15 января 2004, 11:47 Мнения

Народное дело свободы

Кирилл Рогов Граждане без собственности — не что иное, как обыкновенные холопы государства. А свобода — понятие материальное. Вопрос о частной собственности — главный предмет расхождения правых демократов с Путиным.

Пора уже просто и честно признать, что праводемократические силы российской политики находятся сегодня в состоянии глубокого идейного и организационного тупика. Проблема не в пресловутом «объединении демократов», каковое словосочетание одно уже вызывает приступ неотвратимой тошноты. И не в том, что команда Анатолия Чубайса и организационно, и тактически проиграла выборы (об этом необходимо говорить не ради злорадства и уязвления, но ради понимания причин).

Дело в том, что в принципе праводемократические силы испытывают серьезные проблемы с самоидентификацией и позиционированием по отношению к «путинской реальности».

И преодолеть этот организационный и идейный раздрай в один прыжок вряд ли удастся. Не нужно спешно создавать новые партии, ибо в сегодняшней ситуации они, скорее всего, окажутся либо очередным политтехнологическим медиапузырем, либо клиентеллой какой-нибудь хозяйственно-административной группы, либо тусовкой маргиналов. Не стоит и впадать в особенную экзальтацию по поводу того, будет или не будет кандидат от правых на президентских выборах. Ибо, скажем честно, и отсутствие такого кандидата, и его наличие почти равно продемонстрирует организационное бессилие правых, пораженческий модус их нынешнего существования и неспособность сформулировать электорально значимое в национальном масштабе предложение.

Было бы хорошо для начала хотя бы определить, о чем идет речь. Кто они, эти люди, которые должны проголосовать за этого гипотетического кандидата, кто группы его поддержки и зачем он им нужен? Кому, в конце концов, и для чего объединяться?

Надорванный компромисс

Политику президента Путина в самом общем виде можно, вероятно, охарактеризовать как консервативно-либеральную в экономической сфере; а в сфере политической — как своеобразный бюрократический авторитаризм, исповедующий примат «государства» над интересами и правами любых групп и отдельных личностей. Привыкшие к полемике с реставрационно-ностальгическим трындежом зюгановообразных левых, правые, кажется, просто не нашли точку опоры для определения внятной и содержательной позиции по отношению к этой политике. Втянувшись по дороге в бессмысленную и губительную полемику о «пересмотре 90-х» с подсунутыми им новыми национал-популистами.

Между тем путинский микс из традиционного патерналистского государственничества и в то же время признания за гражданской паствой прав определенных экономических свобод пользуется вполне осознанной поддержкой большинства населения. Эдакая мечта о великой державе ударного и организованного капиталистического труда. Этот микс во всяком случае является платформой временного национального компромисса. И этот факт полезно принимать без малодушия и истерик. Более того, праводемократические силы отнюдь не заинтересованы в разрушении этого компромисса. Ибо его разрушение сегодня (еще одно признание самим себе!) ничуть не будет означать торжества праводемократических ценностей.

Даже если люди вдруг разлюбят Путина, они не полюбят ведь от этого Чубайса и Хакамаду.

В известном смысле этот компромисс во многих отношениях можно считать благом. Однако историческое время любого компромисса ограниченно и, как правило, оказывается временем накопления не разрешенных в нем противоречий. Более того, арест Ходорковского, безусловно, ключевое политическое событие избирательного цикла 2003–2004, можно считать первым кризисом путинского компромисса. Кремлю пришлось прибегнуть к вполне неприкрытой репрессии, и это радикально изменило национальный политический климат. Ибо государственные репрессии (от имени и во благо государства) были исключены из российской политической культуры последних десятилетий. И этот факт определял фундаментальные принципы конкуренции национальных элит. Определял, так сказать, границы полудемократического гражданского мира.

Приватизация итогов

Механизм примененной репрессии обнажает, кажется, один из ключевых принципов нового, утверждающегося порядка и всего проекта «китаизации России». Утверждение монополизма федеральной бюрократии на политическом поле потребовало пересмотра одного из ключевых экономических принципов буржуазной революции — вопроса о частной собственности.

Хозяйственно-политические репрессии, ставшие одной из фирменных черт первого путинского президентства, лишь на первый взгляд были направлены на устранение политического влияния оппозиционных олигархических групп. В более глубокой, стратегической перспективе их объектом оказалось само представление об институте частной собственности в России. Дело не в том, справедливо или нет досталась олигархам их собственность, и дело не в том, нарушали ли они негласную договоренность с Кремлем о невмешательстве в политику. А дело в том, существует ли вообще в России частная собственность, которую можно защитить публичным, правовым юридическим путем. Существует ли правовой способ провести грань между собственностью «нечестной» и «честной»? Существует ли собственность, которая защищена от того, чтобы стать объектом бюрократического перераспределения по тем или иным мотивам? Вывод по итогам первого путинского срока вполне очевиден. Конечно, нет.

Президент Путин продолжает повторять, что пересмотра итогов приватизации не будет. И это не пустые слова.

Путин остается формально верен обещаниям, по всей видимости, данным президенту Ельцину в последние дни 1999 года. Он и не пересматривает итогов приватизации, он пересматривает ее смысл.

Итоги эти в основном остаются неприкосновенными. Грубо говоря, по «Альфе», «Сибнефти», «Сургуту», «ЛУКойлу» или «Норникелю», да и тысячам-тысячам менее знаковых сделок — все пока на своих местах. Но! Уже не потому, что государство в лице ельцинской администрации некогда парафировало некие акты приватизации. А потому, что акты эти признаны сегодня новой администрацией Путина. И в этом — главный смысл так называемого дела ЮКОСа. Можно признать, а можно не признать.

Условная собственность

Китаизация по-российски, т. е. ограничение политического влияния различных хозяйственных и административных кланов и групп и утверждение федеральной бюрократии в качестве единственного субъекта политической воли, потребовали очень скоро пересмотра самого понятия «собственности».

Согласно новому взгляду, приватизированная некогда собственность находится лишь в условном владении своих нынешних распорядителей и может быть изъята в случае нарушения тех или иных текущих договоренностей с нынешними распорядителями административного ресурса.

И речь тут отнюдь не только о пресловутых олигархах, залоговых аукционах и узурпированных природных богатствах. Ведь если можно крупнейшей и самой дорогой корпорации страны предъявить задним числом налоговую недоимку (под которой подразумеваются, собственно, схемы оптимизации) в размерах, соотносимых с размерами ее рыночной капитализации, составляющих 10–15–20% ее стоимости, то решение вопроса о прочей условно-частной собственности представляется делом и вовсе техническим.

А это означает, что и сам наш знаменитый Налоговый кодекс, и все налоговое законодательство суть документы не правовые, а технические. Потому что реальное налоговое бремя — это все же результат текущих договоренностей с распорядителями административного права. Они ведь могут увидеть твои дела в мордовском оффшоре, а могут и не увидеть.

Термин, как бы случайно употребленный Путиным в комментариях к первым хозяйственно-политическим процессам, — «спор хозяйствующих субъектов» — оказался ключевым. Государственнический проект, подразумевающий, что только верховная государственная власть в лице ее сегодняшних распорядителей является единственным реальным правообладателем, этот проект, как оказалось, подразумевает и превращение «собственника» в «хозяйствующего субъекта», т. е. в субъекта, наделенного временным правом распоряжаться собственностью и извлекать прибыль при выполнении неких условий на временной основе и до вновь имеющих поступить распоряжений.

Главный вопрос

Вопрос о частной собственности и ее правовой защите, кажется, и должен стать общей платформой праводемократических сил, определяющей их стратегию и отношение к текущим политическим и экономическим коллизиям.

Вопрос о частной собственности — это отнюдь не вопрос о Ходорковском, защите олигархических империй и «итогов приватизации». Это вопрос о защите собственности как таковой, сегодняшней собственности. Это вопрос о защите прав собственности на квартиру или гараж в конфликтах с местными властями (ставших сегодня массовыми и повсеместными). Вопрос о защите собственности — это вопрос о регулировании арендных отношений.

Ибо вопрос аренды — для мелкого бизнеса ровно то же, что «итоги приватизации» для крупняка, — ржавый крючок бюрократического капитализма, сидящий в кишках на всю глубину.

Есть договоренность по аренде — есть у тебя собственность. А пересмотрят завтра договор — так и не будет. Вопрос о защите собственности — это вопрос о налоговом рэкете. О конкурентной борьбе с использованием госорганов. О мздоимстве и зависимости судов.

Вопрос о защите частной собственности — это народное дело.

И очередь Ходорковского тут не первая и даже не десятая. И только в таком качестве вопрос этот может стать платформой праводемократической коалиции.

Сегодня потенциальные группы поддержки правого фланга дезориентированы, разобщены и даже — как это нередко бывает у неудачников — враждебны друг другу. Одни глубоко фрустрированы наступлением на политические и гражданские свободы. Другие почитают это пустой экзальтацией, но всерьез напуганы возможностью передела в бизнесе. Третьи и вовсе сосредоточены на встраивании в бюрократический рынок, потому что не видят никаких реальных политических альтернатив его окончательному и бесповоротному торжеству. Вопрос о защите частной собственности, кажется, в большой степени может объединить и тех, и других, и третьих.

Ибо не бывает частной собственности и частного собственника без политических прав. Как и не бывает политических прав без частной собственности. Граждане без собственности — не что более, как обыкновенные холопы государства. А свобода — понятие материальное.

Народное дело

Создание новой коалиции — это не вопрос разменов и договоренностей, как полагают, кажется, нынешние лидеры. Это вопрос общей платформы и общего дела. Простым практическим шагом могло бы стать, к примеру, создание силами праводемократической ориентации сильного и независимого национального фонда по защите частной собственности. Фонда с вполне практическими задачами, с региональными филиалами, способного вести мониторинг нарушений прав собственности, экспертизу законодательства и судебных решений, а также оказывать юридическую и информационную поддержку.

<3>Создание такого фонда могло бы стать и площадкой консолидации и формулирования праводемократической платформы, и способом вырваться из мира медийных симулякров, и просто проверкой на вшивость — на способность преодолеть собственную организаторскую ущербность.

Но самое главное, оно могло бы помочь сформулировать ценности свободы в терминах практической пользы, практического жизненного интереса тех отнюдь не маргинальных и не малочисленных слоев сограждан, которые сделали не риторический, а практический выбор в пользу собственного самостояния и нуждаются в его политической поддержке. Оно могло бы помочь сформулировать платформу не для самих себя, не платформу одиночества и маргинальности, а платформу взаимопонимания — платформу для избирателей. И если такая платформа будет убедительно сформулирована, то сама собой отпадет нужда терзаться с определением , оппозиционна она президенту Путину или нет и насколько радикально оппозиционна, как она, видите ли, относительно него позиционирована. Это уж будет проблемой Путина — как он относительно нее позиционирован.