09 сентября 2008, 10:34 Культура

Встать! Пересуд идет

«Пересуд» Алексея Слаповского

Владимир Цыбульский В «Пересуде» Алексея Слаповского классический захват бандитами автобуса с заложниками переписан по-русски в жанре философского триллера с известной разборкой: «Кто виноват?»

Излюбленная мысль Алексея Слаповского в его сериальных сценариях и романах — виноватых нет. В «Пересуде» она выражена злее и острее. Виновных нет, потому что виноваты все. И получают по заслугам без разбора. Гуманизм, приправленный жестокостью, в последнем триллере Слаповского все ближе к жизни.

Сюжетные заморочки автора сценариев «Участка» и ностальгически современного полотна «Ирония судьбы. Продолжение» занимают мало. Они ему немножечко скучны. Нет, читатель будет замирать, не отрываясь, там, где положено.

Но не эти замирания интересуют Слаповского.

«Пересуд» по замыслу должен был перевернуть акценты и повороты в известном заранее, хоть и очень остром сюжете. Переоценки привычного занимают автора более всего. Тут он вовсю припрягает самоуверенность и искушенность читателя. На пересечении ожидаемого, очевидного и парадоксального предлагается разделить жесткие и неприятные открытия автора, расстающегося постепенно от книги к книге с некой излишне благостной оценкой происходящего вокруг, в людях, в нем самом. Если раньше простенькая связка – все мы каждый день участвуем в притеснении, унижении, предательстве, обмане и преступлении, и значит, никто ни в чем не виноват, и можно прощать и любить, — его вполне устраивала. Теперь ему этого мало.

Идея меняется на, в общем-то, прямо противоположную. Наблюдать за переменами – как минимум любопытно.

Отплывает от Павелецкого вокзала ковчег рейсового автобуса Москва — Сарайск, и в нем разных типов и характеров (отчасти фирменных от сценариста Слаповского, но оттого не менее живых и узнаваемых) каких по паре, каких поодиночке. Есть у нас тут водитель – положительный и обстоятельный мужик Козырев. Есть его сменщик, красиво и увлеченно любящий женщин Артем. Мама — провинциалка и тиранка — свозившая покорную дочку в Москву на аборт. Красавица-бизнесменша. Отвязанный инфантильный юноша-наркоман и другой – романтик-историк с гитарой. Мужчина в кризисе пожилого возраста с ружьем, готовый к суициду. Влюбленный муж, увозящий в Сарайск сбившуюся с пути в столице амбициозную жену-алкоголичку.

Ковчег принимает в распахнутые двери пятерку беглых заключенных — от показательно осужденного Ходорковского, переименованного автором в Федорова, до маньяка-насильника, убийцы по призванию и философии, и другого, порезавшего от обиды пять человек. А еще угонщика из любви к механизмам. Осторожно, двери закрываются.

Автобус плавно тянет за собой сюжет по главам с названиями летящих за окном населенных пунктов: Москва — Липовцы», Липовцы — Драницы — в память о Ерофеевском шедевре.

Пассажиры пьют с преступниками, слушают фальшивые бандитские исповеди, бунтуют, покоряются силе, ждут освобождения. И никто и не думает беседовать с ангелами.

В триллере, в отличие от детектива, где тайна в прошлом, время движется из настоящего в будущее вместе с героями к неминуемой катастрофе. В одном слое кувыркаются заложники с преступниками, мечтая освободиться и не погибнуть. На уровне метафизики изводят и мучают друг друга представления героев о том, что есть преступление и справедливость. Что правильно и нет. Что дозволено и не допустимо. Кто преступник, а кто чист.

Заложниками замкнутого пространства несутся идеи и люди со скоростью 90 км в час по федеральной трассе в окружении групп захвата.

Герои, в полном соответствии с классикой жанра, все ближе к кризису освобождения, в котором неясно еще, кто погибнет (по пути одна уже погибла, вторую изнасиловали). К своему крушению летят идеи и представления участников драмы – кто здесь преступник, кто жертва, кто виноват и должен быть наказан. Сюжет вздваивается, как рельсы на стрелке. И тут же возвращается в единую колею.

Пересуд, предложенный убийцей Махавцом пассажирам рейса Москва — Сарайск для мелкого торжества и пресечения попыток к бунту (несчастные под угрозой разбитого лица должны, как присяжные, голосовать за оправдание каждого зека после изложения им собственной версии вменяемого следствием и судом в вину), отыгрывается с заданным результатом и легким мордобоем. И возобновляется снова и снова.

От суда над осужденными переходят к суду преступников над «судьями-пассажирами». Каждый из них должен сознаться в своем преступлении (среди прочего раскрываются виновные в кражах, изнасиловании и даже в парочке скрытых убийств). Но и это еще не все.

Настоящий Пересуд наступает, когда сила и стволы оказываются на стороне жертв.

Истязаемые меняются местами с истязателями. Стержень справедливости, на котором только и способен удержаться триллер, рассыпается в пыль. В связи с полной его нематериальностью.

Масштаб духовной катастрофы предопределяет тотально катастрофический для жизни и здоровья участников финал. Дурно понятый при прохождении по инстанциям приказ исполняется группой захвата с почти поголовным истреблением преступников и жертв. Тупая чиновничья машина, в которой право на жизнь исчисляется разрешенным процентом потерь, получает разумное оправдание. Когда невозможно отделить виновных от невинных, виновны все, а виноватых нет – все равно, кто понесет наказание.

Оценка глубины авторской мысли – дело читателя. Но, совершая свой собственный пересуд, возможно, он учтет смягчающее вину автора обстоятельство. В практике отечественной беллетристики мы, похоже, впервые имеем дело с банальным голливудским сюжетом, столь мастерски приспособленным к исканиям ответа на давно выдохшиеся от постоянного употребления и, тем не менее, вечно живучие российские вопросы.

Алексей Слаповский «Пересуд». М. 2008. «Эксмо».