Ольга Канунникова. "Будущее нас вознаградит"

Э та странная история случилась в Генуе, в 1970 году. Шел дневной выпуск телевизионных новостей. Внимание горожан было приковано к телеэкранам - телекомментатор говорил о третьем полете человека к Луне. Внезапно возникли помехи в телевещании. Голос диктора перебивал другой голос, магического и резкого звучания: "Внимание, внимание, говорит радио ГАП, Групп партизанского действия. Трудящиеся Генуи, слушайте нас... Внимание, в субботу во второй половине дня состоится митинг фашистов... Со всей Италии в Геную съезжаются фашистские боевики. ... Товарищи рабочие, молодежь, сограждане, сплотимся для нанесения удара по фашизму, раздавим фашистов в Генуе!.. Готовьтесь к великой борьбе против хозяев, укрепим революционное единство рабочего класса. Музыка ("Бандьера росса")... Внимание, внимание, говорит радио ГАП, Групп партизанского действия... Передача окончена... Музыка ("Бандьера росса")...

Помехи в вещании вскоре повторились в пригородах Генуи и даже в Милане (газеты потом писали: "Загадочный прорыв в телесеть в районе Генуи").

Никто из изумленных телезрителей, конечно, не мог предположить, что помехи в вещании вызваны работой передвижной радиостанции - ею стала малолитражка "мини-моррис", появившаяся в те минуты на окраине города. Воззвание было записано на портативный магнитофон. За рулем малолитражки сидел Джанджакомо Фельтринелли , один из самых богатых людей Италии, известный издатель, бывший главный спонсор итальянской компартии, в описываемый момент - человек, живущий на нелегальном положении, скрывающийся под псевдонимом; его разыскивали полиция и итальянские спецслужбы. Голос лунатика, накладывающийся на сообщение телекомментатора, принадлежал ему. Для осуществления затеи понадобилось немногое - антенна автомобильного радиоприемника, соединение с аккумулятором и схемы радиочастот, любезно предоставленные товарищами с генуэзского радиовещания...

...Параллель, слишком легко напрашивающаяся: название книги Карло Фельтринелли - "Жизнь Джанджакомо Фельтринелли" - отсылает к жизнеописанию Джанджакомо Казановы. Для параллели со знаменитым тезкой есть мотивировка - в книге о Джанджакомо Фельтринелли часто звучит определение "авантюрист". Павел Муратов в своих "Образах Италии" замечательно написал о "жизненной походке" Казановы. "Жизненная походка" Джанджакомо Фельтринелли - это походка авантюриста.

Из пестрой биографии Джанджакомо Фельтринелли нашему читателю раньше был известен только один эпизод - история с публикацией романа Пастернака "Доктор Живаго" в 1958 году.

Между прочим, эта история была описана в подробностях значительно раньше, чем произошла.

"Дверь распахнулась, и я окоченел на полу от ужаса. Это был он, вне всяких сомнений. В сумраке в высоте надо мною оказалось лицо с властным носом и разметанными бровями....

- Рудольфи, - сказал злой дух тенором, а не басом.
<...>
- Вы написали роман? - строго осведомился наконец Рудольфи.
- Откуда вы знаете?...
- Покажите. ...
- Его цензура не пропустит...
- Покажите.
- Так, - сказал Рудольфи. (Помолчали.)
- Толстому подражаете, - сказал Рудольфи. <...> - Ваш роман Главлит не пропустит, и никто его не напечатает. И тем не менее я этот роман у вас беру, - сказал строго Рудольфи, - и заплачу вам (тут он назвал... сумму), - за лист" .

Это Булгаков, " Театральный роман ".

На обложке книги о Фельтринелли приведена фотография издателя - горящие черные глаза, темные волосы, нос с горбинкой. Наш герой даже обликом напоминает Мефистофеля - во всяком случае, в булгаковской трактовке (смешно, но и фамилия булгаковского соблазнителя звучит по-итальянски). Живи Михаил Афанасьевич в 1958-м, ему бы оставалось только произнести: "О, как я угадал, как угадал!"

Историю с публикацией " Доктора Живаго " Карло Фельтринелли называет "романом в романе". Действительно, она происходила при обстоятельствах чрезвычайных, о чем много написано. Чрезвычайным был уже сам факт договоренности о публикации романа за границей - напрямую, без посредников. Фельтринелли перехитрил могущественного монстра - издательство "Международная книга", которое наложило руку на все авторские права (и, соответственно, прикарманивало все зарубежные гонорары) советских писателей. Вообще, как утверждает Карло Фельтринелли, это была наиболее запутанная международная интрига в области авторских прав.

Переписка Фельтринелли с Пастернаком и - параллельно - с их общим приятелем Серджо Д'Анджело (сотрудник итальянского радиовещания в Москве, он служил связующим звеном между Пастернаком и Фельтринелли) проливает свет на житейский, бытовой контекст жизненной драмы Пастернака.

Положение Пастернака в это время было во всех отношениях ужасным. С 1945 года он был лишен возможности издавать свои оригинальные произведения и зарабатывал на жизнь только переводами. Собственные его потребности были скромными. Он не путешествовал, не нуждался в отдыхе, в быту умел обходиться самыми простыми вещами . Но на свои заработки он содержал три семьи - первую жену, Евгению Лурье, вторую жену, Зинаиду Пастернак, и сына от второго брака, а также денежно помогал Ольге Ивинской и ее дочери. Помимо того, он постоянно посылал деньги сосланным сестре и дочери Марины Цветаевой и вдове репрессированного Тициана Табидзе , а также многим знакомым и незнакомым людям, которые просили у него помощи. Зарубежные гонорары пришлись бы сейчас очень кстати - но официально он не имел права их получать.

Все хлопоты и переговоры, связанные с публикацией романа, взяла на себя Ивинская. В ее доме происходят встречи с Д'Анджело. Ивинская, "накрученная" руководством СП, пытается убедить Пастернака оттянуть публикацию романа. Пастернак не соглашается. Он считает роман главным сочинением своей жизни. Дело доходит до ссоры Пастернака и Ивинской .

По письмам видно, как нарастает еще один конфликт - между Фельтринелли и французской слависткой Жаклин де Пруайяр, которую Пастернак считает представительницей его интересов за рубежом. Желая оградить Пастернака от сложностей и объяснений, в конфликт активно вмешивается Ивинская. Она требует задержать его письма к Фельтринелли, которые могли бы прояснить суть дела, и ситуация обостряется еще сильнее.

Все как будто обернулось против него. Ивинская, которую он видит чуть ли не единственным близким своим человеком, очевидно напугана, пытается лавировать между Пастернаком и властями. К тому же она настаивает на легализации отношений. Упреки, скандалы, слезы. Многие мемуаристы (Фельтринелли приводит свидетельства) полагают, что она в то время была осведомительницей органов. Дома его встречает Зинаида Николаевна (убежденная сталинистка) - слезы, скандалы и упреки.

Между тем Пастернак уже смертельно болен. Никто из конфликтующих сторон этого не замечает.

Дальше - череда известных событий: собрание писателей исключило Пастернака из своих рядов и обратилось к Президиуму ВС с просьбой о лишении его гражданства и высылке за границу. (Как говорится в одном из писем, братья-писатели оказались куда кровожаднее, чем партия.) Поэт (не так давно перенесший инфаркт миокарда) был вызван к Генеральному прокурору СССР. Ему предъявили обвинение по статье 64 в измене Родине и пригрозили арестом.

Пастернаку видится только один выход. Он говорит Ивинской, что лучше всего было бы им вместе покончить жизнь самоубийством . Властям каким-то образом это известно, или они предполагают такой исход. Недалеко от дачи Пастернака (об этом речь в одном из писем) круглосуточно дежурит врач - на тот случай, если поэт попытается покончить с собой и потребуется срочная медицинская помощь. До какой степени отчаяния он был доведен, свидетельствует уже тот факт, что в одном из писем к Фельтринелли Пастернак просит издателя после его смерти за любые деньги выкупить его тело и увезти за границу. Он высказывает пожелание быть похороненным в Милане.

В последнем письме Фельтринелли, обеспокоенный известием о болезни Пастернака, предлагает ему помощь - лекарства или услуги врача "оттуда". Это письмо Пастернак уже не успел прочесть.

Пастернак называл своего издателя "гением поступка". Поступков, самых поразительных, в биографии Фельтринелли много. Судите сами. Жизненный набор, уже с самого начала эксцентричный. Наследник богатой фирмы "Лесоматериалы братьев Фельтринелли", сын президента второго национального банка Италии, "Итальянского кредита", он с юности вступил в итальянскую компартию. Позже Фельтринелли открывает издательство, выпускающее околомарксистскую литературу, скупает по всему миру (это отдельный сюжет) рукописи и книги известных социалистов и коммунистов, создает Библиотеку Фельтринелли, часть фондов которой мечтает купить Кремль (Москва одно время была одержима проектом создания "храма революционных бумаг", и Институт марксизма-ленинизма вел переговоры с Фельтринелли о покупке части его архива). Потом - издание "Доктора Живаго", международный скандал, выход из компартии. Четыре официальных брака. Усиливающаяся склонность к радикальным социалистам и сторонникам террора. Фельтринелли издает записные книжки Мао и дневники Фиделя Кастро, ездит в Боливию и, по слухам, предлагает огромные деньги, чтобы выкупить Че Гевару. Ясир Арафат (тогда еще не лидер ООП, а один из палестинских боевиков ) дал ему свое первое интервью. Дальше - итальянские бомбисты, 68-й год, переход на нелегальное положение и фактически побег из страны (в одном интервью он заявил: "Я нахожусь там, где меня никто не сможет найти" ). Фельтринелли примыкает к подпольной экстремистской организации ГАП, цель которой - возродить логику партизанских действий и сомкнуть ряды перед наступлением "правых и империалистов". Он связывается с "Красными бригадами" и финансирует террористов - почти в открытую. В 1972 -м нелепо и непонятно гибнет под мачтой электропередачи, ночью, во время подготовки террористического акта.

Не правда ли, биография, которой могло бы хватить на многосерийный политический детектив. Карло Фельтринелли избрал другой жанр. Перед нами - добросовестный документальный роман. Евгений Пастернак, автор очень хорошей вступительной статьи к книге, замечает это качество: "Автор восстанавливает по документам и воспоминаниям друзей отца его жизнь, порой отметая даже лестные его памяти факты, если источники этого не подтверждают" . Добавим, что автор не избегает приводить даже нелестные для памяти отца характеристики, если они служат подтверждением каких-то аргументов или фактов. Это происходит не от недостатка любви - по многим лирическим отступлениям и вообще по тону книги видно, как сильно Карло привязан к отцу, - но тут как раз такой случай, когда честность не противоречит любви.

Книга о Джанджакомо Фельтринелли написана с азартом, тщательностью, иронией - сочетание, которого, по-видимому, достичь было нелегко. Иногда, правда, кажется, что повествование утопает в подробностях, что оно вот-вот станет занудным или тяжеловесным. Автор - надо отдать ему должное - тоже это чувствует. Он знает, где надо вовремя остановиться и пошутить. Например, вот он рассказывает, как шеф полиции получает секретное донесение о том, что в библиотеке Фельтринелли происходят встречи молодых коммунистов-фанатиков и вся культурная подготовка служит лишь прикрытием для формирования боевой группы. "Действительно , - невозмутимо комментирует биограф, - Фельтринелли подчас ссорился со своими сотрудниками, когда заставал их в баре через дорогу увлеченно режущимися в бильярд. Похоже, что этим и ограничивался "боевой" дух организации" .

Или вот, еще. "В Италии развод не разрешен (речь идет о 1950-х годах. - О.К .) - есть только один способ избавиться от жены (женоубийство не в счет): расторжение брака за рубежом с последующим подтверждением в итальянском суде" .

Или вот такой эпизод. После выхода "Живаго" прошел слух, что к публикации романа приложило руку ЦРУ. Карло Фельтринелли говорит:

"В скобках заметим, что ЦРУ, похоже, отчасти замешано в этом деле. Речь идет о попытках пиратского издания книги. Я где-то читал, что даже служба безопасности Ее Величества не оставила книгу без внимания. Они якобы сфотографировали рукопись романа в Мальтийском аэропорту во время инсценированной вынужденной посадки самолета, на котором летел Фельтринелли. Но с какой бы это стати Джеймсу Бонду сидеть в последнем ряду салона у окна и покуривать турецкую смесь? Вопрос остается открытым"

.

Автор очень сведущ в области технологии (неважно чего - будь то перипетии приобретения рукописи Троцкого, выращивания тюльпанов или изготовления взрывчатки). Западная "кухня" книгоиздательства и книгопродажи описана им весело и увлекательно. Иногда это больше, чем рассказ документалиста, - это разговор поэта о книгопродавце:

"Ему нравятся киоскеры. Люди, выходящие на работу в туманный город, когда на дворе еще ночь. Ему нравится традиция лоточников, продавцов книг с плетенками за спиной"

. "В скором времени начинают обходиться также без канонического метода работы, который подразумевает классификацию гуманитарных знаний на различные сектора и назначение ответственного за каждый сектор.... Это тот же самый иерархический рисунок, который разделяет город на горком, райком, парторганизации и ячейки" .

Еще цитата:

"В Милане все те же лица: будильник в четыре тридцать, холодная комната, ледяная вода, проклятия. Каждое утро один и тот же поезд отвозит в мастерскую, на металлургический завод, на химическую, текстильную, пищевую фабрики. Приезжего встречает беспомощный профсоюз и прежде всего хозяин, не устающий изобретать телефонные провода, пластмассы, железо и трубы, домашние электроприборы. Он никогда не улыбается. За границей - например, в Лондоне - подобная смесь дыма и тумана называется "смог""

.

Это образец его неореализма.

Очень выразительно обрисован западный - малоизвестный нам - контекст истории с "Живаго". Карло Фельтринелли пишет, что публикация "Доктора Живаго" была политически и культурным поражением советской власти.

"Существует фотоэмблема этого фиаско советской власти. Фотокорреспондент увековечил заместителя председателя Совета министров Анастаса Микояна , мрачно созерцающего витрину самого большого нью-йоркского книжного магазина. Это произошло в ходе его визита в США зимой 1958 года. "Живаго" был единственной книгой, выставленной в витрине в огромном количестве экземпляров"

.

"Для Фельтринелли "Живаго" навсегда останется в крови как сильнейший наркотик, глубочайшее человеческое переживание , - полагает биограф. - Благодаря роману он убедился, что его ремесло может влиять на ключевые вопросы жизни. Он пишет Пастернаку: "Живаго" всегда поможет мне найти простые и глубокие ценности жизни в тот момент, когда они будут казаться мне окончательно потерянными". Живаго, как явствует из этого пассажа, стал ключевым словом для всего, что есть приключение и смысл жизни" .

Для него, человека действия, направленного на мгновенный сегодняшний результат, история с "Живаго" была безусловным потрясением. До этого он задавал вопрос: может ли издатель изменить мир? - и отвечал себе: издатель не может изменить даже самого себя.

Теперь ему требовалась постоянная "подпитка". Этот театр одного актера, видимо, восхитительнее всего было разыгрывать в политических декорациях. Ради этих ощущений Фельтринелли был готов поехать куда угодно - главное, чтоб там можно было получить гарантированный допинг риска и опасности. (Пастернак всего этого очень не любил и называл "щекоткой нервов".)

Пастернак был человек совсем иного склада, противоположного. Замечательно написал об этом в предисловии к книге Е.Пастернак: "Решительному неприятию идеи "переделки жизни" он противопоставлял неисчерпаемую содержательность и самодостаточность плодотворной частной жизни и среди хаоса войн и революций жаждал возвращения стабильности жизни отдельного человека, бессмертием которого становится память, входящая в состав будущего" . Он и к изданию "Живаго" относился с этих позиций - как сказано в одном из писем к Фельтринелли, "будущее нас вознаградит".

Можно сказать, что Фельтринелли был слепок со своей эпохи, ее заблуждений и разочарований, ее парадоксов и банальностей, ее страстей и ее смуты. Он нес в себе противоречия и разорванность своего времени. "Страсть к разрывам", как сказал бы (и сказал) один важный персонаж его биографии.

Карло Фельтринелли пытается и не может понять, как его отец умер (или погиб), что там на самом деле произошло:

"Я, конечно, не думаю об этом каждую секунду - еще бы, столько лет прошло, - но никто лучше меня не понимает страшной смерти 14 марта 1972-го. Умереть за идею - самая радикальная из всех сказок. Но эта смерть не стала символом и не поддается никакой логике, а вызывает лишь осуждение и насмешки, как справа, так и слева, и сводится к непроизвольно сработавшему часовому механизму, цена которому - не больше, чем банке фасоли.

Закладывать взрывчатку ночью в Сеграте - дело непростое, одно неверное движение - изоляция порвалась, и детонатор коснулся взрывателя. Кто настраивал часовой механизм? Сведения самые разноречивые. Дело сдано в архив под грифом "несчастный случай". "Но для меня гибель Фельтринелли остается загадкой", - и поныне утверждает следователь, который закрывал дело.

...Отец предупредил меня о том, что разрыв сердца обрывает жизнь без предупреждения, но я не видел, как он стареет вместе с историческим компромиссом и двусторонней катарактой. Взрыв произошел от неверного движения на поперечной перекладине (от трения ткани кармана о колпак часов, от не вовремя сработавшего детонатора), а быть может, кто-то поставил механизм на минуты вместо часов? Ответ нужен для завершения рассказа, а вовсе не для выяснения того, что воистину важно" .

Может быть, как раз логике там что-то поддается. Маховик террора, в раскручивании которого Фельтринелли принял самое горячее участие, в какой-то момент качнулся в его сторону.

P.S. В заголовке книги Карло Фельтринелли есть слова "Senior Service". Это название марки любимых сигарет Джанджакомо Фельтринелли. Пачка "Senior Service" осталась лежать на приборном щитке автомобиля, на котором он приехал в Сеграто в ту самую ночь на 14 марта 1972-го.