Зашились на работе
Петухи здесь кричат «Алко-го-ли-ки-и-и!» Эта распространенная в средней полосе России вариация на тему традиционного «Ку-ка-ре-ку-у-у!» звучит обидно для Сергея Железнякова, председателя колхоза «Родина» на востоке Ярославской области. «Вы, конечно, напишете, что все пьют горькую, а на самом деле у нас тут, как везде, - оправдывается председатель. - Вам там, в городе, привычно думать, что деревня спилась. Но мы боремся с этим».
Железняков не врет. Его родная Ярославская область недавно прославилась: в теленовостях сообщили, что здесь, дескать, наконец победили колхозный алкоголизм с помощью кодирования. Многие хозяйства расходы на войну с зеленым змием даже прописали отдельной строкой в своих бюджетах. Мода появилась в Любимовском районе области, где находится «Родина», а в этом году ей последовали во всех 19 колхозах.
Бывший колхоз, а теперь СХП (сельскохозяйственное предприятие) «Родина», как его характеризует сам председатель, - обычное, не особо успешное животноводческое хозяйство. Ферма 1975 года постройки, деревянные дома колхозников да единственное кирпичное здание - одноэтажная «контора», она же клуб. В «Родине» выращивают коров местной ярославской породы: они с черными боками и белыми мордами, вокруг глаз - «очки» как у панды. Из их молока варят знаменитые ярославские сыры «Пошехонский» и «Угличский». Сейчас идет заготовка кормов на зиму - косят сено, закладывают силос. Непростое время, с серьезным выражением лица поясняет Железняков: сейчас, как и во время посевной, колхозникам никак нельзя пить - не до того. Самые ответственные работники и не пьют: трое на сенокосе и пятеро на силосовании. Половина ответственных - закодированные.
Всего же из 38 работников «Родины» за последние два года, что здесь председательствует Железняков, кодировались 14 человек - с разным результатом, некоторые не по одному разу. Причем, и мужчины, и женщины - и механизаторы-трактористы, и доярки с телятницами. Из совсем непьющих в колхозе Железняков с уверенностью может назвать только одного - тот еще при прежнем председателе закодировался, после того как спьяну загнал трактор в затопленный карьер. Машина не выдержала одновременного знакомства и с водной, и с водочной стихией: ее отправили в ремонт, откуда ей не суждено уж было вернуться.
В колхозах так было всегда, сетует Сергей Железняков. Он ругает советскую власть, которая «деревню споила и морально разложила»: с тех пор город уверен, что колхозники - люди недалекие и непременно пьющие. А это обидно, хотя в части пьянства и верно, признает председатель. Ну, от обиды и пьют, но больше - от безысходности. Ведь с тех же советских времен жизнь здесь не сильно изменилась: такой же тяжелый физический труд с использованием техники советского еще производства, такие же по-советски неадекватные зарплаты на грани прожиточного минимума, такой же скудный советский досуг с двумя государственными каналами телевещания. И перемен ничто не предвещает.
Бороться с результатом этой самой безысходности тоже пробовали сначала по-советски - вызывали в правление, совестили, мол, есть же дети, жена, трактор в конце концов: «А зря смеетесь, - строго осекает председатель. - Трактор - это для колхозника все! Трактор ведь не кусок железа. Его любят! Ну и работают, конечно, на нем». В том числе и на себя: распахивают участки под картошку, косят сено для собственных коров. Поэтому отобрать трактор за пьянство - самое страшное наказание для колхозника. Но наказания его не страшат. «Я что могу? Немного, - разводит руками Железняков. - Могу на два дня из колхоза выгнать, только потом все равно назад возьму, и все это знают. Могу оштрафовать, но зарплата все равно маленькая. В среднем в прошлом году доярка чуть больше 2000 руб. получала, механизатор - под 2400». Если с премией, то может и 5000–6000 набраться. А 40-килограммовый мешок комбикорма, который поросенок съедает за две недели, стоит 300 руб.
Так что на современные методы борьбы с пьянством денег у колхозников нет. Поэтому кодирование оплачивает колхоз, но с условием: сорвешься - стоимость кодирования, около 700 руб., колхоз из зарплаты вычтет. Не сорвешься - получай трезвость даром.
Однако преимущества трезвой жизни не всем очевидны. Вот, к примеру, два брата Кашириных, Сергей и Дима, оба механизаторы. Сергей, старший, не пьет уже полтора года, а раньше, по собственному признанию, «пил страшно», причем все, что горит, включая «жидкость для ванн, хотя это дрянь вообще-то». Жидкостью для ванн здесь по-простому называют средство для распаривания ног «Крепыш-1» (250 мл, спирт этиловый ректификованный - 88%, вода дистиллированная - 12%, экстракт коры ольхи и цветков ноготков). Однажды Сергей пришел к председателю и попросил направление на кодирование в областной центр: попил и хватит - теперь поживу. Сейчас он все же пьет иногда. Безалкогольное пиво. Другие парни смеются над ним, конечно, но Каширин держится. Ему 27, и он хороший механизатор, говорит председатель. А его мать, агроном Надежда Каширина добавляет: и вообще парень хороший, когда трезвый. Только вот холостой. Вернее, разведенный. «Пропил жену», - жалуется мать. Даже сейчас, после полутора лет Сережиного воздержания, его бывшая возвращаться не хочет.
А вот младший Каширин, Дима, живет со своей в мире и согласии - оба пьют. Теща приторговывает дешевой водкой. «А как тут не пить, когда утром встал - и сразу бутыль видишь? - возмущается Надежда Каширина. - Похмеляйся, пожалуйста!» Диму тоже кодировали. Не продержался и месяца. Второй раз кодировать не стали, повезли к знахарке, «к баушке» (многие согласные тут «глотают», например, вместо «вот» все говорят «от»). Та заговорила воду и велела пить вместо стакана водки - полстакана заговоренной воды. Дима эту воду вместо водки и пил, пока она не закончилась. А теперь опять прогулы случаются.
Гордость родинской антиалкогольной кампании - 43-летний механизатор Саша Сохин, тот самый, что утопил в карьере трактор. Он не пьет четвертый год и хвастается, что трезвость дается ему легко: «Это когда пьешь, жить тяжело. А когда не пьешь - с чего бы?» С Сохиным работает другой закодированный тракторист, Саша Фабриков - его Железняков называет лучшим в колхозе. Он тоже кодировался, и сейчас, как сам утверждает, не пьет. У председателя по этому вопросу иное мнение. Вот на сенокосе, вспоминает председатель, Фабриков за один день 12 тонн сена загубил, потому что запил. Пил-то всего один день, но именно в этот день пошел дождь, и промокшее сено сопрело на поле.
Чтобы заново закодировать Фабрикова, председатель Железняков готов заплатить и больше стандартных 700 руб. Есть, говорит, на примете один врач, который за $100 кодирует «очень эффективно». Адрес ему дал председатель соседнего колхоза - у них принято делиться такими полезными связями. Только Фабриков больше кодироваться не хочет, а насильно же не заставишь. И председателю остается только грустно вздыхать по этому поводу. «Не то чтоб они совесть пропили - нет, совесть еще осталась, - прикидывает Сергей Железняков. - Немного, но еще есть». Но на совесть председатель особенно и не рассчитывает. «Ты пойми, что те, кто пьют, - им все равно, их вообще ничего не интересует уже, - сердито ворчит тракторист Игорь Погодин, характеризующий себя как малопьющего. - Что их вообще может интересовать на пятом десятке такой жизни?»
А молодых - тех, которым еще есть, что терять, - председатель надеется спасти. Таких, например, как 23-летний Владимир Филиппов. У него невеста, 19-летняя доярка Ира, им нужен свой дом. Правление обещало помочь со строительством, только бы работал и не пил. «А он и не пьет, он сильный, - гордится Ира. - Таких мало». Ира работает дояркой всего полгода. Кроме нее, на ферме еще три доярки. Одна попивает, доверительно сообщает бригадир Татьяна Филиппова, будущая Ирина свекровь. Пьяную доярку к корове подпускать нельзя: животные не любят запаха спиртного, лягнет - мало не покажется. А на каждую работницу приходится по 20–25 животных, доить коров запившей доярки кому-то надо. На замену периодически выходит дочка бригадира Наташа. Она не колхозница, в деревне бывает только летом, учится в Ярославле в торговом училище и там же, в городе, собирается остаться после окончания учебы. Ей в деревне откровенно скучно: никаких развлечений, кроме телевизора и редких дискотек в правлении колхоза. Вот и ходит Наташа в коровник с дискотечной прической, залитой лаком с блестками.
Из женщин пьют в деревне не только доярки. Анастасия Семейченкова, как и полагается пенсионерке - уже лет 20 как ушла с железной дороги, где работала проводницей, - знает все про всех. Выпивающих селянок, по ее наблюдениям, много. «Но это не значит, что все пьют. Да и потом, что значит для здоровой бабы, для труженицы, иногда остограммиться? Да тьфу, и все!»
Анастасия Александровна и сама может «принять чуть» - на Пасху или на Троицу, покойников своих помянуть или на соседской свадьбе. Не так, говорит она уверенно, в свое время их воспитали, чтоб «нажираться до ужору и утром себя не помнить». А молодое поколение - то слабее будет. Тяжело им в деревне, сочувственно говорит Семейченкова, и радостей никаких. Особенно у женщин, которые уже и от мужиков со шкаликом не прячутся. «От Верочка идет - здравствуй, Верочка! - от она с соседкой пьет. От женщина с почты на велосипеде едет - она пила тяжко, растрату даже сделала», - обозревает просторы родной деревни Анастасия Александровна. Пьющие соседи для нее привычны, они часть местного пейзажа. Иногда бывают и частью натюрмортов. «От тут у нас мужчина в сугробе замерз. Он от барыги шел, принял - до дому не дошел. Долго тут пролежал, в снег вмерз. Откопали только по весне». Но то все соседи - чужие люди, а свои, ясное дело, не таковы: «А от племянника маво жена идет - сама не пьет, муж не пьет и даже не курит!»
«Барыга», от которой шел покойный селянин, живет в соседней деревне Ивановское, километрах в трех, если идти напрямик через поле. В округе ее многие называют официально, по фамилии, - Агеева. «Она строгая женщина, может граблями огреть, - предупреждает Семейченкова, как-то раз испытавшая на себе ударную силу садового инвентаря. - Торгует жидкостью для ванн, по четвертачку бутылка. А в райцентре она по 16.30 стоит! Барыга и есть». Если «Крепыш-1» развести водой 1:1, то получится напиток крепче водки, но почти в три раза дешевле самой простой «Ярославской» за 72 руб. 50 коп., одиноко стоящей в деревенском сельпо среди пачек сахара и макарон. Только водку берут мало, в основном, к праздникам. А «Крепыша» любой магазин в райцентре продает по 90 пузырьков в неделю.
Самый пьющий сосед Семейченковой - дядя Боря Викторов, на которого уже почти все махнули рукой. У Викторова хоть и стоит возле дома трактор, но как на работника на него особенно не рассчитывают. В середине дня, когда все трезвомыслящие его коллеги работали в поле, он сидел на скамейке возле своего дома и ничего не выражавшими глазами смотрел на свой заросший травой сад. «Все у нас пьют, - бормотал он. - Даже куры пьют. Правда, воду». Дядя Боря тоже кодировался, целых два раза: первый раз не пил год, второй - две недели. Больше кодироваться не собирается: «Могила закодирует - шестой десяток мне уже». Сейчас пьет «как все - по праздникам, а праздники у нас каждый другой день». Дядиборина откровенность очень злит его дочь Лену - она ругает и отца, который «понабрался», и его трактор, который «встал тут», и его петуха, который «чо разорался». А петух, напуганный перепалкой, еще громче затягивает: «Алко-го-ли-ки-и-и, алко-го-ли-ки-и-и!»