Инна Булкина. Журнальное чтиво. Выпуск 166
"Новый мир" #3, #4; "Знамя" #3, #4; "Звезда" #1, #2; "Октябрь" #2.
Инна Булкина
Дата публикации: 6 Апреля 2004
Э то второй "стиховой" выпуск "Чтива", он будет где-то "женский", где-то "инфантильный", где-то "питерский". "Ариона" не будет (пока). Видимо, к началу лета поспеет.
Итак, в последнем " Новом мире " фантазии Евгения Рейна на темы "Вновь я посетил...". Вся эта проза (а это все же проза, хоть и сбивается местами на 5-стопный ямб, но правду не спрячешь...) называется " Утешительный приз ":
И мне достается утешительный приз -
мой возраст могучий и поздний...
Дальше там про козу, диетическую столовую, трамвай #12 и книжную барахолку, про первое стихотворение в газете "Ленинградская здравница" и под конец неизменные элегические экзоты на разные знакомые мотивы, но общий тон безутешно-утешительный:
Вот и продел я голландский тюльпан в петлицу,
женевский браслет замкнул на запястье.
Негр наливал мне трехслойный коктейль в баре,
трубы наяривали буги-вуги.
Я стоял ночью в теснине Бродвея
и курил вместе с электрическим ковбоем "Кэмел",
требовал скидку у цветной проститутки,
жрал живого краба прямо из океана,
выпрашивал квотеры и подавал кредитные карты.
...И не заметил, и не заметил,
как проел свое время .
Еще несколько элегий в питерском духе в том же номере "НМ":
Наши дни сократились. Усохли и оскудели.
Словно в школьном актовом зале - торжественный запах пыли
И знамена, тяжелые от позумента и канители.
Это время не стоит доброго слова, но мы в нем жили...
То был питерский архивист Давид Раскин , предисловие к его стихам написал Александр Кушнер, и он полагает, что эти стихи похожи на латынь. И нельзя сказать, что Кушнер не прав: весь этот элегический ампир, да и вся эта питерская инерция в родовом смысле должна напоминать какого-нибудь гипсового Горация.
Но вот другие фигуры, Павловск, каналы и пригородные электрички - Александр Леонтьев в мартовском " Знамени ":
Евтерпа в Павловске сидит
И пальчик держит на отлете...
Здесь нет предисловия Александра Кушнера, но "жанр" узнаваем до оскомины:
Возьмись бы я за кисть, то кухонный бы стол,
Солонку, огурцы в такой же точно склянке,
Как та, что у цветов была, воспроизвел,
И холодильник "Минск", и рыбные останки ...
Впрочем, у Леонтьева можно найти и другого рода "городские букеты", какой-нибудь "жанр-ленинград" - Глеб Горбовский пополам с Валерием Поповым, что же до самого Кушнера, то новый большой цикл читаем в последнем номере " Знамени ": те же дачницы и пригородные электрички, та же ритуальная " скульптурная Эллада ", бесконечно поминаемые "ласточки", слепые и стрельчатые - на любой вкус, но сначала - злободневно-предсказуемый "пиндемонти":
Пойдем голосовать, воспользовавшись правом,
Не тем, что он ценил назло погранзаставам ... итд.
Справедливости ради, укажем, что "иных, лучших прав" Кушнер не знает (или наоборот - как раз таки знает, и потому не рад):
В музее хорошо, в готическом соборе,
Скитайся здесь и там... Вот ужас-то, вот горе !
Однако есть еще питерский журнал "Звезда", последний его номер в Сети - февральский , и он открывается подборкой " Из поэзии XXI века ". Здесь плотной группой идут "поэты не старше 30...", победители конкурса молодых поэтов, каковые, по мнению организаторов-номинаторов, отныне " формируют "новую волну" петербургской поэзии" .
"Новая волна", похоже, катит вспять - там снова про то, что " Отгремят, отгорят фейерверки случайных побед, / И в пустых небесах доиграет усталая осень ...", и еще про то, что " Тростник вокруг пруда задумчиво шумит, / Сатир лежит в тени, свирель перебирая... ", а кроме - имеем на три бардовских аккорда разыгранного Хармса... перстами робких учениц, но с другой стороны, один настойчивый теоретик "актуальной литературы" непременно объяснит и оправдает все это, не то как "инфантильную пубертатность", не то как "пубертатную инфантильность":
На Грибоедовом канальчике
Смеются девочки и мальчики,
А у меня замерзли пальчики
И в голове играет джаз... итд.
Кажется, из той же оперы - замерзающими пальцами в отсутствии горячей воды, вернее, одним пальцем на раз-два-три:
Как колки прошлого осколки!..
Цветной витраж? Светло, темно...
Ручные в детстве выли волки, -
о, как недавно, как давно!
Но это уже не "новая петербургская волна", это взрослый, нехрупкого сложения поэт из Киева Дмитрий Бураго , в другом месте он сообщает, что жизнь удалась:
Мне снится: жизни спутница моей,
нисколько мой не загубила дар ты
и родила мне славных сыновей;
я посещал музеи и театры ...
И я не стану здесь гадать, какого порядка вся эта "актуальная" данила-давыдовская "инфантильность": от пионерско-литстудийной неумелости - или от школьного "мы так видим". Но вот еще один "мир глазами ребенка" (или - глазами мамы ребенка):
Таня сапог промочила,
Вынула мячик из ила.
Лапу пришили кому...
Может быть, и не тому.
Выжила девочка эта:
Сонечка, Лиза, Джульетта,
Оба Болконских - в раю.
Баюшки-баю-баю.
(Мария Ватутина. " Не делай такие глаза ")
Дальше будут не вполне игрушечные картинки, но очень вещные, если вернуться к началу - это элегический мир, распавшийся на... пуговицы. Короче говоря, минувшее... глазами Веры Павловой :
Ничьи зубные щетки,
ключи не от чего...
Мучительно нечетки
черты минувшего.
Как жалко, что не жалко,
что прошлое пройдет!
Пальто давно на свалке,
а пуговица - вот .
Прошлый "стиховой выпуск" "Чтива" я едва ли не озаглавила по "арионовской" подборке Ирины Ермаковой " Все на свете вещи ", очередная подборка Ирины Ермаковой в "НМ" называется " Царское время ", здесь очень подробно варят кофе, гадают на гуще и чернилами поминают мертвых:
Страсть выпадает в осадок внутри текста
Жжет кофеин в жилах кипят чернила
В узком земном кругу душно тесно
Я же японским тебе языком говорила
Все остается и ничего не даром
И ничего не зря кофейный мастер
Свет за кругом чернильной червонной масти
Миф накрывается черным сухим паром
В полную силу ...
И совершенно иного порядка - не вещно-чернильная, но запредельная, за-смертная метафизика в двух подборках Инны Лиснянской - палестинской , что в мартовском "Знамени", и подмосковной - в мартовском же "Новом мире".
В последнем сетевом "Октябре" ( февральском ) - Владимир Салимон , стихи из сгоревшего в Манеже сборника " Опрокинутое небо ". В мартовском "Октябре" обещан Бахыт Кенжеев, но когда еще в Сети явится мартовский "Октябрь", пока же есть... апрельский номер "Знамени" с большим кенжеевским циклом " Гроза над Средней Азией ", многостопные, багрово-черные (по колориту) и тяжелозвонкие стихи о "похоронах просвещения" - отсылка на " фотолабораторию моего детства " и марсианские пейзажи:
Путаясь в именах, хромая, прошу прощения у тебя, выпуклый мой Кранах.
Уж кому, а тебе не выпало разливать самогон ирландский на похоронах
просвещения, - а тупому мне, погляди, за отсутствующею радугой
открывается в неунывающих облаках, расстилающихся над Ладогой,
золотая трещина, и чудятся преданные конвенту, природе, братству, семье
мясники и галантерейщики с чучелом обезглавленного Лавуазье ...
А вот другие совсем стихи из того же цикла и с той же оптической ("выпуклой") метафорой времени, но в ином ритме, в обманчивой "позднеклассической ясности", и с оглядкой на акмеистические манифесты, - там опустевший форум, морской песок, там ворона и слепой охранник (вместо дежурной и растасканной по цитатам "ласточки"):
Пока я жив, твержу, пока я жив,
мне все равно - фонарь, луна, свеча ли,
когда прозрачный, призрачный прилив
двояковыпуклой печали,
озвученный цикадой - нет, сверчком -
поет, что беден и свободен
день, выращенный на песке морском,
и, словно та смоковница, бесплоден.
Блажен дождавшийся прозрения к утру
и увидавший, как неторопливо
подходят к берегу - гостями на пиру -
холмы и рыжие обрывы,
пусть затянулся пир, пусть мир ему немил,
и форум пуст, где кружится ворона,
где возбужденных граждан заменил
слепой охранник, друг Харона.
И жизнь моя - оптический обман -
сквозь дымку раннего пространства
уже теряется, как римский ветеран
в лавандовых полях Прованса .
К слову об "опустевших форумах": в прошлом "стиховом" выпуске речь шла о Баратынском, "последнем поэте" и "Железном веке" ("профессорский цикл" Льва Лосева в январской "Звезде"). На это раз я закончу другой картинкой - почти комикс на темы все того же Баратынского и отчасти - "последнего поэта". Итак, - поэт на облаке:
... и вот сидит на краешке союза
из социалистических республик
Евгений (но уже не Боратынский,
а тот уже, который Евтушенко) -
сидит и шумным перышком сверкает,
и складывает строки "Недоноска",
тебя расслышав
и меня приметив...
(Анатолий Кобенков. Растерянная радость )