14 сентября 2007, 11:48 Культура

Место падения

Вышел «Отрыв» Александра Миндадзе

Антон Костылев Вышел «Отрыв» Александра Миндадзе — расследование авиакатастрофы, один из самых радикальных отечественных фильмов последних лет.

Трясущимися губами молодой человек — пресс-секретарь авиакомпании — лопочет что-то про «обстоятельства неизвестны», «делаем все возможное», «номера в гостинице». Лицо его прыгает, как лягушки в пруду. Глаза родственников, в которые он с таким ужасом смотрит, остаются за кадром — лишь несколько человек из толпы недождавшихся самолет с родными и близкими выберутся из этого облака анонимного горя, чтобы исполнить короткую, меньше полутора часов, тарантеллу отчаяния — первый режиссерский фильм сценариста Александра Миндадзе «Отрыв», только что вернувшийся с внеконкурсной программы Венецианского кинофестиваля.

Доселе неразрывный дуэт Абдрашитов--Миндадзе катастрофы ценил всегда. Не только физические — «Остановите поезд», «Армавир», не только социальные — «Плюмбум», «Магнитные бури», но и художественные. Поиски формы, адекватного материалу языка приводили к короткому замыканию — в яркой вспышке кинореальность сворачивалась в кокон, в котором привычная повседневность продолжала жить по диким, пугающим законам жестокого абсурда.

Одиночное плавание Миндадзе оказалось менее отстраненным, но более радикальным.

Трагедия такого масштаба — разрыв всех связей: социальных, эмоциональных, родственных. Случайные люди, столпившиеся вокруг оставшейся от их прошлой жизни воронки, трутся друг об дружку открытыми ранами, кричат от боли и невольно становятся братьями по крови. Вслед за геометрией катастрофы Миндадзе рвет свой фильм в клочья, выхватывает лица, истерики, эпизоды, диалоги, сшивает по живому, чтобы в конце концов получился квест — поиск хоть какого-то смысла в этом море абсурда. Поиском займется странная пара — суровый молчаливый мужчина с неподвижным лицом и прилепившийся к нему говорливый спутник, потерявший жену. Они будут искать сначала комиссию, расследующую обстоятельства дела, затем черные ящики, потом пилотов и, наконец, диспетчера, чья ошибка стоила жизни стольким людям. Вокруг будут кружить одышливый толстяк и глуховатый дед, ожидая своей порции последней правды.

Впрочем, сюжет здесь — не последовательно рассказанная история, а спираль эмоциональных состояний, безжалостная коррида скотского, природного, бессмысленного и человеческого.

Катастрофа — вещь предельно физиологичная. Слезы и пот перемежаются колбаской и водочкой, отчаяние — похабным истерическим весельем, ужас — похотью. Противоестественная близость, которая возникает между совершенно чужими и бесконечно разными людьми, кого-то приводит в идиотическое умиление, кого-то — в бессмысленную ярость.

Однако, поднимая все эти ошметки на дыбу кино, Миндадзе предпринимает попытку почти беспрецедентную — попытку взгляда, лишенного всяческого сочувствия. Самым абсурдным, самым катастрофичным оказывается факт, что состояние предельного отчаяния, абсолютного дистиллированного горя переживают люди, в общем-то, неприятные во всех отношениях. Стоя в той неустойчивой точке, откуда Достоевский отправился в одну сторону, а экзистенциализм — в другую, Миндадзе наблюдает, как толпа родственников вдохновенно бежит к месту падения самолета, как жители соседней деревни мародерствуют на усеянном осиротевшим барахлом поле, как их гоняют солдаты, за банной оргией выживших пилотов, за тем, как извивается голой на хоум-видео пропавшая жена, пока ее рассыпавшийся в труху муж пьяно лапает экран телевизора.

Единственной вызывающей сочувствие фигурой парадоксальным образом оказывается едва мелькнувший диспетчер, переживающий столь же дистиллированное чувство вины.

Временами «Отрыв» несносен, как несносны бывают фильмы Муратовой. Однако оценивать работу актеров, которых Миндадзе тщательно подбирал по принципу «незасвеченности», и прочие элементы конструкции кажется невозможным. Речь горя косноязычна, вслушиваться в нее — дело интимное, и то, что кому-то покажется бессмысленным воем, для другого окажется словом. Придется напрячь слух.