Зачистки по-пекински

«И ты предлагаешь мне, мусульманину, пойти обедать в китайский ресторан?!»—возмущается мой знакомый Абулвахид из города Кашгар в Синьцзян-Уйгурском автономном районе Китая (СУАР). Абдулвахид—уйгур, коренной житель Синьцзяна. Он, как и большинство его соплеменников, считает китайцев оккупантами и предпочитает не иметь с ними ничего общего. Национальный конфликт может спровоцировать даже невинный вопрос: «Который час?» Местные китайцы живут по-пекинскому времени (официально утвержденному в автономии), а уйгуры по-местному, совпадающему с алма-атинским и бишкекским.

Китайцы давно борются с уйгурским сепаратизмом. Успехов, конечно, больше, чем у России в Чечне, так что в Пекине гордятся своей прозорливостью, позволившей избежать ошибок СССР. Рецепт национальной политики прост: жесткий контроль плюс много денег и льгот. Однако настоящая победа все так же далека—уйгуров удалось принудить к перемирию, но не к лояльности. Сравнение с Чечней не случайно. Для Китая Синьцзян, как для нас Северный Кавказ. Китайцы составляют лишь половину населения, остальные—национальные меньшинства с чуждой культурой (кроме уйгуров): казахи, киргизы и даже русские. Все, как в Средней Азии: те же улицы с грубо побеленными домами, как с натурных съемок «Белого солнца пустыни», те же богатые базары, те же халаты и тюбетейки.

АЗИАТСКАЯ ЧЕЧНЯ

Как напомнил на прошлой неделе заместитель руководителя антитеррористического центра Министерства общественной безопасности КНР Чжао Юнчэнь, «основная террористическая угроза Китаю по-прежнему исходит от сепаратистского движения “Восточный Туркестан”—преданного союзника “Аль-Каиды”».

Началось все задолго до бен Ладена. В 1759 г. местная империя пала под натиском маньчжурско-китайских завоевателей. С тех пор уйгуры восставали чуть ли не каждый год. В 1944 г. им удалось взять под свой контроль западную часть Синьцзяна и провозгласить Восточно-Туркестанскую Республику со столицей в городе Кульджа. В это время Кульджа была заполнена советскими военными, служившими советниками в уйгурской армии. Однако после прихода к власти Мао Цзэдуна Кремль решил не раздражать своего могущественного союзника и обещал выступить посредником в примирении сторон. Все уйгурское правительство пригласили в Алма-Ату, откуда оно должно было вылететь на переговоры в Пекин. По дороге самолет разбился, а с ним рухнула и молодая республика. Уйгуры уверены, что авиакатастрофу подстроили наши чекисты. «Русские всегда используют нас как разменную карту»,—резюмировал один из уйгурских бизнесменов. Впрочем, к китайцам он относится много хуже.

Претензии уйгуров похожи на претензии чеченцев. Неудивительно—сначала руководство КНР решало национальный вопрос в сталинском духе. Уйгуров, правда, не отселяли. Напротив, в 1950-х годах Пекин начал массовое насильственное переселение китайцев в Восточный Туркестан. В1949 г. доля китайцев в населении Синьцзяна не превышала 10%, к 90-м они стали доминирующей нацией.

Уйгуры ответили терактами. В конце августа 1997 г., через год после вывода российских войск из Чечни, уйгуры тоже подняли восстание в городе Кульджа. В нем главной действующей силой были суфии из ордена кадариа. Как ни странно, в чеченской войне 1994–1996 гг. российским войскам больше всего досаждали их кавказские собратья. Однако в Кульдже восстание было подавлено. После этого в Пекине решили усовершенствовать национальную политику.

В мятежный район входят несколько автономных областей—казахская, таджикская, монгольская. Каждую автономию обязательно возглавляет представитель коренной национальности, которого «курирует» первый заместитель—китаец. Для всех национальностей разрешены школы с преподаванием на родном языке, а в институтах есть квоты для абитуриентов «из нацменов».

РУССКИЕ ЖИВУТ

Не забыты даже местные русские, которых, по официальной статистике, осталось в Синьцзяне около 11 000. Практически все они родились от смешанных браков с китайцами. Наиболее многочисленная русская община сохранилась в той же Кульдже, где есть и несколько десятков «чистокровных» славян. В городе есть даже небольшой русский квартал—несколько семей живут за массивным забором православного кладбища.

За забором создается впечатление, что очутился в дореволюционной России. Где-нибудь в Европе русские эмигранты ассимилировались, а здесь, наоборот—законсервировались. Дело не только в старомодных оборотах речи (например, они говорят «перебиваться с хлеба на квас»), но и в каком-то обостренном чувстве собственного достоинства—империи, пославшей сюда их предков, давно нет, а это чувство осталось.

Гармонь остается у них любимым музыкальным инструментом, под который по вечерам исполняются уже неведомые современному русскому народные песни. За обедом китайские русские непременно пьют тот самый самодельный квас и едят тот самый выпеченный в собственной печи теплый хлеб. Так и перебиваются.

Первые русские переселенцы появились в Северо-Западном Китае в конце XIXв., когда Российская империя на несколько лет оккупировала Кульджу. Новая волна переселения началась в 20-е годы прошлого столетия. В основном это были белогвардейцы, бежавшие из Средней Азии. Потом—голодающие из России и Украины. За ними—советники Красной Армии.

До начала культурной революции в Синьцзяне проживало более сотни тысяч русских. К тому времени в уйгурском языке появились слова «ложка», «вилка», «газета» и «машина». Однако после ссоры Мао и Никиты Хрущева «чистокровным» русским настойчиво предложили эмигрировать, что большинство из них и сделало. Оставшиеся интегрировались в китайское общество.

Но сейчас им предложили восстановить автономию. В Кульдже открыли школу с изучением русского, на Пасху и на Рождество дали дополнительные выходные и даже восстановили православный храм. «Сегодня в школе учатся 100 детей, и только десять из них чистокровные русские. Нам никто не запрещает вести обучение полностью на русском, но мы сами решили отказаться от этого—тяжело потом поступать на учебу в китайские вузы»,—говорит Николай Лунев, директор кульджинской русской школы. Он депутат Всекитайского политического консультативного совета—специального «многопартийного органа», изображающего развитие гражданского общества в Китае.

МИР НЕ КУПИШЬ

А вот с исламом у китайцев пока ладить не получается. «По нашим обычаям, чем больше детей в доме, тем больше счастья. Китайский закон об ограничении рождаемости оскорбляет нашу веру. Мусульманин не должен жить под властью неверных. А если он согласен на это, то он не правоверный, а мунафик (лицемер)»,—убеждал меня пожилой уйгур, не решившийся назвать свое имя. И тут же уточнил, что мусульмане должны доброжелательно относиться к «народам книги»—христианам и иудеям, но не к «язычникам».

Свои претензии к уйгурам есть и у простых китайцев—такие же, как у русских к чеченцам. «Этот народ не хочет работать. Их любимое занятие—грабежи и воровство. Действительно, полиция часто проверяет документы у уйгуров, приезжающих в центральные районы. Но так они и занимаются в основном криминалом»,—объясняет отношение народа Поднебесной к сепаратистам синьцзянский китаец.

Впрочем, китайцы пошли гораздо дальше, чем простая проверка документов. «Контроль за работой мечетей осуществляют религиозно-национальные комитеты. Имамы назначаются только с их согласия и должны отчитываться. Были случаи, что чиновники закрывали вновь построенную мечеть, посчитав, что ее размеры слишком большие»,—рассказывает владелец крупнейшей кульджинской фирмы по производству меда Абду Рахеман. А вот экономическая свобода последних лет ему нравится: теперь он продает мед не только в Китае, но и в Казахстане и России. Абду живет в роскошном особняке, поделенном, как положено, на мужскую и женскую половину, владеет несколькими дорогими иномарками. Выступать с критикой религиозной политики государства он не боится—за это в Китае теперь не сажают, а бизнес у него никто не отнимет.

Госслужащим, конечно, трудно быть столь же смелыми. Они по-прежнему боятся, что их могут уволить только за то, что они посещают мечеть. Уйгурские чиновники замаливают грехи перед Всевышним после выхода на пенсию: вместо положенных пяти раз в день они начинают совершать намаз по десять или даже пятнадцать раз, наверстывая упущенное.

Англоязычная программа китайского телевидения часто рассказывает о преимуществах китайской перестройки по сравнению с советской. Все банально: в России, увлекшись развитием демократии, совсем забыли об экономике, в итоге—хаос и распад Союза. Синцьзянские русские с такой оценкой согласны. Наша Россия им нравится меньше, чем китайская, расположившаяся за воротами кладбища. «Я был в России, посмотрел на вашу разруху и пришел к выводу, что наша система дозированной демократии оправдана»,—пытается агитировать китайский депутат Николай Лунев.

В Пекине уверовали, что деньги—это универсальное средство от всех болезней. Сепаратизм тоже лечат финансовыми вливаниями—национальные окраины сейчас главный получатель помощи из центра. Результат тоже стандартный. Столица района, многомиллионный Урумчи, раньше была застроена типовыми пятиэтажками, а сегодня в центре—столь же типовые для страны небоскребы.

Но политика полной экономической свободы и «дозированной демократии» подтачивает веру в успех у сторонников независимого Уйгурстана. «Конечно же, любой уйгур мечтает о независимости своей страны. Но приходится признать, что это лишь недостижимая мечта. Лучше уж делать деньги, чем сидеть в тюрьме»,—с видом Ходжи Насреддина изрекает народную мудрость бывший подпольщик, а ныне владелец процветающей туристической фирмы Ибрагим.