Петр Павлов. Третья лишняя, или Полный P.P.S.

В от представьте: беседуют два человека - умные, интеллигентные, с чувством юмора, с прекрасной речью; и тема занимательная для обоих, и разговор выходит глубокий... И вдруг налетает на них назойливая... ну, скажем, оса; и принимается виться вокруг и зудеть безотвязно. Прихлопнуть бы неполезное насекомое - да как-то жалко: Божья тварь все-таки. А она наглеет пуще прежнего. Носится, пристает, отвлекает собеседников - и многообещающий разговор постепенно угасает и сходит на нет.

Примерно такое впечатление вызывает эта книга. Разумеется, к самой переписке Михаила Булгакова с его другом и биографом Павлом Поповым претензий нет; хотя ничего сенсационного этот материал не содержит (подавляющее большинство писем давно опубликовано), но лишний раз прочитать диалог талантливых и остроумных людей всегда приятно и поучительно. Беда в том, что внимание постоянно отвлекают изумительные в своем роде тексты "составительницы" - В.В.Гудковой . Сказать по правде, давно не доводилось встречаться с такими образчиками лихорадочного красноречия.

Из 235 страниц, которые занимают собственно тексты (еще примерно 30 отведено под фотографии), "составительница" урвала под свои личные писания более одной трети: 55 страниц - ее вступительная статья, и еще почти столько же - примечания мелким шрифтом. Оно и понятно: раз книжка "на троих", то и жилплощадь поровну - логика в духе жилищного кризиса (он же - квартирный вопрос). Имея возможность вытворять на своей "площади" все, что заблагорассудится, г-жа Гудкова принимается за дело. " ...Нет необходимости подробно рассказывать о биографии писателя. Напомним лишь о важных, поворотных ее узлах " (стр. 7), - обещает она. Несмотря на окрыляющую новацию "поворотный узел" (попытайтесь-ка его себе представить!), дальше на десяти страницах просто пересказывается биография писателя - причем весьма хаотично: "составительница" не удосужилась сказать здесь ни про " Записки юного врача ", ни про пьесу о Мольере , ни про повесть " Жизнь господина де Мольера "; и вообще не упомянула ни об одной из оригинальных пьес Булгакова 1930-х годов. Очевидно, эти произведения никак не связаны с "поворотными узлами" булгаковской биографии (или просто В.Гудкова не в курсе).

Понаблюдаем теперь, как выражает свои мысли кандидат каких-то наук. " Все литературные (бесспорные) достоинства писем Павла Сергеевича к Булгакову не могут заслонить для сегодняшнего читателя главное: глубокую преданность другу, веру в его талант, которая не могла не ощущаться писателем " (50). Почему литературные достоинства текста должны "заслонять" преданность и любовь его автора - это одной В.Гудковой известно. " ...Из письменных документов и бесценных устных свидетельств лично помнивших, знавших Булгакова, была извлечена биография писателя " (5-6; пунктуация оригинала). Не знаю, что это значит - "лично помнить" (вероятно, "помнить" можно и через третье лицо?), но как бы то ни было - начинается "извлечение" биографии.

Увлекательность чтения писем, по мнению "составительницы", обусловлена " принципиальной непрозрачностью, невозможностью проникновения в душевный, да даже и действенный, "поступковый" ряд жизни другого человека " (53). Тем не менее она-таки обнаруживает в письмах Булгакова " неубиваемое самоощущение живущего литературой человека, от литературы "разрешенной" отлучаемого, отдираемого " (46). К тому же " булгаковское творчество - будь то в прозе или в эпистолярии - выделяется прозрачной пластичностью русского языка, являет образец ясного и отвечающего за себя литературного высказывания, с лихвой обеспеченного золотым запасом так, а не иначе прожитой жизни " (7). Поскольку речения г-жи Гудковой подобного "образца" не "являют", позволю себе осведомиться про "так, а не иначе прожитую жизнь": не кажется ли высокоученой даме, что жизнь у каждого человека именно такая (то есть собственная) и Булгаков в этом смысле не составляет исключения?

В формировании будущего писателя, по В.Гудковой, " бесспорны влияние и роль семьи... " (8); разве "влияние" и "роль" в данном контексте - не одно и то же? А вот какова эта семья: в ней " царит безусловный авторитет знания и презрение к невежеству, не отдающему себе в этом (в чем? - П.П.) отчета " (8). Вот - об отце: " "Моя любовь - зеленая лампа в моем кабинете", - напишет позже Булгаков, вспоминая допоздна засиживающегося за работой отца " (8); то ли отец был похож на лампу, то ли лампа досталась писателю от отца - непонятно. Кстати, " отец умирает от болезни почек, когда Михаилу всего 16 лет. Тем не менее будущее не отменено " (8). Надо ли понимать так, что ввиду ранней смерти отца дети тоже должны были сразу и поголовно вымереть и лишь чудом избежали этой участи?

Вот "составительница" декламирует про Булгакова на войне: " Раненые, страдающие люди стали его врачебным крещением. "Заплатит ли кто-нибудь за кровь? Нет. Никто", - напишет он через несколько лет на страницах " Белой гвардии " " (8). Жалованья, что ли, недодали военному врачу? Кстати, о медицине: " Необходимость безотлагательного принятия самостоятельных решений обнаружит в Булгакове нечастый дар врача-диагноста " (9). Кто тут кого "обнаружит"? Или - как писал "врач-диагност" в одной своей повести - "кто на ком стоял?" Начинается гражданская война: " каждая власть проводит мобилизацию, и врачи необходимы всем, кто держит в руках ружье " (10). При чем тут "ружье"? А артиллеристам, например, врачи были не нужны? Или, допустим, кавалеристам с моряками? Однако Булгаков идет своим путем: " Для него характерны стремление к позитивному, действенному знанию и серьезность размышлений над атеистическим миросозерцанием "естественника", с одной стороны, - и верой в высшее начало, с другой " (9). " Индивидуалистический выбор, связанный с постоянной напряженностью морального поля, на фоне слома рутинного течения жизни, экстремальной повседневности формировали будущего писателя " (8). Такие вот дела...

Многие обороты гудковской речи свидетельствуют о явном желании "сделать красиво" - иначе говоря, создают отчетливый образ чесания правого уха левой рукой. Вот, например, пассаж про инсценировку " Мертвых душ ": " Можно представить, с какой бессильной горечью читал Булгаков упреки Белого , не могущего ведать о его загубленном замысле, о проигранном споре с театром, осуществившем ту самую "ампутацию" реальных кусков гоголевской поэмы, о которой писал Попов " (50; орфография автора). Про П.Попова говорится, что " широкий кругозор и основательный фундамент философского образования" сказались у него "в отсутствии чрезмерности пиэтета, препятствующего свободному анализу предмета " (25). О допросах Попова в ОГПУ: " Характерно как многообразие возможных обвинений, так и то, что они - в большей или меньшей степени - подтвердились. Ясно, что человек "не мог попасть на Лубянку", а скорее, просто не мог туда не попасть - так широко была раскинута сеть в годы великого перелома " (32). Что-нибудь поняли? Я - тоже нет.

А вот опять про Булгакова: " Писательская ермолка в противовес "берету с хвостиком" и "клетчатым штанам", погреб с Клико, зажженные свечи - все это знаки манифестации, предъявления своего, индивидуального, одному ему принадлежащего времени. Писатель природно более свободен, нежели большинство живущих рядом. Оттого он одинок - и не одинок. Не уверен в себе - и знает, что "прав в ' Мастере и Маргарите '". Такой же "сукин сын", как и "командор ордена русских писателей" " (52). Похвалила или наоборот? А теперь - об одном из братьев писателя: " Иван Афанасьевич Булгаков (1900-1960), очутившись в эмиграции юношей, не успевшим получить образование, так и не обрел себя " (119). Что означают эти пустые слова? Ну, прожил человек до самой смерти во Франции, имел семью, писал стихи, играл в оркестре (пусть на балалайке) - но ведь не спился же, не повесился. А что высшего образования не получил, так это не такая уж беда: некоторые и с дипломами, и с кандидатскими степенями бубнят такое, что хоть святых вон выноси.

Сочетание косноязычия с внутренней глухотой сплошь и рядом порождает комический эффект: " Религиозные семинары в частных квартирах проводят в свободное от службы время " (27); о какой "службе" идет речь - церковной или государственной, - непонятно. Дурным каламбуром звучит и такая фраза: " Осенью 1939 года у Булгакова открывается внезапная слепота " (17). А дальше - странный вывод: " Воля смертельно больного писателя лишь отодвигает смерть, наступившую 10 марта 1940 года ". При чем тут воля? Если проболел пять месяцев и умер, то что и куда он "отодвинул"?

Ну, и множество других мелочей. Например, П.Попов в 1920-х годах " читал курс логики в московском Институте слова и проч. " (26) - странное какое-то название для учебного заведения. В булгаковских повестях рассказано " о болевых точках современного дня " (12). Между писателями невозможно отыскать " общих точек соприкосновения " (54) - словно такие "точки" бывают "необщими". А латинский фразеологизм qui pro quo переведен как " перемены одного на другое " (172) - хотя означает просто "недоразумение". И т.д., и т.п.

Ст о ит ли сомневаться, что человек, который так хаотично излагает, столь же неряшливо и мыслит? Начнем с впечатляющего числа фактических ошибок. Например, сообщается, что Булгаков был выпущен из университета якобы " ратником второго ополчения " (8), - и это элементарный нонсенс: на самом деле будущий писатель отбывал воинскую повинность как "ратник ополчения второго разряда". О Булгакове говорится как о " враче-венерологе в Киеве 1919 года " (55) - однако хорошо известно, что частнопрактикующим врачом он стал сразу по приезде в Киев в марте 1918-го. Пытаясь комментировать известные слова писателя о совершенных им в жизни "пяти роковых ошибках", г-жа Гудкова важно поясняет: " Ясно, что речь идет о поступках переломных, меняющих течение жизни ", - после чего включает в число таких "поступков"... тиф , из-за которого в 1920 г. Булгаков не смог уйти вместе с белыми (115). Почему-то всегда казалось, что "поступок" - это нечто зависящее от самого человека и болезнь к числу подобных феноменов не относится. Интересно, а собственные недомогания В.Гудкова (пусть она будет здорова) тоже числит "ошибками"? Вообще, с болезнями у нее странные отношения; допустим, героя булгаковских "Записок на манжетах" она именует " тифозным " (14), словно это его постоянный признак, - хотя рассказ о перенесенном тифе занимает в этой повести лишь пять страниц из двадцати пяти . С неменьшим успехом можно было бы окрестить "тифозным" и тургеневского Базарова - который, как известно, заразился при вскрытии мужика, умершего от тифа.

Продолжим поучительное чтение. Как явствует из статьи, " в 1925 году в журнале "Россия" появляется первая часть "Белой гвардии" " (12); на самом же деле (факт общеизвестный) в "России" вышли две части романа. В.Гудкова сообщает, что в 1925 г. " Булгаков начинает сочинять пьесу по мотивам "Белой гвардии" " (13), - а как насчет пьесы "Братья Турбины", которую он сочинил еще в 1920 г., за несколько лет до романа, и про которую "булгаковедка" даже не упоминает? После запрещения булгаковских пьес весной 1929 г., повествует она, " в отчаянии Булгаков пишет письмо правительству " (14), - и логично заключить, что речь идет о событиях того же года. Действительно, летом 1929 г. Булгаков написал первое (во всяком случае, из известных) письмо Сталину и письмо начальнику Главискусства Свидерскому, а в сентябре - еще и секретарю ЦИК Енукидзе. Которое же из них имеется в виду? Оказывается, ни то, ни другое, ни третье: цитируется (без всякой датировки) письмо от 28 марта 1930 г. Что было дальше? " Результатом булгаковского обращения к Правительству становится превращение свободного литератора в служащего МХАТ " (15-16). Читатель, не знакомый с биографией писателя, может решить, что того принудительно назначили кассиром или капельдинером. На деле Булгаков сам попросился режиссером-ассистентом (служащий?), и с "подачи" Сталина его приняли во МХАТ . Но значит ли это, что он перестал быть "свободным литератором"? А как же тогда роман "Мастер и Маргарита", работа над которым (как и над другими вполне "свободными" произведениями) активно велась в годы "службы"? Не говоря уж о том, что слово "литератор" применительно к автору романа о МАССОЛИТе мог употребить только человек с откровенно дурным вкусом.

Особенно замечательна гудковская интерпретация "Мастера и Маргариты". " Булгаков пишет апокрифическое "евангелие от Воланда", рассказывая о появлении дьявола в Москве 1930-х годов " (16). Как это понимать? Стало быть, Воланд в своем "евангелии" повествует сам о себе? А мы почему-то всегда полагали, что он рассказывает о Понтии Пилате - да и не о Москве, и не о 1930-х годах... Идем дальше. " Верность проникновения в историческую реальность, засвидетельствованная Воландом, подтверждает тем самым и точность описания Мастером настоящего " (16). Стоп! Значит, Мастер в своем романе "описывает" современную ему жизнь? Откуда бы это? Далее: " ...Булгаков выступил с подчеркнуто субъективным взглядом на события мировой истории <...> Не случайно литые "древние главы" романа <...> вводятся писателем как истина, открывшаяся отдельному человеку... " (16-17). Опять непонятно: либо "субъективный взгляд", либо "истина" - третьего, кажется, не дано; а если, по В.Гудковой, дано, так надо объяснить по-человечески (впрочем, это тоже не всем дано). Зато нам сообщают, что в клинике профессора Стравинского " нашел успокоение и приют Иван Бездомный, будущий историк и ученик Мастера " (31). Стало быть, так: человек устроил в ресторане дебош, и его, предварительно связав полотенцами, отвезли на грузовике в дурдом, - это означает, что он "нашел успокоение и приют". Теперь будем знать.

Среди россыпи ошибок и несуразиц нет-нет да и мелькнут такие, что вызывают не столько возмущение, сколько улыбку. Вот г-жа Гудкова пишет, что А.Стецкий заведовал " Отделом культуры пропаганды ЦК ВКП(б) " (188). Много было отделов в том ЦК, но до "культуры пропаганды" даже большевики не додумались; а Стецкий возглавлял Отдел агитации и пропаганды - Агитпроп (помните, у Маяковского : "И мне Агитпроп в зубах навяз..."). Неужто "специалистка" даже этого не знает? Вполне возможно; ведь заявляет же она, что П.Попов, написавший статью о влиянии Жорж Санд на Ф.Достоевского , поступил нетрадиционно-новаторски, ибо заговорил-де " о влиянии писателя третьестепенного - на мировую величину " (25). По-видимому, г-же Гудковой невдомек, что в середине XIX в. "мировой величиной" являлась как раз Жорж Санд, а Достоевский был, мягко говоря, не очень известен; П.Попов просто лучше разбирался в истории литературы, чем его нынешняя "опекунша". А вот сравнение Булгакова с Диккенсом : " Романист старой Англии позапрошлого века, рисующий вымышленные злоключения своих любимых героев, - и ироничный драматург века двадцатого, рассказавший о реальных событиях российской истории " (54). Стало быть, Булгаков обходился без вымысла - с чем мы В.Гудкову в очередной раз и поздравляем.

Можно было бы привести еще не один десяток примеров, свидетельствующих, что человек то ли не думал над тем, что пишет, то ли не удосужился перечитать написанное. Однако что ж мы все про В.Гудкову? Ведь у нее были и соучастники. Доля лавров за гудковские экзерсисы по заслугам принадлежит и "ответственному редактору" (интересно, как в издательстве "Эксмо" понимают смысл этого словосочетания?) г-же Н.Косьяновой. Хотелось бы выразить признательность и корректору (про пунктуацию можно говорить долго и специально), но его фамилию почему-то не указали. А был ли корректор? Может, корректора-то и не было? Сэкономили, одним словом...

Книжка сия выпорхнула в серии "Постскриптум" - причем оказалась тут чуть ли не первой ласточкой: как явствует из анонса, серия основана буквально в 2003 году. Свежак, одним словом. Только вот вышел он (как бы это помягче выразиться?) "второй свежести". При таком качестве продукта и сама аббревиатура "PS" наводит на размышления в булгаковском духе: в одной из редакций "романа о дьяволе" Булгаков придумал для писательской организации название Всемиопис, а сокращенно - Опис.

Не улучшают дело и фотографии - их много, но напечатаны они в большинстве своем весьма неважно. Не знаю, кто конкретно "недотянул" - издательство или типография; однако в других изданиях мне приходилось видеть те же самые фото в гораздо лучшем воспроизведении. Впрочем, и здесь, кажется, не обошлось без доброй волшебницы В.Гудковой. Допустим, под фото # 34 стоит подпись: "Справка о запрещении трех булгаковских пьес" (курсив мой. - П.П. ), - а в самой справке черным по белому перечислены: 1. "Дни Турбиных". 2. "Зойкина квартира". 3. "Багровый остров". 4. "Бег". Узнаете знакомый почерк?

И лишь одно в этой многострадальной книжке показалось удачным: в конце оставлено четыре абсолютно чистых листа. Для заметок очень полезно - хотя мне для выписок потребовалось куда больше бумаги. Лучше всего было бы издательству не мелочиться и оставить пустыми страниц 60, причем в начале книги - там, где поместились бессмысленные писания г-жи Гудковой: она оказалась явно лишней.