Геннадий Серышев. Профилактика осколочных ранений

" П остмодернистов в их походе против омертвевших языковых клише можно сравнить с волками, санитарами леса, которые выполняют почтенную и нужную задачу, когда поедают падаль и уничтожают слабых, вследствие чего остаются наиболее приспособленные, и жизнь таким образом продолжается" . Новая книга В.Катаева написана на основе спецкурса, который автор в течение ряда лет читал студентам МГУ. Легкий налет "лекционности" и впрямь присутствует в тексте - местами чудится, что так и слышишь голос профессора, доносящийся с кафедры (лекторские интонации даже редактурой стереть трудно). Впрочем, сочетание "академизма" с "популярной" манерой изложения идет только на пользу делу: автор, за много лет привыкший объяснять юниорам сложные вещи, умеет говорить о них просто и четко - конкретные тезисы, ясные аргументы. Ощутимая целесообразность и строгий внутренний "план" очень облегчают восприятие - особенно если читатель не слишком искушен в перипетиях современного литературного процесса.

Коли уж развивать сравнение постмодернистов с почтенными "санитарами леса", то в роли их "меню" в книге В.Катаева представлена отнюдь не литературная "падаль" и не табунок "слабых" творческих особей (которых и съесть-то не грех); напротив - продукт подан самый высокосортный: дело идет о "трансформациях", которым в постмодернистстких "горнилах" подвергнуты произведения русской классической литературы (и вся эта литература в целом). В нюансы постмодернизма как такового автор не углубляется - хотя, разумеется, по необходимости излагает основные мировоззренческие и эстетические принципы этого направления. Среди его главных признаков - "вторичность, беспафосность, принцип нон-селекции, ироническая трактовка авторитетов, игровое начало, мир как текст, видение мира как хаоса, передача хаотичности мира сознательно организованным хаосом произведения, пародийный модус повествования" . Особенно подробно рассматривает В.Катаев такие свойства постмодернистского дискурса как "вторичность" - установку на цитатность и центонность (именно ею и обусловлен "фамильярный контакт" с классикой). "Вторичность есть необходимый, но не достаточный признак произведений постмодернизма. Писатели модернизма, авангарда не менее активно, а часто гораздо более изощренно, чем авторы наших дней, вступали в интертекстуальные связи с классикой. В литературоведении последних лет широко используется понятие цитатности как некоего эстетического феномена, как основного или одного из основных принципов всего искусства XX века" .

Культивируя в этой "вторичности" установку Экклезиаста: "Что было, то и будет, и нет ничего нового под солнцем" , - постмодернизм предстает как одно из явлений эпохи "fin de siecle", как воплощение психологии "обманутости" (на Западе - перспективами "постиндустриальной" цивилизации, в России - перспективами советского пути развития) и пристанище "потерянных поколений" (сразу нескольких). "Постмодернизм сегодня осознается как некая пауза, антракт в развитии литературы и культуры. Станет ли он началом выработки нового стиля, новых нарративных и композиционных канонов, покажет время" . С точки зрения В.Катаева, "постмодернистская" эпоха близится к завершению - хотя очертить (даже слабыми штрихами) абрис нового литературного периода автор книги не берется, употребляя лишь понятие "новая искренность" - в качестве антитезы тотальной постмодернистской иронии-самоиронии.

Отношение автора к постмодернизму, судя по всему, далеко от восторженного, однако в книге доминирует не полемическая, а, скорее, академическая позиция: раз уж явление имеет место, оно должно быть принято как данность и изучено по существу. Нынешний этап развития художественной культуры рассматривается через типологическое сходство с предыдущими периодами - прежде всего в аспекте отношения к "наследству": "Использование прошлой культуры - самая распространенная модель развития культуры и литературы <...> В том, что переход от прошлой культуры, от прошлого состояния литературы <...> осуществляется через осмеивание, через переиначивание, нередко через пародирование форм прошлой литературы, тоже еще нет ничего необычного, ничего угрожающего" .

Но, наряду с "примирительными" интонациями, отчетливо слышны и "наступательные" - или, точнее, "защитительные" ноты. Да, пародирование культурных феноменов прошлого - в каком-то смысле норма развития литературы; вопрос лишь в том, с какой установкой, с какой внутренней целью такое "пародирование" производится. И в этом смысле, по мнению В.Катаева, последние десятилетия отличаются угрожающей новизной: "Современная литературная, культурная, общественная ситуация, которую условно называют постмодернизмом, позволяет говорить о <...> воинствующей десакрализации русской литературы" .

В эпоху, когда совершилось разрушение "литературоцентричной" модели русской культуры, многие "новаторы" стремятся зачислить литературную классику в ряд "тотализирующих дискурсов". В каком-то смысле это закономерно: давно удерживаемый в одной амплитуде маятник качнулся в другую сторону - и как раньше литературу "нагружали" несвойственными ей функциями (поэт в России больше, чем поэт), так теперь пытаются именно ей предъявить счет за бесчисленные "общественные нагрузки" (которые когда-то сами же навешивали): "возникает угроза не просто репутациям отдельных классиков: ставится под сомнение самое право на существование классики в современной культуре ввиду открывшихся сейчас ее (классики) родовых пороков" .

Если В.Розанов в начале XX в. обвинял предшествовавшую русскую литературу в тотальном критиканстве и чуть ли не маниакальной деструктивности (как раз писатели-то, по его мнению, и разрушили Россию), то деятели века нынешнего, с одной стороны, воспроизводят розановские зады (разве что переносят обвинительный акцент с классиков "вообще" на представителей так называемой "демократической" линии), а с другой - вполне логично - пеняют за прямо противоположный грех - "тоталитарность" и "охранительный" дух. "Исходных посылок две, каждая из которых сама по себе бесспорна. Но между ними устанавливается зависимость причинности - и получается отнюдь не бесспорный вывод. Посылка первая: Мы живем плохо (варианты: Россия - несчастная страна; В XX веке на Россию обрушились величайшие бедствия; Русские не умеют вести дела; и т.п.). В общем возразить тут нечего - как и против посылки второй, не менее бесспорной: У нас великая литература (вариант: Мы привыкли читать хорошие книги ). Вывод же, на котором настаивают практически все обвинители, связывает два утверждения как причину и следствие: Мы живем плохо, потому что у нас великая литература ".

Почему в подобных "постмодернистских" рассуждениях "крайней" оказывается именно литература - Бог ведает; но, с другой стороны, ведь кто-то же должен быть виноват в том, что мы плохо живем? К тому же, приведенные пункты обвинения - это только начало; анализируя наиболее типичные инвективы "классикофобов", В.Катаев составляет следующий списочек их претензий к литературе: "авторитаризм, критицизм, гуманизм, ложность информации, предвзятость по отношению к деловым людям, отсутствие духа практичности, фаллократизм, чрезмерная слабость героев, ненужная сила героинь" . Список "открыт", и при желании можно подыскать для русской классики еще какие-нибудь грехи для комплекта. И автор книги задает совершенно резонный вопрос: "Мы, россияне, действительно во многом сформированы своей литературой, но вряд ли в большей мере, чем своей географией, своей историей, наконец, своей религией, - почему не возлагать ответственность и на них: на географию, на историю, на православную религию?"

Ясно, что борьба с классической литературой - нечто вроде войны с памятниками: и эффектно, и сдачи не дадут. Куда легче разрушить монумент тоталитарной эпохи, нежели добиться, например, публичного суда над партией, полвека насаждавшей тот самый тоталитарный режим; и проще издеваться над мертвым тираном, чем по капле выдавить раба из себя самого. А вместо того, чтобы переводить мучительную разочарованность и внутреннюю неудовлетворенность в активный план, пытаясь создать нечто на новых путях, гораздо дешевле выплеснуть комплексы вовне и в поисках очередного виноватого ткнуть пальцем в русскую литературу.

"Вообще говоря, какая-либо агрессивность по отношению к классическим образцам отнюдь не вытекает из исходных установок постмодернизма: он по определению призван не разбивать, а играть осколками разбитого в предшествующую эпоху модерна, авангарда. Играть, извлекая удовольствие из получаемых комбинаций цитатных осколков, из стилизаций - пародий - пастишей. Но российский постмодернизм вырос на фоне "кампании по расстрелу классики", пик которой пришелся как раз на пору повального увлечения новыми повествовательными стратегиями. Русская классика была отождествлена с системой "тоталитарной манипуляции сознанием", уравнена с "властными практиками" - и стала одним из объектов деконструкции в теории и практике российского постмодернизма. Особая агрессивность по отношению к классике и стала одной из его отличительных черт" .

В.Катаев приводит немалое количество соответствующей "фактуры" конца 1980-1990-х годов: фрагментов литературной полемики, эпизодов из произведений "постмодернистских" авторов, ярких описаний театральных постановок и т.п. Все это очень оживляет изложение, а местами забавляет и развлекает - по крайней мере того, кто сохранил живость восприятия и еще способен улыбаться, читая про мозговые выкрутасы литературных "передовиков".

Несмотря на внешнее "бесстрастие", книга В.Катаева внутренне вполне полемична и исполнена темперамента. Недостает здесь разве что систематизированной (а еще лучше - аннотированной) библиографии. Не помешал бы и обзор "истории вопроса", анализ взглядов предшественников - ибо автор все-таки не первым заговорил про судьбу классической литературы как новой "национальной мифологии": об этом аспекте современной культуры сказано уже немало - про один только "пушкинский миф" за последнее десятилетие написано несколько книг и диссертаций.

"Обвинения" в адрес русской классической литературы, как отмечает В.Катаев, сводятся в основном к тому, что она-де изображала "не тех" героев или поднимала "не те" темы. В общем-то, "критики" демонстрируют крайне поверхностный, вполне "школьный" уровень освоения "материала"; и их аргументы поистине направлены лишь на классику в "школьном" (в худшем смысле этого слова) варианте. В литературном произведении по-прежнему видится не художественное целое, а прагматически понятые "тема" и "идея"; не автор, а "программные" герои; не своеобразный стиль, а примитивно истолкованная общественная "тенденция", и т.п. Потому и борются "критики" лишь с объектами собственного недомыслия (по существу, атакуют собственные "школьные" комплексы).

Но, отвлекаясь от книги В.Катаева, заметим: похоже, что и этим комплексам вскоре придет конец. На такую мысль наводят вполне постмодернистские поползновения Министерства образования , которое год от году все настойчивее осуществляет "деконструкцию" мозгов, изгоняя литературу из школьных программ и сводя этот учебный предмет к полному "бриколажу" окололитературных мифов: судя по всему, он-то в скором времени и займет место треклятой "тоталитаризующей" классики. А не обремененные комплексами школьники, вероятно, станут рассуждать о классической русской литературе, уже и вовсе в нее не заглядывая... Словом, тут обещано много интересного: этакий постмодернизм в действии.

Но это, как вы понимаете, тема уже для другой книги.