Андрей Могучий поставил "Петербург" Андрея Белого

Александринский театр инсталлировал спектакль режиссера Андрея Могучего и художника Александра Шишкина по роману Андрея Белого "Петербург" во дворе Михайловского (Инженерного) замка. Совместную с Русским музеем работу помог осуществить Сбербанк, бюджет постановки превысил 6 млн рублей. На премьере в одной из кабинок, построенных для зрителей во дворе замка, оказалась ЕЛЕНА ГЕРУСОВА. Кабинки эти своими арочными сводами и бархатными шторками, конечно, напоминают ярусы александринских лож. Но не меньше они похожи на паровозик какого-нибудь водного аттракциона в ЦПКиО. Выстроены в две шеренги вдоль узкого длинного канала с журчащей водичкой. Картонные фасады заклеены клочками старых газет и журналов и расчерчены некими графическими фигурами. Стены во время действия с грохотом передвигаются, рассекая узкую и длинную сцену на отдельные камеры. И тогда зрители оказываются запертыми на каких-то пяти квадратных метрах вместе с провокатором Липпанченко или сенатором Аблеуховым. Таким образом, для сидящих в каждой из кабинок складывается своя картина "Петербурга".
Начинают спектакль шлепающие по воде в костюмах полной химической защиты "ватерклозетчики" ("самые важные люди" из постоянного аблеуховского анекдота). Андреем Могучим они превращены в диггеров-археологов культурно-мифологического слоя. Хористки в прорезиненных плащах поют строки Жуковского: "Река времен в своем теченьи уносит все дела людей". По каналу тянется парад небольших макаберно-комичных египетских фигур из папье-маше, заключенных в стеклянные кубы розовых пластмассовых пупсов и стареньких будильников. Их тянут за собой на веревочках крошечного роста люди. Вроде бы они статисты, массовка "Петербурга", их дело прочитать "текст за кадром", подать герою реквизит. Но их присутствие вносит в действие гротескный и трагический мотив. Семеныча, слугу в доме Аблеуховых, играет тоже маленький артист Алексей Ингелевич, человек ростом с ребенка с очень умным и печальным лицом, и его роль кажется драматическим камертоном в фарсовом изложении детективного сюжета "Петербурга". Вообще же, "Петербург" Могучего в плане человеческих отношений выстроен нарочито фарсово, плоско и бесперспективно.
Разворачивается действие поперек заспанного канальчика, на узкой цирковой дорожке, арена очерчена самим Инженерным замком. Роль Аполлона Аполлоновича Аблеухова отдана последнему из могикан Александринской сцены Николаю Мартону. Он образцово держит дворянскую вертикаль и сам кажется частью имперского стиля. Безукоризненного и неживого, сиятельного и глуповатого. Да и вся эта революционная борьба в "Петербурге" Могучего кажется, скорее, войной стилей, историческим перформансом.
От взрыва зрительские кабинки разъезжаются по двору. Мощные ветродуи развевают тысячи листовок, Аблеуховы, Липпанченко, Морковин остаются застывшими восковыми фигурами на театральном помосте. На всем белом свете — ветер. Это даже похоже на симптоматическую магию: стихию спровоцировали несколько разбросанных "бедно одетой курсисткой" листовок. Действие романа Белого, напомним, происходит между двумя революциями. И некоторые зрители удивляются: для чего это "Петербург" играется в Михайловском замке, легенда которого на век старше? Вообще-то, место подходящее. Хотя бы потому, что здесь рифмуются попытки отцеубийств, террор, заговор. А история самого замка, в общем-то, рифмуется с историей аблеуховского рода. Построенный как императорская резиденция, ко времени действия романа Белого замок давно уже сдавался внаем. Так ведь и продолжающий сиятельный аблеуховский род Николай Аполлонович — сущий разночинец. Наконец, в замке материализована идея замкнутого круга, канализационного люка истории. Люка неисправного, время здесь не течет, а наслаивается.
Вторую часть спектакля играют уже в самом замке. Публику выпускают из кабин и ведут по лестницам, коридорам, комнатам и залам. Часть из них на ремонте. Смешавшийся зрительский поток по череде перформансов, пунктиром расставленных над романом, направляют дамы-экскурсоводы, к слову вспоминающие и про привидение императора Павла, которое тут якобы является. В одной из комнат, среди стремянок, известки и сваленных в кучу люстр, пытается повеситься Лихутин. Впечатление такое, что делает он это с цикличностью смены экскурсантов. В парадном зале, среди музейных императорских портретов и геометрически правильно расставленных сотен будильников, неприкаянно бродит Николай Аполлонович.
Словом, "мозговую игру" Андрея Белого Андрей Могучий выстраивает по правилам, изложенным Мейерхольдом и Эйзенштейном. По законам аттракциона и интеллектуального монтажа. Реквизит, мелиорация, понятно, любого заставят вспомнить и про болото, на котором построен город, и про египетские мотивы Петербурга и подумать, что сегодня исторический Петербург не имперская столица, а туристический аттракцион. И значит, нет его. Врывающиеся в спектакль русские напевы можно счесть иском в нерусскости и в неестественности, обычно в обязательном порядке предъявляемым городу. Фиксированного финала спектакль не имеет. Когда зрители возвращаются во двор, здесь бродят то ли актеры, то ли их герои, сам Могучий с мегафоном, тусуются передвигавшие и охранявшие кабинки курсанты и студенты, бывшая сцена превращена в стол с шеренгой граненых стаканов на белой скатерти, хористки поют.
Формулу петербургского мифа, которой роман Белого принято считать, Андрей Могучий не доказывает и не комментирует. Скорее, расчленяет. И делает это как конспиратор. Ведь "Петербург" — роман тотальной провокации, и именно поэтическая провокация ассоциаций и оказывается жанром спектакля. Режиссер миф о Петербурге сбивает с котурнов и выступает как двойной агент. Переводит миф поднаскучивший, классически чугунный в актуальный формат. Из формата искусствоведческих и литературоведческих проповедей или старомодных радиоспектаклей (запись такого фоном звучит перед началом представления в Инженерном замке, главы из романа читает Николай Мартон) в формат некончающегося хеппенинга.

Газета "Коммерсантъ С-Петербург" №99 от 02.06.2005

Двойной агент