ДЮЖИНА БУЛЫЖНИКОВ В ПРУД СТАГНАЦИИ
БИБЛИОТЕКА
С русской беллетристикой, кажется, все, как в известном анекдоте про поручика Ржевского: выходит лихой гусар, проспавшись, из походной палатки, потягивается и произносит: «Какое чудесное утро!». «Мать, мать, мать…» — привычно откликается...
С русской беллетристикой, кажется, все, как в известном анекдоте про поручика Ржевского: выходит лихой гусар, проспавшись, из походной палатки, потягивается и произносит: «Какое чудесное утро!». «Мать, мать, мать…» — привычно откликается эхо.
В точности так, ежели «Мать» подразумевать горьковскую, и не буквально, но в качестве ролевой модели (хотя вот «Санькя» у Прилепина — это даже и прямой если не ремейк, то развернутая аллюзия на труд товарища Пешкова). После постмодернистских деклараций тотального релятивизма и равной несерьезности всего, после навеянного советским похмельем отрицания социальной роли литературы вовсе, после игр в масскульт, гламур, салон и бонтон «литература идей» в ее прямом, политизированном изводе возвращается. И едва ли в гости — скорее на ПМЖ.
Про Пелевина умолчим, он и все предыдущее десятилетие чуть не в одиночку выдавал формулы актуальной социальной реальности — фельетонные, да, но таковы уж темпора и морес. Хватает и прочих. Сводит саркастические счеты с Кремлем экс-телекиллер Сергей Доренко в «2008». Бодается с административным дубом еще один нахрапистый «человек из ящика», Владимир Соловьев, в «Евангелии от Соловьева». Дмитрий Быков, разбиравший механизмы русской государственности на материале то 1918-го, то сталинских репрессий, после «Эвакуатора», откровенного романа-диагноза-предупреждения, достраивает действующую модель отечественного исторического процесса в готовящемся к изданию романе «ЖД». Александр Проханов гвоздит крупным калибром все существующие политэлиты, включая своих заединщиков-патриотов, в «Политологе». Из областей чистого жанра оказывают огневую поддержку то обозреватель «Новой» Юлия Латынина, в своих «экономических триллерах» сосредоточенная не на перестрелках и погонях, а на грязной изнанке реальных политических и финансовых разборок, то какие-нибудь журналист Краснянский с олигархом-расстригой Смоленским, в недавнем «Заложнике» производящие слив инсайдерской информации про механизмы наследования власти в постперестроечной России, особенно завлекательной в контексте нынешних «гаданий на преемника»…
Причин чего ж долго доискиваться: русская литература всегда готовно кидалась в битву социальных идей, круша скулы и получая тумаки. Особенно это характерно для периодов политических заморозков — когда все еще не так схвачено и сковано, чтобы вовсе не вякнуть, но уже подернулось ледком. Когда общественная жизнь в ее полноценной, европейской версии упразднена, но в лагерную пыль за высказывание суждений не превращают, вакансия жаркого форума по актуальным вопросам отходит словесности.
Понятно ведь, что сейчас именно такой период: публичная политика самоликвидировалась, утратив даже развлекательно-цирковой элемент, медийное пространство порядком зачищено (на ТВ так и вовсе до лакового блеска), институты «гражданского общества» за полтора десятилетия новой русской демократии так и не вышли из эмбриональной стадии… И не то чтобы в России совсем нет свободы высказывания — но все как-то по умолчанию признали, что высказывание это (в обычной гражданской форме) тотально неэффективно, от него не идут круги по воде, как бывает на проклятом и благословенном Западе.
Всякий говорящий тут словно уверен, что не будет услышан, всякий слушающий убежден, что слышит он один. И вроде бы все, кто вообще думает о таких вещах (а их много), понимают или хоть чувствуют, что вскормленная нефтедолларами путинская стабильность — это не совсем стабильность, это скорее пауза, выставленная на телевизионном пульте, затишье как бы не перед бурей; и, значит, нужно что-то менять, пока кто-нибудь не нажал кнопку — и гипнотизирующая «тень совиных крыл» не рассеялась. Общественная дискуссия бы не помешала, активный перебор вариантов…
Вероятно, литературоцентричному нашему сознанию проще видеть стартер для этой самой дискуссии, тот булыжник, который способен прорвать-таки поверхностное натяжение сонного пруда Отечества, в увесистой глыбе «большого русского романа» (или уж небольшого, компактность нынче востребована). А литература — дама чуткая и не чопорная — откликается на спрос.