Звук на ладони:

Для меня звонарь - это давно история, времена Андрея Рублева, междоусобиц и набегов татар. Враг у ворот, кони стучат копытами,ветер продувает кольца кольчуги - и тут обязательно появляется человек, бежит по каменным ступеням наверх, раскачивает стопудовый колокол, в спину ему попадает стрела, он падает с колокольни, но громкий, тревожный набат уже разносится по округе, предупреждая соседей.

При такой опасной работе, мне казалось, звонарей почти не осталось, просто не могло остаться во множестве, тем более к нашим-то дням. Но вот он передо мной - Николай Завьялов, самый настоящий профессиональный звонарь храма Христа Спасителя. Крепкий, румяный, в васильковой косоворотке, он чинно пьет чай с лепестками египетских роз, способствующих долголетию.

Почти герой шмелевского "Лета Господня", где морозные соленые рыжики и весеннее купание комнатных соловьев - "а то и не будут петь" - все едино и складно, как пасхальный разноголосый трезвон с подзадориванием и поддразниванием других колоколен.

Я его слушаю и понимаю: звонкая жизнь - счастливая. Звонарь играет по благословению, по канону, но наполняет заданный ритм ударами своего сердца.

- Трезвон - как ожерелье из бус, - говорит Николай. - Удары идут через равные промежутки времени и наполнены одинаковой силой. Неровный, более тихий или, наоборот, громкий удар становится выпуклым, вываливается из ожерелья.

То, что для нас просто звон, для тренированного уха - целый рассказ, наполненный событиями, разговорами, судьбами.

По звону можно определить все: где кто женился, где кто родился, куда поехал владыка, и даже, если уж очень прислушаться, почем на рынке треска. Это в Архангельске придумали такую попевку под звон: "Почем треска? - Две копейки с половиной. - Нет, врешь, полторы..." - и так далее.

"Кому звонил? - спрашивали друг друга старые звонари. - Царю, патриарху?.." Но на самом деле, и это знает любой звонарь, у него, кроме нас, есть еще один очень внимательный слушатель, который и заказывает эту музыку, вдыхая в колокола голоса.

О голосах - а Николай не только звонарь, но и регент церковного хора - он говорит с еще большей нежностью, называя каждый колокол по имени. Только колокола с особенно удачными голосами заслуживали имена: Лебедь, Медведь, Ревун, Широкий, Баран, Козел...

Оснастка храма колоколами - как выбор парусов для плавания корабля: не забыть бы и фок, и грот, и бизань, и средний колокол, и большой, и "мелочь". Паруса ловят ветер, а звонарь, как опытный капитан, то подгоняет, то придерживает "язык" колокола.

- Киевский звон, - рассказывает Николай, - веселый, в кружавчиках, с цветочками на окошках; московский - сдержанный, сильный; ростовский - степенный; северный - заунывный...

Звоны попутные - метельные и буранные - всегда указывали заблудившемуся человеку дорогу в пути.

"Укрощаю бури, смиряю ветра" - писали на колоколах католики.

Колокола отливали по нескольку лет, читая без перерыва молитвы.

Мастерство литейщика и звонаря передавалось не по книгам, а от учителя к ученику. Глину, из которой лепили форму для колокола, запоминали на ощупь.

Помните в "Андрее Рублеве" Тарковского эпизод с отливанием колокола в глубокой яме? От выбора глины, от того, как она будет скрипеть и чавкать в руках, зависит прочность, надежность формы, на которую польется металл. Когда колокол начинает "садиться", нужно, чтобы глина лопнула вовремя, не раньше, не позже. Важно дать колоколу спокойно остыть, чтобы улеглось, как объяснил Николай, внутреннее напряжение - это смягчает голос.

Во все времена на колоколах писали имена литейщиков и звонарей. Среди многих других имя Николая есть на колоколе храма Ильи Обыденного. Пока он жив, колокол будет звонить за здравие, а после смерти - за упокой.

- После удара звон живет еще десять минут, - говорит Николай, - и, если подставить ладонь под колокол, можно это почувствовать.