Петра Аретина. Сумма генеалогии
Петра Аретина
Дата публикации: 30 Ноября 2002
О сновным сюжетом центрального события "Non-fiction" - критического семинара - стали драки гостей, особенно позабавили публику "украинские разборки". Друг друга мы знаем, все всем надоели до чертиков. Шаталов еще и рта не открыл, как было ясно: покажет профнепригодность. И точно: объявил, что впервые целыми книжками критики стали себя издавать - то есть в писатели записались - в советское время.
Саша Брумель изложил многое из говоримого на второй из трех семинарских дискуссий близко к тексту, поэтому я остановлюсь на том, что Саша пропустил, чтобы тексты выступлений были представлены более полно, и "достойное чисто информационное место", отведенное Шаталовым критике, мы отработали со всей возможной добросовестностью.
Выступление Александра Шаталова прихотливо меняло "дискурс". Понимание роли критики металось из одного угла его сознания в другой. Начал он с того, что роль критики должна быть скромной, информационной. Потом алогичными рывками стал продвигался к противоположному полюсу, то и дело ставя ведущего семинар в тупик, - висла пауза, следовал недоуменный вопрос... Кончил так: "Я думаю, что задача критика... Это задача по формированию общества и формированию потребительского рынка" .
Ирина Каспэ была, как всегда, монадически отрешенной и не всегда понятой.
Ей хотелось бы поговорить о текущей ситуации в отечественной критике, избегая при этом глобальных обобщений, которые содержатся в вопросе, вынесенном в название этой дискуссии. Вопрос о том, чем является критика - литературой или вспомогательным инструментом, не может решаться в модальности долженствования и вряд ли вообще он может решаться. Странно выглядели бы попытки раз и навсегда определить функции и институциональные особенности критики. Размышлять о том, является ли критика литературой, можно до бесконечности. Коль скоро в рамках самой критики не выработано механизмов взаимодействия с тем, что могло бы казаться реальным, приходится прибегать к конструкциям реальности, которые предлагают политика или литература...
Доброжелательные из слушателей решили, что говорила Ирина Каспэ о необходимости целостного подхода.
Более внятным был исторический сюжет ее раздумий: отечественная критика успела привыкнуть к нормативности, а сама определенность эстетического суждения сейчас поставлена под сомнение, как заметила Ирина Роднянская . Конечно, это сожаление не могут разделить критики 90-х. Критика, называвшая себя постмодернистской, доверчиво тиражировала образцы идеального запада: "странная смесь непрочитанных вовремя книг и нереализованных ожиданий". Не обнаружение и конструирование нового, а заполнение белых пятен за счет переводной литературы. Стиль и эмоциональность письма оказывались чуть ли не единственными критериями, позволяющими идентифицировать актуальную критику 90-х, считавшую себя самой литературой. Сейчас едва ли не впервые критика оказалась предоставлена самой себе, вопросы об авторитетных инстанциях и транслируемой идеологии перестали решаться автоматически, выступили на первый план, хотя и в карикатурных формах, о некоторых из них речь шла вчера...
Не успел встать издатель Александр Иванов, как ясность стала собираться в кристаллы: украинцам советовали поискать свою "украинскость", а всем нам, ограниченным "сроком жизни, полом, воспитанием", - свою ограниченность. Вот коллега из Шотландии ограничен сразу видно чем - он сразу предъявляет свой язык. Негигиеничность славянских постмодернизмов в том, что, попав в Россию, постмодернизм полностью утратил свою левую генеалогию. Даже у Бодрийяра никто не спросил о его левой генеалогии.
Дмытро Стус, руководитель "Кныжнык-ревью", выразил Иванову благодарность за это выступление - единственный в зале.
Украинский сюжет на фоне нашего привычного выглядел свежо и всех развлек. Жывотные курицынские "Ы" как-то особенно вызвучивались в перенасыщенном высокими материями воздухе. В результате ошибки или умысла устроителей на семинар о связи критики и политики был приглашен руководитель журнала "Крытыка" Андрей Мокроусов, которому означенную проблему в упор не хотелось видеть, Стусу же в это время отводилось место в зале. На семинар о критике как таковой, напротив, более политизированный и менее компетентный Дмытро Стус был приглашен выступающим. Каждый по-своему подготовился к не своей теме, по которой пришлось доложиться.
Мокроусов хотел говорить о литературной критике как об "очень конкретной литературной деятельности" и не хотел говорить о том, для чего не имел "необходимой социологической базы". Сказал, что известные российскому читателю романы Андруховича свидетельствуют: романный и поэтический украинский дискурс достаточно тесно связан с идеологическими и политическими моментами. Гуманитарная эссеистика пропитана вполне актуальной злободневной политикой. И при всем том в собственно литературном дискурсе оказывается, что этот политический момент, политическая составляющая сведена к минимуму, ее практически не существует.
Приняв предложенное британским гостем Шоном О'Брайеном разделение критики и журналистики, Мокроусов выразился ясно: украинской литературной критики как отдельной четко выраженной корпорации практически не существует. Тем более не существует как какого-то отдельного класса литературных журналистов, который для сюжета "критика и политика", наверно, более важен. "Украинский критик - это, прежде всего, практикующий литератор, поэт или прозаик, который время от времени окказионально занимается литературной эссеистикой, пишет эссе на те или иные литературные темы" .
Украинская филология постсоветского времени прошла мимо классического структурализма, просто даже не заметила его существования. Идеи Лотмана стали заноситься, уже когда явление состоялось и отошло, вперемешку с феминистической критикой, постколониальными штудиями и т.д. "По-настоящему утвердиться в этом критическом праксисе Украине не удалось" .
С социологией и вовсе худо, просто полностью отсутствует социология литературы, даже плохая. До сих пор не удалось построить сюжета интеллектуальной провокации вроде Господина Гексогена . Попытки спровоцировать такие дискуссии натыкаются на отсутствие языка, средства и желания украинских интеллектуалов так об этом говорить. Пробовали построить такой литературно-критический и политический дискурс вокруг изданных недавно, а написанных давно дневников Аркадия Любченко - крупной фигуры украинского литературного процесса 20-30-х гг. "Во время войны он вел дневник писателя-интеллектуала в экстремальных условиях, был последовательным коллаборантом, законченным ксенофобом - все, что было вне Любченки - русские, евреи, немцы, коммунисты, антикоммунисты, просто другие украинцы, - все для него было неприемлемо и ненавистно. В дневнике все его патологии прекрасно видны. Появление этого дневника два года назад, вхождение его, старого текста, в актуальный процесс, нам казалось, дает блестящую возможность для интеллектуалов реализовать какие-то собственные основания, попытаться построить собственную ценностно ориентированную систему, поговорить о коллаборации как об общей проблеме для украинской традиции: коллаборации с нацизмом, коллаборации с коммунизмом... И вот оказалось, что этот редакционный мессидж просто не прочитан теми многочисленными критиками, к которым мы обращались, они просто не понимали, чего мы от них хотим, у нас получилась подборка вполне вменяемых литературоведческих эссе, не имеющих никакого отношения к политической составляющей сюжета. Поэтому, когда мы формулируем лозунг вроде "пролетарии всех стран соединяйтесь", "от критики текста к критике мира" - это попытка хорошо выйти из ситуации. У нас серьезные проблемы с критикой текста, поскольку мы не можем эту проблему разрешить, мы предлагаем заменить ее критикой мира, хотя, конечно, нормальный вариант - соединение в одном дискурсе и критики текста, и критики мира" .
К своему семинару Дмытро Стус старательно подготовил типологическую классификацию украинской критики, которую Мокроусов откомментировал в порядке реплики из зала: "Я вчера сознательно резко старался снизить рамки предмета, говоря, что меня интересует литературная критика в самом узком собственном смысле слова: как рутинная практическая деятельность по отслеживанию и анализу литературного процесса, не включая туда академическую филологию. Коллега Стус сегодня, наоборот, резко расширил рамки, и в эти рамки вошла не только вся академическая филология, но и нефилологическая практика..." Классификация вызвала у Мокроусова серьезные возражения, особенно позиции "западники, то есть либералы, зависимые от граждан" и "феминистическая критика" , поскольку феминистическая критика всегда западническая, в украинских - да и российских - условиях всегда стоящая на либеральных основаниях и всегда зависящая от граждан. Если в традиционалистское направление включается вся академическая традиция и институтская филология - тогда непонятно, каким образом вычленяется феминистическая критика: классификация искусственна.
Стус в ответ не хотел, чтобы обсуждались только украинские проблемы, и сожалел, что журнал "Крытыка" самых интересных направлений дискурса, таких как феминистическое, не замечает. В ответ на выступление Эндрю Круми в духе платоновского мифа о пещере, Стус только вздохнул: нам бы ваши проблемы. Литература у них, видишь ли, дело искусственное, а критика, понимаешь ли, еще искусственней... "Ведь мало кто даже на карте сегодня может показать, где Украина, мы ж это понимаем" ...
Тем временем одно "здесь и сейчас" сменилось другим. Солнце низенько, вечер близенько, а в сумме "русскости", "украинскости" и "шотландскости" получилось примерно тысячекратное произнесение слова "дискурс".
Результат семинара был сходен с итогом такого же употребления слова "халва".