ЖРЕЦ ФУТБОЛА

СПОРТ

С Бесковым я говорил всего один раз в жизни. Это было в 1988 году, когда я, полдня проведя на базе «Спартака» в Тарасовке, клубным автобусом возвращался в Москву. Бесков восседал на переднем кресле пустого автобуса торжественно, как...

С Бесковым я говорил всего один раз в жизни. Это было в 1988 году, когда я, полдня проведя на базе «Спартака» в Тарасовке, клубным автобусом возвращался в Москву. Бесков восседал на переднем кресле пустого автобуса торжественно, как император на троне. Я робко подошел к нему и попросил разрешения задать три вопроса. Он смерил меня взглядом и кивнул. На мои вопросы он отвечал вполне словоохотливо, и я уже было решил, что контакт налажен, но вдруг он сурово перебил меня: «Вы свою норму исчерпали! Этот вопрос четвертый!».

В Тарасовку я тогда приехал пообщаться с вратарем Дасаевым. Когда я появился на базе, у команды был тихий час. Я ожидал, что мне велят подождать на улице или усадят где-нибудь в углу прихожей. К тому времени я уже имел представление о строгости нравов в иных клубах: в ЦСКА, например, куда я пришел посмотреть тренировку Третьяка, хмырь в штатском гнал меня из зала, настаивая, что тренировка первого вратаря СССР засекречена. Но тут, в «Спартаке», меня ласково подхватил под локоть милейший доктор команды и почему-то повел кормить. Вот это добродушие, сдобренное горячим чаем с лимоном и нежнейшей пастилой, я запомнил…

О Бескове говорили, что он человек суровый и строгий, но мне в тот день он разрешил все. Я думаю, рассказы о его строгости преувеличены: то же самое всегда говорят о любом режиссере или редакторе, который хочет добиться успеха. Когда он проводил тренировку, я стоял на бровке и слушал, что он говорил игрокам. Честно сказать, в этом не было большого открытия: обычная работа. Набравшись смелости, я вышел на поле и смотрел, как тренер Федор Новиков расстреливает Дасаева. Невысокий Новиков в красном спортивном костюме яростно бил в упор, успевая выстрелить чуть ли не десять мячей за минуту, а долговязый Дасаев беспрерывно падал и ловил, падал и отбивал. Пот заливал лицо Новикова, Дасаев уже весь извалялся в грязи, но они и не думали прекращать эту драку. И, помню, я едва удержал себя, чтобы не подхватить отскочивший мяч и не влепить его в сетку. До сих пор жалею, что не сделал этого: у меня на счету был бы гол, забитый вратарю сборной СССР…

Журналист, гуляющий по полю вместе с игроками; доктор, щедро кормящий гостя пастилой; вратарь, после тренировки целый час позирующий фотографу на лужке с одуванчиками, — спартаковская демократия, спартаковское равенство и радушие очень хорошо чувствовались во всем этом. Бесков же был выходцем из «Динамо», где главным в отношениях всегда была субординация. «Динамо» в «Спартаке» никогда не любили именно за нравы, царившие в этом клубе; известно высказывание Николая Петровича Старостина, который на установке перед игрой шлепнул газетой надоевшую всем муху со словами: «У, «Динамо» проклятое!». Но именно динамовский человек Бесков сумел придать сказочной спартаковской демократии законченные формы. При Бескове состав на игру в «Спартаке» определялся голосованием: каждый игрок писал на бумажке одиннадцать фамилий и отдавал тренеру. Это были тогда единственные настоящие выборы в СССР: все остальные ничего не значили и ничего не решали.

Удивительна, однако, не только сама эта демократия посредине советской политической пустыни, но и то, что Бесков умудрился сделать ее эффективной. В противоборстве с тотальным футболом Лобановского он не проигрывал, хотя у Лобановского играли атлеты, а у Бескова часто играл непонятно кто. Вернее, эти люди были непонятно кем до того мгновения, пока их не увидел Бесков. Он умел увидеть классного футболиста в безнадежном дублере Гаврилове или в провинциальном форварде и медбрате по профессии Ярцеве, который в высшую лигу попал в 29 лет. Этот грузный человек, носивший дорогие костюмы и элегантные галстуки, внутри себя был почти анархист: возраст, рост, вес и даже репутация игрока для него не очень много значили. Он видел в людях не то, что все. В эпоху, когда Блохин шпарил по краю, как мотоцикл, он ставил в центр обороны неторопливых Суслопарова и Мирзояна; во времена, когда мощность киевских полузащитников можно было измерять в лошадиных силах, Бесков доверял нити игры маленьким, тщедушным паренькам Черенкову и Сидорову.

Немногословный Бесков всегда вел себя с величием человека, знающего себе цену и осознающего свою миссию. Она состояла не в том, чтобы чумазым шахтером добывать в поте лица очки, а в том, чтобы властным маэстро создавать прекрасную, удивительную Игру. Его вечный противник, Лобановский, превращал футбол в науку и строил игру по плану, как строят мост или завод. Бесков научному футболу Лобановского противопоставлял свой интуитивный футбол, в котором место плана и расчета занимало прозрение. В те годы очень ценились длинные пасы и четкая геометрия игры — все то, что проповедовали прогрессивные голландцы и продвинутые немцы. Но «Спартак» Бескова был как-то подчеркнуто, издевательски независим и несовременен: игроки тешились быстрой стеночкой и дурили головы соперникам мелким пасом.

В той команде на главных ролях был странный человек Федор Черенков, который однажды, давая мне интервью, промолчал полтора часа. Я задавал вопросы, он односложно отвечал, я объяснял ему, что он хотел сказать, он опять молчал, не подтверждая, но и не опровергая. Так мы с ним и побеседовали. Этот Федя был у Бескова чем-то вроде юродивого, которому позволено говорить истины царям. Он и говорил: то вдруг, как по наитию, пускал мяч в свободную зону, указуя путь, то делал финт, вполне достойный дворового футбола, в результате чего вся вражеская полузащита оказывалась в дураках. И Бесков тогда улыбался на трибуне своей сдержанной, красивой улыбкой.

Иногда казалось, что Бесков, подобно ученому из романа Мери Шелли, умеет создавать живые существа из глины. Бритый наголо могучий опорный полузащитник Сорокин в «Спартаке» у Бескова играл так, словно родился для этой позиции, но стоило ему поверить в свое независимое существование и уйти в ЦСКА, как он кончился: мысль исчезла, дух умер. Что такое произошло с игроком, не мог объяснить никто. И это не единственный пример удивительных деяний Бескова. Я сейчас говорю не о масштабе загадок, а об их качественном родстве: до сих пор никто не может объяснить, каким образом ацтеки возводили свои пирамиды и средневековые ясновидцы предсказывали будущее. Это знали жрецы и астрологи, но их уже нет. Так и Бесков, он никогда не был тренером в обычном смысле слова: скорее он был жрец игры, овладевший ее тайным смыслом и все свое знание унесший с собой.