Инна Булкина. Журнальное чтиво. Выпуск 167
Проза о стихах
Инна Булкина
Дата публикации: 20 Апреля 2004
П рошлый (и первый в этом году) обзор толстожурнальной критики назывался, помнится, " Избирательный взгляд на прозу 2003-го года ". На этот раз все будет иначе: ключевые слова "Проза о стихах". Так называется статья Владимира Гандельсмана в третьем номере " Невы ". Она начинается школьно-подробным чтением-разбором такого же школьно-тяжеловесного стихотворения Валерия Черешни: поэт Гандельсман, став вдруг прилежным читателем, пытается проследить логику ритма, какие-то неочевидные стилистические переходы, раскрывает метафизическую необходимость явившегося внезапно "пассивного залога". Короче говоря, он пытается "все объяснить" в стихах, которые сами "все объясняют", и при том не сообщает самого главного: Черешня всего лишь намеренно и не слишком удачно воспроизводит пастернаковский "Марбург":
Мне внезапно явилось живущее здесь и всегда,
все, что есть, мне явилось, освобожденное плена, -
придыхание, пауза мира, его суета, -
все ко мне было ликом повернуто и откровенно ... итд.
Далее у Гандельсмана следуют короткие и небесполезные наблюдения над Мандельштамом и Рильке, а завершается все письмом Набокова с зарифмованной шахматной задачей и пророческим point'ом:
... Они издадут мои стихи и в предисловии (издевательски, кстати, передразнив меня <...>) напишут: "Владимир Владимирович Набоков (псевдонимы Владимир Сирин, Василий Шишков) (1899 - ?) - второстепенный русский поэт... ".
В примечаниях обнаруживаем первую строку предисловия М.Маликовой к изданию набоковских стихотворений в "Новой библиотеке поэта", она именно такова. - " Владимир Владимирович Набоков (псевдонимы Владимир Сирин, Василий Шишков) (1899-1977) - второстепенный русский поэт, переводчик, автор нескольких драм в стихах... " итд.
Набоков угадал, но Гандельсману этого мало. Он приводит зачем-то фамилию главного редактора серии, тоже поэта. И на этом ставит жирную точку. Все же удивительно последовательный человек Владимир Гандельсман.
В этом выпуске будет еще несколько опытов "прозы о стихах": поэт Глеб Шульпяков разбирает "Фифию" Олега Чухонцева: "... Эти сбивчивые ритмы, этот ныряющий полет строки, сами эти строки неточной длины, пульсирующие на бумаге, как осциллограф, снимающий кардиограмму со времени ".
Поэтесса Татьяна Бек создает "портрет" Евгения Рейна (" Огромный подросток "):
Ни один современный российский поэт с такой дерзостью и рьяностью не вводил в лирику повседневный быт. <...> Утверждаю, что Рейн - единственный современный поэт, одолевший границу меж отдельным пространным стихотворением и поэмой-мозаикой. <...> Ни у одного русского поэта мы не найдем такой естественной оксюморонности
...
А еще:
"... Он, наш певец, черпает из мировой живописи собственно поэтические средства для выражения цветовой гаммы и пластики мира. <...> А сколько в стихах Рейна одомашненной и прирученной поэзией музыки! <...> Из архитектуры он черпает приемы композиции, из кинематографа - секреты сменяющихся планов, из фотографии - виртуозную возможность остановить мгновенье и вырвать из житейского хаоса опорную деталь ".
Воистину неисчерпаемое богатство риторического приема; а портрет "подростка" получился карикатурно-парадным, - причина в той самой " естественной оксюморонности ": с "подростков", даже "вечных", не принято писать парадные портреты.
Наконец, мартовский " Новый мир " представляет два " озабоченно-критических отзыва ": сначала поэтесса Ирина Василькова не столько даже " критически отзывается ", сколько дает отпор другим "озабоченным критикам" поэтессы Светланы Кековой. Критики сетуют на избыточность, "монотонность" и "старательность":
Многословие? <...> оно неотъемлемо от этой поэтики - не соли, а соленой воды. Энергия и текучесть - свойства воды, поэтому материнской субстанции должно быть много. Оптика такая, монотонное волнение, мерцание смыслов. И вообще, музыки много не бывает.
Избыток воды в стихах - комплимент сомнительный. Но вот поэт Владимир Цивунин в самом деле "озабоченно критикует" поэтессу Ларису Миллер: " Трудно писать о поэтессе, к которой относишься с давней симпатией, и при этом не больно-то лестно отзываться о ее стихах. И это - после стольких лет честного стихописательства. Если бы кто раньше, если бы кто упредил эти мои инквизиторские заметки ...". Но лучше поздно, чем никогда, и Ларисе Миллер, которая после стольких лет честного стихописательства изменила "дорогим учителям" Георгию Иванову и Арсению Тарковскому, сурово указано, а заодно помянуты незлым тихим словом ее новые, с позволения сказать, "учителя" - " классики вдохновенного кривляния ":
Интересно, что случится,
Коль на время отлучиться,
Ненадолго выйти вон
Из потока дней, что мчится,
Все живое взяв в полон.
.............................
"Из какого сора" выросло это стихотворение Миллер 2000 года? - задается вопросом поэт-критик. - Боюсь, что из... опубликованной в 1999-м знаменской подборки Кибирова "Новые стихи". Вот первый кибировский стишок оттуда (эх-эх, так вот и придаем всякому случайному падальцу хрестоматийный глянец):
В общем, жили мы неплохо.
Но закончилась эпоха.
Шышел-мышел, вышел вон!
Наступил иной эон.
В предвкушении конца
Ламца-дрица гоп цаца!
Поэтессе не могут быть не скучны такие стихи <...>. Как не могут не быть скучны и другие строчки того же автора...:
Если долго не курить -
так приятно закурить!
И не трахаться подольше
хорошо, наверно, тоже .
Ну, это само собой. Голову лучше лишний раз поберечь, -
тут я не вполне понимаю, что имел в виду поэт-критик, но, вероятно, что-то имел.
Но то были "поэты о поэтах". Теперь - поэты об иных материях. Инга Кузнецова в 3-м " Октябре " "развивает Тынянова" в направлении... Ролана Барта, то есть как бы "до полной гибели", но не вполне "всерьез". Речь о "смерти лирического героя" (" Поэт и лирический герой: дуэль на карандашах ").
Далее - поэты о литературной жизни:
"Куда" и "зачем" литературной жизни? - так называется статья поэта Яна Шенкмана в первом номере " Ариона ". Здесь о т.н. "литературном клублении": " В нынешней клубной жизни, по крайней мере московской, сложилась такая ситуация, когда ожидание поэзии стало более важным, чем поэтический результат ".
И вот:
публика ожидает, что ее удивят, и отсюда мода на разные кунштюки;
поэты, в свою очередь, ожидают, что их начнут "узнавать" как поэтов, отсюда их клубная "регулярность";
наконец, кураторы ожидают, " что если хорошо удобрить почву, на ней сами собой вырастут прекрасные розы ".
"Кураторы" с "модераторами" - это другая история, и о ней - ниже, пока же, кроме московского "клубления", имеем еще питерскую "маргинальность" и "неприкаянность" - это Леонид Костюков в том же "Арионе" берется определить существо "питерской поэзии" (" Путешествие из Петербурга в "Москву" ):
Если из вашего окна видна не Красная площадь, а Адмиралтейская игла или Зимний дворец, это не пробуждает имперских иллюзий. А лишь желание водрузить на то же окно оплавленную пепельницу или обугленный чайник, выпростать ногу из-под халата. Надеть очки и почитать пятую машинописную копию чего-нибудь
.
Образцовый питерский поэт, если верить Леониду Костюкову, не Бродский и не Кушнер, а Леонид Аронзон.
Наконец, собственно о "кураторах", а также о 62-м номере " НЛО ", что вышел в начале осени прошлого года, назывался "Современная поэзия - вызов гуманитарной мысли" и спустя несколько месяцев сделался отдельной темой "толстожурнальной" "прозы о стихах". Здесь поразительна единодушная эмоция вольных и невольных "рецензентов": это если не страх, то раздражение в ответ на очевидную агрессию "актуальной литературы" и "актуального литературоведения". Характерно, что едва ли не самый цитируемый текст того номера - отчет старого ВЦИОМа по фокус-группе "Образ современной поэзии...":
Этот тест любопытен тем, что проявил то подлинное, подспудное ощущение, которое в ответах на обычные, прямолинейные вопросы не выявляется, ибо надежно заблокировано, подавлено общеобразовательными эстетическими установками, требующими от стихов общедоступности и общепонятности.
( Евгений Бунимович. Город Современная поэзия ).
" Проведенное среди студентов Московского университета социологическое исследование показало, что "за поэтической речью признается... обладание значительным и разрушительным потенциалом, опасным не только для индивида, но и для общества. Ряд студентов прямо и более чем серьезно заявляли об общественной опасности современной поэзии" - говорится в разделе "Поэзия как социальный институт". Редакцию эти сведения почему-то не смутили. А тексты действительно пугают ", -
это "напуганная" и "недоумевающая" Елена Невзглядова в "Арионе". И в том же "Арионе" Алексей Алехин задается вопросом: к чему все эти мутные игры?
Если отбросить подробности, весь смысл этих порождаемых "актуальным" литературоведением теоретических построений заключается в том, чтобы создать такую систему координат, в которой взятый в качестве объекта произвольный текст, или корпус текстов, предстал бы - значимым, даже - значительным. Причем совсем не обязательно за этим стоит какой-то злонамеренный умысел. Приближенный к предмету штудий исследователь тоже имеет право искренне увлекаться
...
Иначе говоря, если вы - куратор-модератор, вы имеете право "увлекаться" творчеством ваших приятелей, знакомых и соседей по лестничной клетке.
" 30 тысяч одних модераторов! Составьте список из нескольких лиц знакомой тусовки, и вы - модератор ", - это снова Елена Невзглядова.
Дело за малостью: "ввести тексты в пространство литературы" и "создать контекст". Для этого нужно собрать некоторое количество сходных по качеству авторов и... входить плотной и сплоченной группой. Задача куратора - путано пересказав Хайдеггера и процитировав 40-летней давности невнятную французскую статью, "отинтерпретировать", и вот здесь я уже перехожу к статье Николая Работнова в апрельском " Знамени ". Речь там все о том же пресловутом "симбиозе поэтов и филологов", и проблема едва ли не в том, что все эти плохие поэты (эти шиши и псои!) - филологи. То есть в консерватории что-то не так. Возможно, в той консерватории, где обучали Шиша и Псоя, в самом деле что-то не так, хотя не факт. Однако не исключено, что решение проще и банальнее: юноши т.н. "гуманитарного склада" (то есть не проявляющие склонности к точным наукам) в эпоху необходимого и достаточного высшего образования обречены оказаться на филфаке. В конце Николай Работнов даже приводит статистику с "вавилонского" сайта: 3/4 тамошних поэтов - филологи. Но с другой стороны, если плохие поэты - непременно филологи, то хорошие поэты - кто? Химики? Геологи? Офицеры? Всякое бывает, однако история учит, что в большинстве своем - люди с классическим образованием.
Но это лишь "часть пафоса", так сказать. Главным образом, "знаменская" статья про Шиша и Псоя буквально повторяет недавние "профессорские" ( филологические , к слову сказать) стихи Льва Лосева о "Последнем поэте":
Крылышкуя, кощунствуя, рукосуя,
наживаясь на нашем несчастье,
деконструкторы в масках Шиша и Псоя
разбирают стихи на запчасти...
Забавно, что Елена Невзглядова, явно без всякого умысла, не имея в виду ни Лосева, ни Работнова, спародировала весь этот апокалиптический пафос, обозвав в конце своей статьи боевую группу "актуальных кураторов" "коллективом имени Феклуши". И в самом деле: " Последние времена, матушка Мария Игнатьевна, последние, по всем приметам последние ".