Путь из варяг к нефти

Норвежский суд приговорил к тюремному заключению самого богатого человека Норвегии - Хьелля Инге Рёкке. На минувшей неделе его адвокаты готовили апелляции в вышестоящие суды. Рёкке не сбежал из страны, а решил, если придется, отмотать весь срок - 30 суток. Вина миллиардера очевидна: он безо всяких экзаменов купил у коррумпированного шведского инспектора сертификат на управление крейсерской яхтой.

Пока Рёкке судится, Норвегия празднует 100 лет своей независимости. В начале 1905 г. парламент-Стортинг объявил о расторжении унии со Швецией. Все лето 1905 г. две страны находились в состоянии войны. Самой виртуальной в европейской истории: за несколько месяцев не было потрачено ни одного патрона. Так бедное королевство получило свободу от богатого соседа - шведы признали независимость Норвегии в октябре 1905-го. В наших краях, тем временем, кровь лилась рекой. В том же октябре Россия в результате революции получила свой первый парламент. Через 12 лет еще более кроваво начала строить социализм. А через 100 лет Норвегия стала идеалом для нового российского руководства: вроде все, как у нас, - северная страна, много нефти, - но нефть эта государственная, а от цены на нее местная экономика вроде бы никак не зависит. И кругом - лучший образец социализма. Это когда все - и умные, и не очень, и талантливые, и бездари, и трудолюбивые, и ленивые - почти одинаково благополучны. Идеал идеалом, но сами норвежцы выбрали себе в герои миллиардера с повадками нового русского.

Социализм

В Осло много бронзовых статуй рабочих, крестьянок, рыбаков и строителей - родных братьев наших монументальных ударников эпохи соцреализма. За 100 лет Норвегия построила одно из самых справедливых обществ в мире, и не стала от этого бедней. А по уровню благосостояния даже победила Швецию. «Швеция всегда была чуть впереди, чуть богаче, чуть развитее технологически, комнаты в домах - чуть просторнее», - вспоминает депутат с тридцатилетним стажем от Рабочей партии Кьелл Энгебретсен. И, уловив мой взгляд, смущенно сжимает в кулаки пальцы с темной каймой вокруг ногтей: «Это я лодку смолил. У меня старинная лодка, ей 65 лет».

«Если бы вы знали норвежский, вы бы поняли, сколько у нас в кафе и магазинах шведов за стойкой», - комментирует победу писатель Петер Норман Воге. Швеция определенно лучше только в одном отношении - там дешевле, хотя она сама и слывет страшно дорогой. Жители городков и деревень, близких к незаметной простым глазом границе, регулярно ездят в Швецию покупать еду, сигареты и алкоголь. И еще швед - главный герой норвежских анекдотов. По ту сторону границы - ровно наоборот.

Норвежский социализм называется «обществом всеобщего благосостояния». Средняя зарплата - 300 000 крон в год, это примерно $4000 в месяц. Минимальная пенсия, скажем, никогда не работавшей домохозяйки - примерно $1400 в месяц. Лечат бесплатно, а полную зарплату по больничному платят год. Причем из бюджета.

С другой стороны, норвежский социализм - налаженная машина по изъятию и перераспределению денег. Шарик мороженого на улице - $4, столько же кола в ларьке, стакан местного пива - минимум $6, билет в метро отнюдь не лондонских масштабов (в городе полмиллиона жителей) - $5. После беглого знакомства со здешним рынком рекламный плакат на витрине «3 CD всего за 299 крон!» (примерно $50) кажется немыслимой распродажей. Но это ведь за вчерашний день, вроде местной A-ha.

Четверть любой цены составляет НДС - в сущности, налог на потребление. Эти 25% - самый высокий в мире показатель. Подоходный налог - прогрессивный, на среднюю зарплату около 30%, но есть те, кто отдает даже 55%. Нефтегазовые компании отдают налог на прибыль в 70–80%. Впрочем, их всего две и обе - государственные.

«Если разделить наши зарплаты на наши цены, получается не настолько уж больше, чем в остальной Европе», - сознается лейборист Энгебретсен. В стране готовятся к парламентским выборам, и одновременно с Осло избирательная кампания стартовала в городке Торре-Вьехо на испанском Коста-дель-Соль: он давно превратился в колонию норвежских пенсионеров. Теперь пенсионеры тысячами уезжают жить еще и в Таиланд - на норвежскую пенсию можно по-настоящему развернуться.

Вообще-то на пенсию выходят в 67 лет, мужчины и женщины одинаково. «Но многие приходят к врачам и говорят, что не могут работать: постоянный стресс, переутомление, болит голова. И их признают нетрудоспособными», - говорит публицист и писатель Петер Норман Воге. В результате 10% населения трудоспособного возраста живет на пособия, пополняя ряды норвежского электората в Испании и Таиланде. Государство тратит на них $7 млрд в год.

«У нас одинаковый с США доход на душу населения - тридцать с лишним тысяч долларов, но у американцев в пять раз больше бедных», - гордится Стейн Ригорд, главный экономист Норвежской конфедерации профсоюзов - одного из столпов местного социализма. В Норвегии зарплата профессора или начальника всего на треть выше, чем у промышленного рабочего. Норвежские бедняки - таксисты, продавцы супермаркетов, уборщицы - в два раза богаче американских бедняков. Тут есть и обратная сторона - норвежские богачи в 20 раз беднее американских.

Так что в лозунге «общество всеобщего благосостояния» акцент надо делать не на последнее слово, а на слово «всеобщее»: норвежцы живут хорошо не потому, что потребляют больше, а потому, что процесс потребления непрерывен и застрахован от случайностей.

Школа равенства

Другой столп норвежского равенства - школа. Не потому, что бесплатная, - это само собой, а потому, что в ней не делают гениев и не наказывают отстающих. «У них сдаешь работу, где в слове из трех букв пять ошибок, учитель пишет в тетради “хорошо, молодец!”, читать не умеешь в 12 лет - опять “хорошо молодец!”, - возмущается Юля, человек с нашим педобразованием. Она живет в Норвегии больше десяти лет, и ее дочь ходит в местную школу. - Я от них добиваюсь: “мне надо знать, как учится мой ребенок”, а они - все свое “не хуже чем все, все хорошо”». Дети с проблемами в развитии учатся в тех же классах, что и здоровые, а экзаменов и оценок нет почти до старших классов.

Юлина дочь приходит из школы в слезах: опять надо идти в лес. Все классы по очереди в один из учебных дней ходят на одну и ту же поляну и жарят сосиски на костре. Это развивает связь с природой - второй по значимости после равенства норвежский культ.

«Норвежский человек - homo природный, а не homo культурный, - рассказывает профессор Томас Эриксен, представитель наимоднейшей здесь антропологической специальности. - Знаете, одна из причин, почему мы не вступили в Европейский Союз, это потому, что мы боимся европейской элитарной культуры. Вот Франция, например, тоже социальное государство, но там есть рафинированные круги, а у нас нет ничего подобного». По ощущению природного равенства людей Норвегия ближе к своему экономическому антиподу - США. «Буш может жарить перед журналистами гамбургеры и говорить с сельским акцентом, наши политики - тоже, а Ширак или Блэр - вряд ли. А Путин может жарить гамбургеры?» - спрашивает Эриксен.

Природа - природой, но вот фраза из местного учебника истории: «В 1830-е годы усилилась активность крестьян в парламенте». В парламенте. В 1830-е. Крестьян. Пока этого не прочувствуешь, норвежской политики не понять.

Нефтью единой

Норвежцы обычно не любят признавать, что на особом пути их поддерживают нефть и газ. «Мы не почувствовали большой разницы до открытия нефти и после», - говорит Дийс Бён, советник Генеральной конфедерации профсоюзов. На первый взгляд, звучит правдоподобно. Огромные деньги от продажи топлива обеими госкомпаниями изымаются из экономики и идут в Нефтяной фонд. Деньги фонда инвестируются в иностранные ценные бумаги, а прибыль опять возвращается в фонд. Но так было не всегда. «До1993 года деньги от продажи нефти шли в бюджет, - вспоминает лейборист Энгебретсен. - Но потом появились вопросы: что будет, когда нефть кончится?» Сейчас закон разрешает тратить лишь небольшую часть фонда, 4–5% - около $1 млрд в год.

Нефтяной фонд - что российский Стабфонд - главная тема местной политики. Например, предвыборной кампании, которая началась на прошлой неделе. Респектабельные партии призывают оставить деньги будущим поколениям, а популисты - левые и правые - начать тратить на общее благо. Больше всего слушают радикальных правых, призывающих потратить деньги - Партию прогресса Карла Ивара Хагена. На прошлых выборах она заняла третье место, а сейчас метит на второе. Кандидаты от Партии прогресса спрашивают, почему в стране, которую называют «северным Кувейтом», такой дорогой бензин, газ и электричество. И такие неважные дороги. «В том, что говорит Хаген, есть смысл, - сознается Энгебретсен. - Мы храним деньги для будущих поколений и не ремонтируем школу. Школа разваливается, и будущим поколениям придется потратить в два раза больше денег, чтобы построить новую».

У социализма, даже если он норвежский, свои типовые проблемы - например, очереди в коридорах поликлиник. Или на сложную операцию - иногда по нескольку месяцев. По берегам фьордов и между городками в глубинке - дороги в одну полосу с карманами каждые 50 метров, чтобы разъехаться со встречной машиной. Все это называется «общественной бедностью».

Общественная бедность есть, но кормит страна кого ни попадя, говорят крайне правые. Ханс Фроде Хелланд Асмир - в самом верху их партийного списка. У него широкий кожаный ремень с металлическими кнопками, а лысая голова кажется бритой, как у скинхеда. Но это совпадение: он юрист, а прогрессисты в целом респектабельнее крайне правых из других европейских стран. Нужно ограничить въезд, безжалостно высылать тех, кто нарушает закон, а новых - прежде чем допустить к социальной кормушке - отправить на годовые курсы норвежского языка и обществоведения, перечисляет Асмир. Даже имамы в мечетях, как сказал недавно его шеф Хаген, должны проповедовать по-норвежски. Прежде, бывало, он сравнивал ислам с нацизмом, противопоставлял Мухаммеда Иисусу и говорил, что общество без этнических меньшинств - это общество, живущее в гармонии. Чужих в Норвегии 7%, больше всего пакистанцев и боснийцев, зато русскоязычная община - самая быстрорастущая. Половина ее ходит в мечети - это беженцы из Чечни.

Покой

Зато лежащие мертвым грузом нефтяные деньги обеспечивают моральный уют. Даже слишком. «Появилась ментальная лень, - сокрушается антрополог Эриксен. - Все знают - не важно, как ты работаешь, что ты умеешь, - всегда будет еда и жилье. Мы больше не соревнующееся общество». Собственно, в Норвегии можно и не работать, и будет не хуже, чем у людей.

За долгие годы гарантированного равенства норвежцы стали несколько тепличным обществом. Вместо математики и инженерных специальностей студенты идут на то, что в Норвегии называют «специальностями самореализации» - науку о правильном питании, социальную и гендерную психологию, антропологию и другой модный образовательный ширпотреб.

Нефтяной фонд будущих поколений не спасает от нефтяной зависимости: почти что вся не связанная с топливом промышленность постепенно хиреет. Все прекрасно понимают, что, в сущности, на ней ничего не держится. «Произошла деиндустриализация норвежского общества, оно больше не основано на труде, - печально вздыхает известный социолог Ивар Фрёнес, и добавляет с завистью: - А вот Швеция осталась индустриальной страной”. В Осло легко встретить человека топ-менеджерской наружности в костюме и при галстуке, катящего на самокате с устремленным вдаль ясным взглядом. Или крепкого мужчину с рыжеватой бородкой, собирающего дырявые норвежские кроны у кафедральной кирки с табличкой «Не хватает на самолет». Одна надежда, что речь идет о билете.

Несогласные

Норвежцы все больше и больше любят тех, кто не попадает в социалистический формат. Наряду с политиком Хагеном это бизнесмен Рёкке. Они прекрасно понимают друг друга. «Рёкке - это хорошо для Норвегии, - озвучивает партийную линию лобастый прогрессист Асмир. - Мы не думаем, что это плохо - становиться богатыми, все об этом мечтают».

Рёкке именно стал богатым. В стране, где богатства в основном наследственные. Старые бизнесмены не принимают его в свой круг так же, как старые политики не приглашают в коалицию партию Хагена. В трудовой Норвегии, где ставят статуи рабочим, богатые держались скромно.

Рёкке родился 45 лет назад в рыбацкой дыре под названием Молде и пошел в рыбаки. Выгодная профессия - в Норвегии уже в 1970-е рыбак был обеспеченным человеком. Но Рёкке презрел норвежский путь и выбрал «англо-саксонский». Он отправился в американское состязательное общество, провернул там несколько афер, разбогател, вернулся на родину и занялся рыбой, раз нефтью нельзя.

Большинство его фирм зарегистрировано в Англии, налоговая инспекция злится, но Рёкке говорит, что все равно платит налогов больше всех, а если он выведет бизнес из страны, без работы останутся десятки тысяч человек. Он - самый крупный частный работодатель в стране.

Старые норвежские миллиардеры отдыхают в крашеных деревянных летних домиках чуть большего размера, чем у их работников. Рёкке отгрохал себе загородный замок в стиле голливудского средневековья и строит другой - в Осло на берегу фьорда. Рёкке владел футбольным клубом «Уимблдон» в Лондоне, но недавно бросил английский футбол и купил команду в родном Молде. Болельщики московского ЦСКА до сих пор вспоминают это название с содроганием: шутка ли - 0:4.

Король Норвегии Харольд Vувлекается гонками на крейсерских яхтах. Рёкке решил быть равным, купил яхту, а потом сертификат на управление ею вместе со шведским инструктором. В отличие от наших олигархов Рёкке очень популярен в народе: большинство моих норвежских собеседников, хоть и не хотят расставаться с социальным покоем, осторожно хвалят Рёкке. За энергию и за патриотизм - он спасает страну от полной «деиндустриализации».