Инна Булкина. Журнальное чтиво. Выпуск 141
"Знамя" #8
Инна Булкина
Дата публикации: 5 Августа 2003
О поучительности новейшего канкана
А вгустовское "Знамя" явилось в "Журнальном Зале" в последнюю неделю июля, и там окончание "романа-мартиролога" Юрия Арабова (о начале мы писали не так давно ). Июльская подача заканчивалась беседой Брежнева и Андропова в жанре анекдотов позднего застоя, что, кстати, не вполне соответствовало романному времени. Однако с тех пор "Биг-бит" пролистнул лет тридцать, туда вместились криминально-коммунальные интриги с членовредительством (в буквальном смысле), комсомол, военкомат, кинопробы, письма вождям и обратно, и даже счастливая сказка-утопия о внезапном явлении главного героя на вилле Леннона в Титтерхерсте и чудесном воссоединении ливерпульской четверки. Предполагалось, что все вместе - и с Федей Фетисовым во главе - они исполнят "Королеву красоты". Финал, однако, мрачен: чуда не произошло, рок-н-ролл мертв, Игорь Крутой жив, наш герой лабает Шуфутинского по заявкам "продажных олигархов" и валютных проституток, на последних страницах возникает юная защитница российских лесов Настя Эппл, и она напоминает постаревшему Фету его безумную-безумную юность:
- Леннон! - вдруг выстрелила Настя Эппл.
- Маккартни, - машинально откликнулся Федор.
- Точно! Вот мы и узнали друг друга! .
После чего - заключительный марш, жизнеутверждающий и неубедительный:
Федор Николаевич сделал на площади круг почета и поехал в противоположную сторону.
- Я знаю, - повторил он сам себе. - Знаю, что жизнь не кончена.
Навстречу ему неслись зеленые леса, которые собиралась защищать Настя Эппл .
Это похоже на плохое кино, однако, если верить другому автору "Знамени", все это непременно должно было происходить. Потому как " то, что происходит во французской литературе, может произойти только во французской литературе, взять хотя бы идиотские похождения графа Монте-Кристо, а то, что происходит в русской литературе, свободно может произойти в Рузаевке, на фабрике резиновых изделий, в любой задавшийся вечерок ". То была цитата из Вячеслава Пьецуха , разыгрывающего на этих страницах "анекдоты под Гоголя". За стилизациями Пьецуха следуют книжные рассказы Евгения Бестужина , отчасти напоминающие книжные рассказы... Олега Постнова , его фирменный коктейль из Хорхе Луиса Борхеса и Владимира Федоровича Одоевского. А лучшая в этом жанре - короткое русское фэнтази о "выпавших из ума", как правило, с летальным исходом - и в 8-м номере "Знамени" жанр этот преимущественно представлен; так вот, лучшая здесь - Ольга Ильницкая: ее "три рассказа" озаглавлены " Председатель летальной комиссии ". Вот концовка одного из них, под названием "Павлов и его мама", - там сочинительница больного Павлова приходит к его лечащему врачу:
За окном сгущались сумерки. В палате темнело.
- Я думаю...
Но доктор прервал меня:
- Не думайте.
И, помолчав:
- Мой вам совет. И не пишите .
То была проза 8-го "Знамени", в отделе поэзии Геннадий Русаков (" Стихи Татьяне ") с неожиданными отсылками к Павлу Васильеву: Мне носить бы, Татьяна, штаны кавалерского плиса / и платочек на шее, чинарик по краю губы... / Я прошелся бы фертом в сезон созреванья редиса / - футы-нуты-Анюты, не надо фартовей судьбы !), Олег Хлебников со "Стихами для Еремы" и с посвящением Александру Еременко:
Он живет как поэт - он не пишет стихов,
только странные строчки припоминает.
Ничего нет в рисунке важнее штрихов,
и достаточно их, если кто понимает.
То не помнит себя, то не любит себя,
а поэтов иных помнит и почитает -
почитает, собьется, опять начинает
и бормочет та-та, тайный смысл торопя .
Татьяна Бахмина посвящает подборку Феликсу Светову (" Стихи Свету "). И в этом ряду - стихов для - выделяется Елена Тиновская со стихами из - русскими стихами из Германии ( На станции никто меня не встретил / Мой поезд укатил на Ольденбург ... итд.).
В "Архивах" желчная эротика Юрия Домбровского в интонациях несносно-наблюдательного Стерна и позднего сбивчивого Лермонтова:
И разойдемся мы опять
Резину старую жевать,
Искать мучительно причину
Тому, что жизнь прошла за грош;
Стихами мучить молодежь,
В чужих садах срывать малину...
В рубрике "Non-fiction" пошловатые анекдоты от Гриши Брускина с подзаголовком " свидетельства ". Затем в рубрике "Свидетельства" " Рабочие тетради... " Александра Твардовского (очередная подача). Не исключено, что это всего лишь оплошность вебмастера "Журнального зала", но... в жанре Гриши Брускина.
А остальная non-fiction августовского номера посвящена проблемам народного образования, и здесь две очень разные статьи. Вячеслав Глазычев рассуждает "о пользе чтения старых книг", повод (он же - книга) - "Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство" Афанасия Фета, изданная два года назад "Новым литературным обозрением". Тут дело не в "наивных" параллелях с настоящим порядком вещей: Глазычев пытается от них уйти, хотя с них начинает. - Автор "Лирического хозяйства" находился в неизбежном конфликте с современной ему "демократической журналистикой", и находится в этом конфликте по сей день.
" Если и в наши дни , - пишет Глазычев, невольно впадая в стилистику первоисточника, - повседневно сталкиваемся с тем, что в телевизионных очерках присутствует либо плаксивый оттенок (все в разрухе, все пропало и пр.), либо оттенок изумленного умиления по поводу какого-либо чудаковатого индивида, нечто делающего, вопреки всем обстоятельствам, то это давняя традиция. Пишущим не интересно все то, что происходит на самом деле в глубинной России, да они особенно не скрывают этого, предпочитая дедуцировать на основе чистого умозрения. Отнюдь не случайно совпадение тональности в "левой" публицистике и в публицистике якобы нейтральной: и там, и тут господствует маргинализованная озлобленность на ход вещей - трудный, конечно, но неизбежный; и там и тут царит люмпенская обида на весь свет и более ничего ".
Однако суть заметок в "Знамени" в попытке уяснить природу неофициальной ("неформальной") экономики, на которой, собственно, и строится жизнь российской провинции, а кроме - противостояние "знания от литературы" и знания реального, прагматического. В завершение большая цитата из Фета:
Что уж тут значит широта идей, одному Богу известно, а на деле это выходит мочальный хвост, который, для назидания, прицепляют к произведению. Этот мочальный хвост литературы потянулся у нас по всем отраслям искусства и даже жизни. Мы ничего знать не хотим. Нам давай поучительную музыку, таковую же поэзию, живопись, скульптуру - словом, все поучительное. Одна хореография отстала. Не думаю, чтобы новейший канкан был особо поучителен... Виноват, виноват! К канкану-то, напротив, и сводятся все современные искусства, с тою разницей, что все остальные обязаны говорить о том, что не следует делать, а канкан в очию показывает, что именно требуется. Гоньба за мочальным хвостом производится до того усердно и добросовестно, что в драме, в статуе, в картине нет уже ни драмы, ни статуи, ни картины, а торжествует один мочальный хвост с кислым запахом рогожи .
Собственно, о поучительности новейшего канкана, или о пользе чтения (писания) плохих книг всерьез размышляет Марина Загидуллина - " Новое дело интеллигенции, или Хождение в народ-2 ". Здесь книгой-поводом стала "Первая десятка современной русской литературы" таллинского журналиста Бориса Туха. В "первую десятку" входят Акунин, Бушков, Веллер, Дашкова, Маринина, Пелевин, Радзинский, Сорокин, Токарева, Толстая. Характерно, что ни автора "десятки", ни его вдумчивую читательницу не заботит заведомая разность персонажей: все они, по мысли Туха-Загидуллиной, принадлежат литературе "коммерческой", а значит - массовой. В зачине там литературоведческий негативизм Льва Гудкова, так что и результат соответствующий. Тот очевидный факт, что Бушков и Толстая, Сорокин и Радзинский предполагают все же разного порядка "коммерческие проекты", непересекающиеся ни под каким углом читательские ниши, что они, в конце концов, из разных "литератур", новейших исследователей "массовой литературы", похоже, не занимает вовсе. Любой автор, имеющий "коммерческий успех" - неважно, какого порядка и каким путем, - называется здесь "массовиком" и " борцом за право народа на собственные вкусы ".
Разговор о т.н. "технологии успеха" продолжается в " Конференц-зале " "Знамени", однако иные участники его все же в состоянии "заметить разницу" между "проектами". По крайней мере, как справедливо отмечает Людмила Бакши, грамотный пиар - это всего лишь " инструмент вписать то или иное явление в правильную графу, то есть в ту, которая соответствует определенным установкам ", он, в свою очередь, зависим от культурной мифологии, и он отнюдь не всесилен.
И последний пример "смешения проектов":
То, что сейчас я скажу, вероятно, зажжет негодованием пламенное сердце шестидесятника. Булат Окуджава на бумаге никогда не получил бы и тысячной доли того признания, какое обрел с гитарой. И что в том дурного? Если я уподоблю его Алексею Фатьянову, Ст. Рассадин, к примеру, вероятно, оскорбится, хотя, согласимся, - Фатьянов был "тоже" автором прекрасных песен, пусть и в ином роде. Или вот - приготовились! - Николай Доризо, отличный романсовый поэт, многие из текстов которого, как, например, из кинофильма "Разные судьбы", ну никак не уступают текстам Окуджавы .
Это был Сергей Боровиков (" В русском жанре "). Кажется, перед нами все же хорошая иллюстрация того, как социология успеха способна сама себя загнать в тупик. Впрочем, Сергей Боровиков - не социолог от литературы, он лишь наблюдатель, порой несносный.