Сергей Костырко. Обозрение С.К. #107
В жанре "записок простодушного читателя", то есть, не стесняясь называть вещи своими именами, - про пенные образования в литературе (Проханов, Сорокин, Пирогов, Вербицкий и проч.)
Сергей Костырко
Дата публикации: 28 Мая 2002
В ынужден принести извинения читателю за то, что он прочтет, - если, конечно, вообще начнет читать, - ниже. Вместо собственно Обозрения далее пойдет текст, спровоцированный последним агеевским "Голодом" . Агеев описал, как он сочинял что-то вроде "программного текста", но бросил на полдороге - остановила прямолинейность и пафосность, диктуемая жанром, а также нарушения "стилистических конвенций". Ну а мне, соответственно, стало интересно, что же там такое Агеев писал. Это раз. И второе, представив такое писание, я вдруг сам ощутил желание написать что-то подобное. Мне это сделать легче, я не завишу от "стилистических конвенций". Как бы я ни придуривался критиком-филологом, коллег не обманешь. Интернетовское сообщество уже знает, чего я стою ("дебил", "маразмат" и проч. и т.д.), и я, на самом деле, авторам этих формулировок благодарен (в сказанном здесь ни капли лукавства) - они освобождают меня от страха "уронить себя в чьих-то глазах". Все, что можно, я уже уронил, и вполне могу себе позволить записки простодушного читателя. То есть, писать про то, что я реально прочитываю в текстах, а не про то, что полагается прочитывать продвинутому современному критику.
Но это только сказать легко: "записки простодушного". А попробуйте отделить собственно тексты от литературно-критической пены, которая взбивается вокруг и которая (пена) и определяет нынешние литературно-критические сюжеты, используя художественное произведение только как повод. Тем более что появляются сочинения, как бы изначально писавшиеся исключительно для поддержания накала литературно-критических и идеологических прений. Ну скажем, "Господин Гексоген" А.Проханова . Страсти тут вскипели нешуточные. Молодые интеллигентные как бы люди даже объявляют себя черносотенцами и признаются, что роман этот их, можно сказать, перепахал. Но вот характерная особенность, отмеченная в "Ex libris НГ" Куталовым-Постолль : обсуждаются литературно-идеологические скандалы вокруг романа, а не его содержание ("Роман не интересовал никого - настолько все были захвачены возможностью поделиться "сокровенным"). Критик видит в этом свидетельство полного бессилия литературной критики. При этом сам он не делает попытки выступить в качестве описателя и толкователя прохановского романа. Для него тоже, видимо, главным в этом сюжете является ситуация вокруг романа. Вот тут я с ним полностью солидарен. Потому как опасное это дело - влезать в вопросы художественной состоятельности и интеллектуального наполнения текста Проханова. Вполне может оказаться, что все его содержание укладывается в несколько лозунговых слоганов левой оппозиции плюс идеологический драйв. И что бессилие критиков, их неспособность войти в художественный мир романа объясняется просто - входить особенно некуда. Иными словами, окажется, что судьба этого романа в литературной критике и есть самое точное определение его функции как очередного "пенного образования", как составной некоего идеологического сюжета, который ведут и развивают Л.Пирогов , Д.Ольшанский , К.Куталов-Постолль , Лев Аннинский и др. Сюжет строится вокруг вопроса: дадут или не дадут "Гекcогену" премию "Национальный бестселлер"? Мне, признаться, тоже интересно. Тут вопрос, чем будет заниматься эта премия - собственно литературой или идеологической пеной, взбиваемой вокруг нее? Дело в том, что сюжет следующего премиального марафона определяется на глазах - в затылок Проханову уже дышит проект следующего премиального года: роман Владимира Сорокина "Лед" .
Употребляю слово "проект" потому, что роман прочитал.
Текст незамысловат. Написано в жанре нормального фантастического романа с претензиями на некую как бы философию. Сюжет: пришельцы из космоса (люди света, люди льда), имеющие "живые говорящие сердца", томятся среди природных землян с поголовно мертвыми сердцами. Существование землян - некая ошибка в эволюции Вселенной, которую должны исправить эти сверхлюди. Для этого "люди света" должны найти собратьев, затерявшихся среди землян, - только собравшись вместе, они смогут уничтожить Землю и снова стать космическим светом. Этим, собственно, и занимаются персонажи романа. Сверхчеловеки похищают возможных собратьев и выколачивают из них кусками специального льда отзыв живых сердец, ну а если сердце испытуемого не отзовется, то полученный в результате труп закапывают, каких-либо сожалений при этом не испытывая, - они выше обычной земной морали. Своих пришельцы ищут исключительно среди людей "арийской расы", потому как внешние признаки сверхчеловеков: светлые волосы и голубые глаза. Для более результативной работы они внедряются в органы управления концлагерями (как гитлеровскими, так и сталинскими) - в лагерях удобнее отсеивать своих братьев от человеческого мусора (нечто подобное мы уже читали у Дмитрия Быкова). Написано энергично, задействована экзотика новорусских типажей. Вот, собственно, и все.
Естественно возникает вопрос, какую ситуацию - эстетическую (на что претендовал Сорокин в прежних романах) или идеологическую - должен обслуживать этот текст. Можно было бы попробовать пристегнуть эстетику этого роман к поискам наших медгерменевтов, "причастных мифологемам холода и льда" (П.Пепперштейн), но у меня не получилось - уж очень, скажем так, лубочное произведение получилось у Сорокина.
И потому - никуда не денешься - приходится соглашаться с фанатами "Льда", рассматривающими этот роман исключительно в идеологическом контексте. Первым знаковым действом вокруг романа стала, естественно, его презентация и описания ее в газетах: клуб "Метелица", "тоталитарный рок", "вот это настоящая музыка! Когда пацаны рубили "До-свиданья-моего-ласкового-Мишку" ... многие люди реально плакали. А по экранам неслись танки Т-34!.. И Сталин мудро курил трубку, и все мы были как Один Советский Народ", "организаторы набрали в модельно агентстве "Тираспольские русалки" блондинок и блондинов в одинаковых тоталитарных костюмчиках", ну и так далее. В подобном контексте пафос романа прочитывается вполне однозначно - как фашистский. Байками про постмодернистское преображение реальностей можно себя не утруждать - появление этого романа вслед за "Гексогеном" в "Ad Marginem" обставлено как знаковое. Как попытка расширить потенциальную аудиторию наших продвинутых за счет единомышленников из военно-патриотических клубов. А там ребята вполне серьезные, там про нравственность "арийской расы", томящейся в условиях плюрализма, понимают свое и выводы делают соответственные.
Здесь я вынужден сделать небольшое отступление. У меня уже есть некоторый опыт, так сказать, "простодушного говорения", и я могу предположить реакцию на употребление слова "фашистский" в прямом его значении как на нарушение все тех же "стилистических конвенций", как на тупой злобный наезд, предельное уплощение, ну и так далее. Забавно, но наши "крутые интеллектуалы" почему-то обижаются, когда кто-то пытается назвать вещи своими именами. Скажем, несколько лет назад, когда я нечто подобное написал про сайт ЛЕНИН, там жутко оскорбились . Почему? Если человек, например, выполняет работу антисемита, почему его нельзя назвать антисемитом. Какое мне дело до того, что он сам про себя думает. Это я, в частности, про ведущего обозревателя сайта ЛЕНИН Михаила Вербицкого , утверждающего в Интернете свое право на употребление вместо слова "еврей" слова "жид" . Нет, я, конечно, могу зажмуриться и уговорить себя, что это такой постмодернистский жест, попытка расслоить реальность на собственно реальность и миф о ней, и, поиздевавшись над мифом ("перетереть" его), как бы и реальность "разминировать". В данном случае, поиронизировать с помощью слова "жид" над антисемитами и пугливыми либералами-интеллигентами. Зажмуриться можно. Только зачем? Это ведь игрой (если это действительно игра) выглядит только для узкого круга посвященных. А как быть с непосвященными, то есть со всей остальной аудиторией, которая, по причинам своей дремучести относится к слову вполне серьезно? Скинхеду, например, или нацболу не объяснишь эстетику постмодернизма. Да и для самого Вербицкого, думаю, оскорбительным будет отношение к нему как к ребенку, который играет со спичками возле разлитого бензина. Он-то ведет себя как вполне взрослый, выступает, например, с установочной статьей ("Новый политический ландшафт: Исправление имен) в "Евразийском обозрении" про происки агентов "Нового Мирового Порядка" и ZOG (Оккупационного Сионистского Правительства). То есть человек ведает, что творит.
Так же, как и Сорокин, смакующий тоталитаристские символы.
Возможно, у меня проблемы со зрением, но я не в состоянии увидеть в действе, которое разворачивается передо мной, "остроумную и для всех равнополезную" "литературную акцию", игру и только. Возможно, их участники и думают (в чем, честно говоря, сомневаюсь), что это такие вот эстетские игры, но это те игры - скучно повторять, - в которых очень легко переиграть самого себя. Было это уже. И не раз. Не думаю, что другой авангардист (не чета нашим игрунцам), сочиняя свое "тише, ораторы, ваше слово, товарищ маузер", предполагал, что слова его станут прямым руководством к действию и что в литературе его слоган продолжат на исходе века пухлые тома "Расстрельных списков" . Идеологические сюжеты развиваются по собственным законам, и им дела нет до инфантильных юношей, играющих на их поле в "постмодернизм".
P.S.
Ситуация, которую я вынужден описать в этом послесловии, крайне конфузная для меня. Но, несмотря на всю ее конфузность, я испытываю чувство облегчения, публично принося здесь свои извинения Татьяне Никитичне Толстой за вопрос, который я задал ей на днях. Я спросил у Толстой, правда ли то, что написал про нее в Интернете Лев Пирогов.
И Толстая - я благодарен ей за это - не послала меня, как следовало бы, а терпеливо и доброжелательно объяснила, с кем она на самом деле общается, а с кем - никогда и ни при каких условиях.
Должен признаться, что в таком дурацком положении я не был давно, хотя который уже год приучаю себя к элементарным правилам гигиены в общении. И вроде как чему-то научился. Скажем, не заходить в те вагоны метро, где отсыпаются бомжи, заранее зная, что придется, затаив дыхание и сдерживая рвотный спазм, ждать следующей станции, чтобы выскочить наружу и выдохнуть их смрад. Ведь научился же! - так нет, дурак старый, потащился в Интернет читать Пирогова, как будто мало мне его газетных текстов?
Чтоб было понятно, о чем речь, - после публикации в "Ex libris НГ" своей декларации под названием "Как хорошо расстреливать" (в частности, расстреливать таких, как я, слабоумных одышливых гуманистов-либералов, не способных понять прелестей Грядущей Силы), Пирогов поместил в Интернете еще один текст. Рассказ про то, как некая московская писательница позвонила ему по телефону, чтобы, во-первых, выразить свою солидарность с "расстреливать", а во-вторых, отвести душу разговором с единомышленником "про евреев". Ну а в конце, предоставив собеседнице высказать последнюю правду о евреях, автор и сам поиграл на прощание со словом "жиды". В общем, нечто подобное и ожидалось. Оглушительным в этом тексте было для меня только имя, которое выбрал для своей ("условной", как сказано в подзаголовке) собеседницы автор, - Татьяна Толстая. То есть, каким бы Пирогов ни был "пироговым", но про нравственные рамки он что-то должен был хотя бы слышать, - думал я. Неужели Толстая дала ему какой-то повод? Но, как оказалось, мучился я по причинам все той же своей старорежимности. Оказалось, что запачкаться рискует не только приятельствующий (или неприятельствующий) с Пироговым человек, но кто угодно. Вас обгадят, даже если вам нет никакого дела до Пирогова и всей его компании. Представьте, что завтра вы прочитаете подобное про себя и что даже ваши друзья будут осторожненько спрашивать: а что, действительно перезваниваешься с Пироговым?
Ну и что в таких ситуациях делать? В суд подавать за клевету? Глупо. Объяснять, что слово для литератора - это не одежда (сегодня одно носим, а завтра другое), что слово - это кожа? Кому объяснять?
Единственное, что здесь возможно (для меня, по крайней мере) - игнорировать. Уважать себя, не стесняться своей брезгливости.
Ну а чего ты тогда сам завел про Пирогова, спросят меня. Отвечаю: этот текст я написал в качестве извинения перед Татьяной Толстой. Пусть дальние, но добрые наши взаимоотношения я ценю. Это первое. И второе: окажись в подобной ситуации не Толстая, а любой, пусть малознакомый мне, но нормальный человек, которого бы я поспешно, с подачи Пирогова, записал бы в антисемиты, мне было бы также паскудно. Короче, не с Пироговым, а с собственной глупостью я здесь пытаюсь рассчитаться.