. - ISBN 5-89059-017-0
Лиля Панн
Дата публикации: 3 Апреля 2002
Р ецензию на "Трикотаж" я написала в ответ на публикацию "автоверсии" Александра Гениса "Новым миром" (#9, 2001), но вот вышла книжка, к шести главам прибавились четыре, колорит "в сторону бабушек" изменился, отсюда - рецензия-постскриптум.
Книга, естественно, вышла с обложкой, и на ней, к моему разочарованию, не "кольца пряжи" из пастернаковской "Евы" (для тех, кто не пойдет по ссылке: " И наподобие ужей / Ползут и вьются кольца пряжи, / Как будто искуситель-змей / Скрывался в мокром трикотаже "), что запустили махину рецензионного сюжета с его поиском "искусителя-змея", приобщившего Гениса греху "фикшн", не эротичный "мокрый трикотаж", а пресная трикотажная мужская рубашка "человека массы". Так автор, видимо, открещивается от богемного свитера грубой вязки а ля Хемингуэй со всеми его семиотическими обертонами.
Если "телеграфно" лаконичная, с "подтекстом" проза Довлатова , гипотетического искусителя-змея, и вышла из хемингуэйевской шинели, то Генис на своих "окрестностях" расхаживает в одеждах столь же практичных, сколько и изысканных. Под текстом у него сантименты и потоньше. К примеру, наслаждение парадоксальностью мироустройства - тоже стиль "мачо", только интеллектуального. Причем знаменитая пара "ирония-жалость" не простаивает - напротив, набирает обороты: " Богу не повезло - Он загнал себя в угол полнотой своего бытия. К тому же Он не может обойтись без человека. Без нас Он не Творец, а с нами - страдалец ".
Обложка - шутка: "Трикотаж" - изделие штучное. В заявлении автора - " Я сочиняю только то, что не могу прочесть " - не столько величие замысла, сколько его - замысла - насущность для автора. " Простор требует формы. Она - призрак, вызванный ужасом перед нестесненной мыслью обо всем. Форма - крик отчаяния, которое испускает содержание от невозможности высказаться. Не помещаясь в слово, оно выпирает изо рта, как опара из кастрюли. Мычание литературы - мой ответ Керзону ".
И если уж садиться за роман воспитания (согласно книжной аннотации), то такой, чтобы мать родная литература не узнала. Нормальный роман воспитания не может ведь не строиться как подробное повествование о становлении героя на ноги? В случае Гениса - может, и вот почему.
" Все по-настоящему важное я узнал в детстве, научившись кататься на велосипеде... Велосипеду меня обучил отец. Этим он завершил мое воспитание, за что я ему до сих пор благодарен ". Вот как герой был поставлен на ноги. "И невозможное возможно" - что после такого открытия, например, выбор высшего учебного заведения или решение эмигрировать в Америку? Генис совершенно не задерживается на таких биографических деталях. (Но пограничную ситуацию единственного мужчины среди студенток на фольклорной практике, разумеется, не обойдет.)
Да, это роман воспитания - поскольку о выработке собственных "правил хорошего тона" в отношениях с Другим. Генис находит свою гармонию в жанре "теологической фантазии" (не гипотезы - этой форме он отдал дань в "Вавилонской башне" - а старой доброй фантазии). Присутствие Непостижимого в чистом виде становится все настойчивее к концу книги, между тем как семейный быт продолжает умилять своей земной посюсторонностью. Несентиментально, суховато, но для Гениса тем вернее. К бабушкам, родителям, дядям, брату, приятелям по двору и по Америке в новых главах прибавились жена и тесть. Ярче высвечивается отец. " Поделив жизнь между своими и чужими пороками, он не знал, чему отдать предпочтение. За него решила природа. Летом отец грешил сам, зимой следил, как это делает правительство ". Не страшно, что это об отце, хуже, что о нас!
Думал ли отец, что сын предпочтет одноколесный велосипед?
Генис-критик писал где-то о замене психологического анализа эксцентрикой, не объясняющей личность, а взрывающей ее и так обнажающей психологию. В "Трикотаже" этот прием в работе.
О "воде" в тексте забудем. "Воздух" в прозе, однако, положительная субстанция, без него процесс чтения слишком трудоемок, не насладителен, и Генис принимает меры к тому, чтобы совместить плотность с воздушностью словесной ткани.
А как насчет "картона", который прокладывает "хрустальные фразы" - как насчет этой технологии, одобренной Генисом-критиком у Довлатова? Генис-художник ее учитывает, но отношение "картона" к "хрусталю" у него несравненно ниже довлатовского.
Несколько компенсируя скудость любовной темы в первоначальной "автоверсии", новая глава "Маугли" повествует о женитьбе и браке героя. Довольно грустная и очень смешная история. Грустная, потому что: " Обуревавшая меня тайна оказалась загадкой, причем немудреной ". Но ведь эрос , согласно прозрениям мудрецов античности, тождественен тяге к познанию мира, не только его малой части? Эрос не тождественен браку. Что же тут может быть смешного? " Юмор - это и есть memento mori . Он ставит точку там, где царило многоточие ". Вот какой "подтекст" у Гениса я имела в виду.
" Мысли стоят рядком, как взрослые и независимые любовники " - идеал его новой стилистики. Платоновская идея тождественности эроса и познания проявляет себя через упругость и живость интенсивно интеллектуальной прозы Гениса. А в том юморе, что тождественен познанию, сказалось увлечение Гениса дзен-буддизмом , коанами. Будда улыбающийся - Будда будущего - наверное, истинный "искуситель-змей" в раю Гениса. "Трикотаж", эта компактная вариация на тему "божественной комедии", заканчивается в раю. Или на новом витке реинкарнации. Или в нирване литературы.