Владимир Малявин. Оппозиция власти или власть оппозиции?

П ризрак бродит по России, призрак оппозиции. Без оппозиции в политике нельзя. Успеха добьется только тот политик, кто доходчиво "выразит протест" и "откроет глаза" избирателям. Но вот беда: оппозиция в России никак не может материализоваться. А если какой-нибудь политик назначает себя оппозиционером, то тут же превращается в политический труп, как рассыпается в прах извлеченная из песков древняя мумия.

Все это хорошо известно и даже очевидно. Гораздо меньше известно то, что призрак оппозиции, подобно привидению в старинном замке, бродит по коридорам сам о й власти. Только, в отличие от вредного привидения, он скорее помогает власти, скрытно укрепляя ее. Успех нынешней власти во многом объясняется как раз тем, что она умеет косить под оппозицию, оставаясь все-таки сама собой. Лучший способ добиться этого - раствориться в управленческой рутине. Правительство хочет быть только "техническим", что в сущности означает: быть никаким и каким угодно одновременно. Наши многострадальные реформы давно уже превратились в малопонятный ритуальный жест. А вместо потемкинских деревень идеологии, пусть и лживых, но дающих пищу для размышлений и дискуссий, власть представляют теперь безликие и безгласные "силовики", тихо делающие свое невидное и непонятное дело. Стратегия нынче сводится к "разводкам", "адресным поддержкам", "точечным ударам"...

Политика слиняла в канцелярщину, в формалистику менеджмента, оправдываемую благозвучным, но в действительности бессодержательным критерием эффективности. В этой стихии администрирования с его бесконечными согласованиями, компромиссами, утрясками, интригами при отсутствии явной конфронтации власть перестает существовать как субъект и ответственное лицо управления и, в сущности, отказывается неотличимой от своей противоположности - того, что подлежит управлению. Власть и оппозиция власти оказываются взаимозаменяемыми. А мы даже не можем сказать с уверенностью, что непрозрачность власти вредит государству, поскольку не знаем, чт о именно скрывает себя в скрывающейся власти.

Описанная ситуация отнюдь не только русская, а в известном смысле всемирная. Творцам всевозможных русских партий "единства и согласия" еще есть чему поучиться у лейбористов Тони Блэра с их лозунгом "радикального центра" . Абсурд, конечно, но уж больно "работающий"... Такого рода полезный абсурд рожден эволюцией модернистской мысли, которая изначально культивировала "критическое суждение" и в конце концов пришла к культу самоотрицания, способности "мыслить наперекор себе" (Э.Чоран). Современная цивилизация научилась питаться собственным нигилизмом. В этом смысл поворота к постмодерну - эпохе "постполитики" (Ж.Рансьер), "трансполитического" (Ж.Бодрийар) и т.д. Первооткрывателем тут был М.Фуко, который трактовал власть как точки и узлы в диаграммах соотношения сил и потому как реальность всегда внешнюю для мысли, недоступную познанию, в конечном счете неотделимую от сопротивления . Согласно Фуко, сопротивление даже предшествует власти, как присутствие предваряет действие. Следовательно, "отправление власти" предполагает способность открыться целостности социума, не познавать данное, а следовать заданному.

Россию, как заметил отечественный философ , "устроит только мир" . Русское общественное сознание, несмотря на все шизоидные фантазии об "особом русском пути", всегда стихийно выражает соответствующее историческому моменту всемирное начало. Древняя Русь добросовестно восприняла и довела до логического предела ритуально-иерархический тип миросозерцания, свойственный средневековью. Советская Россия довела до крайности идеи модернизации. Постсоветская Россия решительнее всех претворяет установки постмодерна: виртуальная реальность СМИ и политтехнологий затмила в ней как физическую, так и идеальную, умо-зрительную действительность.

Важно уяснить, на каком фундаменте стоит новая, информационная по своей природе, цивилизация постмодерна. Технология предшествующих эпох - ручной труд, паровая машина, двигатель внутреннего сгорания и даже ядерный реактор - предполагала наличие активного источника силы, на позднейших этапах принявшего вид эпицентра взрыва. Отсюда - ставка на деятельного, самотождественного субъекта. Электроника же основывается на принципе чередования присутствия и отсутствия (единицы и нуля) вплоть до взаимного замещения того и другого. Это означает, что мир информатики творится (абсолютной) скоростью кругового движения и являет собой не что иное, как образ непрерывного ускользания, рассеивания силы - образ незримого по определению. Не здесь ли запрятаны корни нынешнего, несомненно почти инстинктивного желания власти спрятаться, отдаться своей оппозиции - и тем самым оправдать себя?

В психологическом плане новой ситуации соответствует "децентрированный", непрерывно "расслабляющийся", теряющий себя субъект (отчего ужас самоотчуждения и "скорбное поминовение" утраты составляют один из главных мотивов литературы постмодерна). В плане общественном первостепенное значение приобретает видимый антипод власти как субъекта: анонимная, аморфная, неосознаваемая стихия повседневности, торжество чистой имманентности жизни.

Постмодернистский человек, в отличие от героя модерна, не ищет идеальной самотождественности в действии субъективной воли, а оставляет себя и мир, пред-оставляя всему возможность быть. Он не сверхчеловек, а скорее всечеловек, ищущий единство жизни в ее неисчерпаемом разнообразии. Он живет не постулированной идентичностью, а первичным моментом восприятия, которое предшествует рефлексии и допускает полную преемственность сознания и мира. Это чистое восприятие, свободное от логики тождества, живет силой творческого преображения; глубочайшая реальность человека воистину фантастична 1 .

Итак, постмодерн выдвигает два как будто взаимоисключающих тезиса о природе реальности: 1. Нет ничего кроме представления реальности; 2. Представление не есть реальность. Следовательно, реальность пребывает в "другом". В приложении к политике это означает, что власть удостоверяется аморфным сопротивлением, как в стихии повседневности, или даже, как выражается Ж.Бодрийар, в "гиперконформизме" общества 2 . Политика в таком случае локализуется в точке само-различения бытия - вечно отсутствующей и вездесущей. Она перестает быть противостоянием и даже позицией, но становится состоянием, именно: со-стоянием духа с миром или, точнее, приуготовлением к истинному событию как Встрече, со-бытийности всего сущего. Поэтому политика оказывается делом нравственного совершенствования, требующим прежде всего повышения духовной чувствительности, развития способности вникать в утонченный "трепет" творческого саморазличия бытия. "Кто умеет хранить, изготовится прежде других" , - учит Лао-цзы. Пребывать в событийности - значит предвосхищать единственное подлинное событие: пришествие Того, кто пришел первым и возвращается в мир с каждым мгновением сознательно проживаемой жизни.

Вот новая, лишенная идентичности глубина политики в постмодерне, упраздняющая собственно политическую борьбу: на-следовать чистой таковости жизни, самой бытийственности бытия, каковая есть чистое различие как место схода значения и существования, безупречное подобие, тень бытия, пронизанная динамизмом жизни. Речь идет о символическом пространстве "правды сердца", добродетели в ее исконном значении virtus - духовной силы. Об этот орешек обломает зубы любая власть.

Что ж, как заметил Ницше, настоящая власть упраздняет себя. Ее единственный смысл и оправдание - это сама жизнь.

1 Позиция ряда философов постмодерна, в частности Ж.Деррида, отрицающих реальность восприятия, кажется мне ошибочной, но здесь нет возможности разбирать этот вопрос.

2 Вот полезная цитата из статьи Ж.Бодрийара "Массы: срыв (implosion) социального в медиа": "Стратегическое сопротивление заключается в отказе от значения и речи - или в гиперконформистской симуляции самих механизмов системы. Такова действительная стратегия масс. Сегодня она одерживает победу, потому что она наиболее приспособлена к нынешней фазе системы" .