04 февраля 2004, 13:11 Культура

Том Круз учит харакири

Александр Стрелков Самураи идут в последний трагический бой. Режиссер Эдвард Цвик и актер Том Круз не оставили им выбора – впереди пушки и благодарная память потомков.

Почему Том Круз решил поучаствовать в создании этого картонного ширпотреба, в общем-то понятно. Концентрация самурайства в Голливуде достигла критической отметки. Ковбоем можешь ты не быть, но самураем быть обязан. И Круз вживается в модный образ с особым чувством. Говорит по-японски, машет мечом, ходит в кимоно. Короче, из спивающегося героя гражданской войны в США и истребителя мирных индейцев, являющихся солдату в ночных кошмарах, он превращается в благородного японского воина, вставшего на защиту древних традиций. Круз в роли капитана Натана Олгрина великолепен. Значительность, с которой он сурово хмурит брови на протяжении двух с половиной часов, кажется, еще немного и сможет искупить бесконечную череду глупостей и натяжек «Последнего самурая» (The Last Samurai).

Вряд ли надо говорить, что сюжет этого историко-этнографического полотна имеет отдаленное отношение и к истории, и к этнографии, и к тем реальным событиям, на основе которых он снят. Ждать даже намека на достоверность от такого режиссера, как Цвик («Слава», «Легенды осени», «Храбрость под огнем»), нелепо. Но хотелось бы немного здравого смысла и чувства меры.

Основой фабулы стало восстание 1877 года, поднятое самураями в провинции Сацума под руководством Сайго Такамори (в фильме его заменил полководец Кацумото), недовольных реформами правительства императора Муцухито, взявшего себе имя Мэйдзи. С теми же коварными сацумцами бился Эраст Фандорин в «Алмазной колеснице». Разумеется, дело было не в том, что самураям, не служившим в армии, запретили носить мечи. Хотя Цвик ухватился именно за эту причину. Она понадобилась, чтобы сперва противопоставить благородные японские традиции модернизированному западному обществу, а потом ценой трагической гибели энного количества достойнейших воинов примирить их.

Примирение, как это обычно бывает, стало возможно благодаря своевременному вмешательству гражданина США.

Если верить Цвику, Америка сыграла решающую роль в становлении новой японской армии. Американские инструкторы научили японских крестьян сражаться, доставили современную военную технику и вообще принесли цивилизацию в дикую страну. Цвика мало волнует, что на самом деле японское правительство начало формировать армию западного устройства сперва по французскому образцу, а затем по немецкому, после того как Франция проиграла войну Пруссии.

Но, конечно, не история вдохновляет американского режиссера, а родное голливудское кино. Взять хотя бы впечатляющий проезд самураев по улицам Токио, сделанный по всем правилам вестерна, – народ врассыпную, пыль столбом. Ну не иначе великолепная семерка въезжает в городок где-то на Диком Западе.

Для Цвика самурай – это ковбой, принявший буддизм и двинувшийся на идее вспороть себе живот (каждые пятнадцать-двадцать минут кто-нибудь норовит выпустить себе кишки).

А феодальная Япония эпохи Мэйдзи – эффектный и бестолковый диснеевский аттракцион. Главное, чтобы мелькали мечи, чтобы шел дождь, цвела сакура и голоса бойцов рычали, как у тигров.

Но, конечно, вряд ли это послание рассчитано на японцев, для которых «Последний самурай» просто очередная этническая клюква. Это изделие для американского рынка, где любят какое-нибудь экзотическое величие духа — индейское или японское, какая по большому счету разница, если и то и другое подкреплено настоящим американским характером. Лет пятнадцать-двадцать назад Том Круз мог бы постигать сокровенную мудрость индейских шаманов и скакать против пушек с томагавком наперевес. Еще лет через двадцать, может, кто-нибудь другой откроет миру мудрость, скажем, афганского народа и помчится с калашниковым на танк. И это всегда будет так же зрелищно, значительно и пошло.

Поучиться вспарыванию живота можно с 5 февраля в кинотеатрах «Пушкинский», «5 звезд», «Орбита», «Победа», в Большом зале ЦДЛ.