Мечетеносцы

Сараевский City Pub похож на пчелиный улей, только вместо мёда - пиво. Гул от него слышен за пару кварталов, а толпа тех, кто не поместился внутрь и потому пьет на улице, перекрывает пол-улицы Зелених Беретки, названной так в честь первого отряда армии боснийских мусульман. Хозяин паба и бывший бригадный генерал этой армии по кличке Зуко протискивается сквозь толпу к корреспонденту Newsweek и, показывая на сцену, комично шипит: «Террористки, террористки!»

На сцене - четыре модно одетые девушки и рок-команда исполняют песню под названием «Сатана». Группа называется «Забраньено Пушенье», это югославские Pink Floyd и Rolling Stones в одном лице. Девушки - женский хор мечети хорватского Загреба. Их ангельские голоса придают классическому хиту группы особенно инфернальный оттенок. Творческий союз возник при создании саундтрека к фильму «Нафака». Это классическое сараевское словечко, которое можно перевести как «твоя карма на сегодняшний день». Старинное понятие приобрело новое звучание в связи с проникновением в балканские языки английского слова на букву f.

Вообще в мечетях не должно быть хоров, тем более женских. Но загребские мусульмане - это те же бошняки, что и в самой Боснии: славяне и коренные жители Европы. Их ислам - с приставкой «евро» - позволяет делать очень многое из того, за что в иных мусульманских странах побивают камнями. Религиозные фанатики здесь тоже есть. В прошлую среду местные ваххабиты напали на организаторов сараевского гей-фестиваля. Результат - девять человек избиты, 20 нападавших арестованы. На эту новость можно посмотреть с двух сторон. С одной - снова мусульмане проявляют агрессию. С другой - в Москве гей-парады разгоняют не воинственные радикалы, а милиция. Боснийские же полицейские геев защищали, мэр города выразила решительный протест против нетерпимости к секс-меньшинствам. Ну и потом, кто были эти геи? Правильно, мусульмане.

Западный исламофоб сказал бы, что Босния находится на фронтовой линии «столкновения цивилизаций», как охарактеризовал отношения между западным и исламским миром классик жанра Самюэль Хантингтон. Но человеку, далекому от местных реалий, непросто найти десять отличий между фигурантами боснийского конфликта начала 90-х. Один японский студент приехал в Боснию изучать местную жизнь и, переезжая из города в город, не заметил, как оказался в сербской части. Где-то на третий день, прогуливаясь со знакомыми мимо колокольни православного собора, он решил проявить эрудицию: «Я заметил, что у вас с минарета никто не поет. Это местная особенность?» Сербы его чуть не убили.

С точки зрения китайцев или индуистов, многовековое противостояние между христианами, мусульманами и иудеями выглядит как ссора между Иваном Ивановичем и Иваном Никифоровичем. Сторонники теории «столкновения цивилизаций» считают, что религия формирует цивилизацию. Но история и современные реалии трех родственных авраамических религий заставляют предположить обратное. В темные века европейские полуварвары-христиане под знаменем веры крушили центры более передовой на тот момент исламской цивилизации, которая сохранила для нас наследие античности. Крестоносцы в чем-то были похожи на «Аль-Каиду»: находили в Священном Писании оправдание чудовищных злодеяний против «неверных». Но Ренессанс, который не случился бы, в том числе если бы европейцы не получили доступа к исламским библиотекам, где хранились тексты Аристотеля и Авиценны, заставил христианство адаптироваться к новым реалиям. Оно перестало быть религией, которая принуждала женщин прятать волосы и носить пояса девственности, жгла на кострах ученых и благословляла пытки «испанским сапогом».

Ислам тоже подвергался разнообразным метаморфозам во времени и особенно в пространстве. Трудно найти более разных людей, чем практикующая многомужество сенегалка, пуштунский боевик-талиб, пастух-бедуин из Аравии или болливудский секс-символ с обложки глянцевого журнала. Нефтяные деньги, которые оказались в руках представителей одной из форм ислама - жесткой, ритуализированной, более агрессивной, - позволяют им влиять на умы людей по всему миру. Мероприятия, подобные кёльнскому конгрессу, растущие на Западе антиисламские настроения только помогают им создавать у мусульман синдром осажденной крепости. Но когда смотришь на реалии жизни мусульман Европы, особенно коренных, возникает ощущение, что европейская модель для них - еще один символ веры.

МУСУЛЬМАНЕ НЕ ПО ПРОФЕССИИ

• Почему, когда в Сараеве раздается призыв муэдзина, большинство людей продолжают как ни в чем не бывало пить кофе и пиво в уличных кафе? - спрашиваем мы у муфтия Боснии Мустафы Церича.

• Ну вы же знаете, у нас многокультурный город, наверное, это не мусульмане, - смеется он, затем продолжает серьезно: - Просто у нас есть свои особенности. Мы - мусульмане не по профессии, а по сути. Есть принципы, а есть модели, - объясняет нам духовный лидер бошняков (боснийцев-мусульман. - Newsweek). - Справедливость и честность - это принципы. А, к примеру, демократия - модель их воплощения в жизнь. Но в США - одна демократия, а в России - совсем другая. Видите, то же и с исламом.

Муфтия Церича часто называют одним из Мартинов Лютеров современного ислама. Он очень любит употреблять термин из эпохи Просвещения, лежащий в основе европейской политической модели, - «социальный контракт». Основная мысль его трудов и изречений в том, что мусульмане Европы должны этот «контракт» подписать и свято соблюдать, иными словами, разделять те ценности, на которых строится европейская цивилизация. Только таким образом, считает он, они сами могут добиться уважения и соблюдения прав. Кроме того, исламу нужны перемены.

• Надо менять те устаревшие и наносные вещи, которые не имеют отношения к исламу, вроде подходов к роли женщины в обществе, - объясняет он. - Мусульманам нужно меньше говорить о том, кто они, а больше работать, хорошим примером показывая, что они нормальные люди, такие же, как и все. Некоторым людям я бы вообще запретил произносить слово «ислам».

Это, по всей вероятности, относится к таким, как Наджа Диздаревич. В Сараеве она смотрится белой вороной. Тут в жаркий день местные девушки оголяются так, как не стали бы делать, скажем, западноевропейки. Женщины в исламских одеждах тоже встречаются, но одежды эти подчас столь цветасты и экстравагантны, что могут вызывать у мужчин не меньше соблазна. Наджа ходит в однотонном светлом одеянии с полностью закрытым непрозрачной вуалью лицом. Тех, кто так одевается, в городе не любят - могут накричать, нагрубить. Однажды к ней подбежала женщина и, ничего не сказав, сорвала вуаль, бросила ее на мостовую и растоптала.

Носить вуаль Наджа стала в тот день, когда ее мужа-алжирца арестовали, чтобы депортировать в Гуантанамо. «Когда его уводили, я сказала ему то, что не могу себе простить. Я спросила: неужели ты мне всё это время врал?» - рассказывает она. Муж среди многих других арабов приехал в Боснию во время войны и остался там навсегда. Как утверждает Наджа, он не воевал, а работал в гуманитарной организации, помогавшей сиротам. Но ЦРУ посчитало иначе, поэтому муж был задержан и без суда переправлен на Кубу, где и находится по сей день. Когда ее спрашиваешь о ваххабитах в Боснии, она взрывается: «Я целый год ходила, спрашивала, кто такие ваххабиты, никто мне толком не объяснил. Один сказал, что они Коран бесплатно раздают, когда все остальные продают. Вот в чем их вина!»

Но судя по тому, что боснийское руководство в последние годы инициировало массовые депортации бывших моджахедов из Боснии, невзирая на военные заслуги, их подозревают не только в преступном бескорыстии. Муфтий Церич, тщательно избегая употребления слова «ваххабит» - все-таки главное направление ислама в Саудовской Аравии - не скрывает, что считает бородатых мужчин и их полуподпольные организации большей опасностью, чем тот же кёльнский конгресс. «Я не боюсь критиков ислама, будь то Салман Рушди, датские карикатуристы или французские противники хиджабов. Самая большая угроза исходит от людей, которые называют себя мусульманами и выступают от имени ислама», - считает муфтий.

Церич так часто и настойчиво подчеркивает, что боснийцы - коренные мусульмане Европы, в отличие от иммигрантов из арабских стран и Южной Азии, что не остается сомнений в том, кого он считает носителями настоящего европейского ислама. «Я европейский патриот во имя ислама. Когда кто-то проклинает Европу, они проклинают меня, потому что я - европеец», - говорит он. По словам муфтия, главное преимущество евромусульманина в том, что европейская система дает ему право интерпретировать Коран так, как он считает нужным. «Свобода - это самая базовая ценность, потому что только в условиях свободы имеет ценность моя вера. Демократия и права человека - это ценности всеобщие, следовательно, мусульманские», - считает Церич.

ДЖАДИД ДАСТ НАМ ВСЁ

Сараево - уникальный город, где османская архитектура смешалась с австро-венгерской, а мечети стоят бок о бок с христианскими храмами. Других таких городов в Европе мало, точнее, всего один - Казань, столица Республики Татарстан. Ее отличие от боснийской столицы в том, что в Сараеве после войны почти не осталось сербов, а Казань по-прежнему мультикультурный город. Именно поэтому сравнение с Боснией не нравится Рафаэлю Хакимову, бывшему политическому советнику президента Шаймиева. Хакимов - один из отцов татарского суверенитета, человек, разыскавший икону Казанской Божией Матери, волевым решением установивший день тысячелетия Казани, а также известный вольностью суждений и эксцентричностью, которые в путинскую эпоху не ценятся. Уволен Хакимов был в начале этого года, когда призвал Россию признать независимость Косова. Подождал бы с этими заявлениями до августа - проблем бы не было.

Вне России Хакимов прославился как еще один исламский Мартин Лютер, ничем не хуже Церича. Он написал книгу под названием «Где наша Мекка?», в которой ввел в широкое обращение термин «евроислам». Судя по термину, на вынесенный в заголовок вопрос нужно отвечать так: где-то в районе Брюсселя. У татарского исламского либерализма давняя история. «Всё началось еще в 1804 году. Мне кажется, наши реформаторы ориентировались на Мартина Лютера. Они понимали, что ислам отстает, потому что мусульмане отказались от важнейшего понятия “свободомыслие”, по-арабски иджтихад», - рассказывает экс-советник Шаймиева, сохранивший за собой пост директора Института истории Татарстана.

Речь идет о джадидах - получивших европейское образование татарских интеллектуалах, которые радикально модернизировали татарский ислам в XIX в. Сутью джадидизма, по словам Хакимова, было нежелание воспринимать священные тексты как буквальное руководство к действию.

• [Татарский богослов] Муса Бигиев приехал на север Финляндии в месяц Рамадан, когда надо поститься до захода солнца, и залез на гору, с которой было видно, что солнце не заходит за горизонт совсем. А в Коране сказано, что восход и закат - самое великое творение господа. Ну и что делать? - пытает корреспондентов экс-советник Шаймиева, еще в начале интервью предупредивший, что любит, как суфии, отвечать на вопросы вопросами.

• Ну, наверное, просто сказать, что Коран писался в определенных исторических и климатических условиях, - неуверенно отвечаем мы.

• Поздравляю, вы стали джадидом! - торжественно объявляет татарский Мартин Лютер, встретив нас в шортах и босиком в своем небольшом доме на казанской «Рублевке» - в приволжском поселке Боровое Матюшино, где живут самые близкие к Шаймиеву люди.

Ритуалы, сопровождающие обращение в ислам, оказались для присоединения к джадидам совершенно излишними. «Мусульманин просто означает верующий. Джадиды говорили: если ты творишь добро - значит, ты мусульманин, будь ты хоть христианин, хоть язычник», - рассказывает Хакимов. При таком широком толковании остается непонятным, где заканчивается джадидизм и начинается нерелигиозность.

За тем, чтобы какой-нибудь либеральный интеллектуал, вроде Хакимова, не увел паству за эту границу, ревностно следят в Духовном управлении мусульман Татарстана. На столе у заместителя муфтия Татарстана Рамиля-хазрата Юнусова - книга крымско-татарского джадида Исмаила Гаспринского, парижского секретаря Тургенева.

«Некоторые пытаются представить ислам, как что-то негибкое и не адаптирующееся, но я считаю, что это не так. Дом ислама может быть хоть многоэтажкой, хоть коттеджем; главное, чтобы был единый фундамент», - объясняет он нам.

Татарский «исламский дом», по словам Рамиль-хазрата, был красивым и удобным, когда им занимались джадиды. «Чем прославился Татарстан в мире? Не нефтью, не балетом, не машиностроением, а нашими богословами-просветителями», - говорит он. Однако при коммунизме он пришел в упадок, поэтому в 90-е годы вынуждены были привлекать арабских и турецких «ремонтников». Это «дому» на пользу не пошло - не были учтены местные условия. В этой связи джадидизм становится как никогда актуален. «Сегодня надо сказать, что значит Коран в третьем тысячелетии. Нам нужно не средневековое, а современное научное толкование», - рассуждает Рамиль-хазрат. Однако евроисламскую трактовку Корана он принять не готов. «Что это за ислам, где нет основ религии, где нет паломничества?! Я это могу воспринимать только как философское учение», - говорит он.

Если бы сторонники всех школ исламской мысли собрались изучить плоды своей интеллектуальной работы, то жительница Казани Альмира Гатауллина могла бы послужить идеальным опытным образцом.

«К счастью, Всевышний мне всегда посылал мужей моей веры. Я сейчас третий раз замужем, и, как выяснилось, опять неудачно», - рассказывает нам Альмира. Один раз Всевышний чуть было не послал японца-христианина, но Альмира это пресекла, когда увидела, что у него дома на каждой стене по распятию. Для нее принципиально, что кто бы ни стал отцом, ее дети должны быть мусульманами. Своему единственному ребенку она дала редкое для Татарстана арабское имя Карим. «Мужья-то мусульмане, - жалуется она, - но когда встал вопрос об обрезании моего сына, все они испугались, и мне пришлось всё организовывать самой».

В первом браке Альмира была «покорной мусульманской женщиной» и честно провела семь лет у плиты. Выйдя замуж во второй раз, она заявила мужу, что готовить не умеет и учиться не будет. Одетая в платье с довольно открытым верхом, Альмира, по ее признанию, любит «зажигать» в клубах, однако при этом не пьет и не курит. Она понимает, что не убережет сына от соблазнов современной жизни: «Он у меня растет уже высокий, красивый, представляю, каким мачо будет. Пусть хотя бы предохраняется - в наше время и это уже достижение». Примерно теми же словами можно выразить и сущность исламской реформации: если уж нет спасу от соблазнов западной цивилизации, то лучше расслабиться и получить удовольствие. Главное - предохраняться.

Абдулкарим Соруш

Впервые исламским Лютером стали называть иранского философа Абдулкарима Соруша. Отучившись в Лондоне, он вернулся в Иран после падения шахского режима, но разошелся в идеологии с новой властью. Ныне преподает в Гарварде. Соруш впервые заговорил о разнице между божественной сущностью религии и ограниченном человеческом религиозном знании, между верой и убеждением, идеологией и истиной, личной и общественной гранями ислама. Он также ввел понятие «религиозной демократии», основанной на разуме и свободе.

Тарик Рамадан

Внук основателя фундаменталистских «Братьев-мусульман» Хасана аль-Банна, сын его зятя, уехавшего в Швейцарию из Египта, когда «Братья» попали в опалу, Тарик Рамадан стал основоположником «евроислама», хотя критики называют его неоисламистом. Он ратует за адаптацию ислама с учетом культурных традиций Европы, за преодоление отчужденности мусульман на новой родине, избавление от комплекса «гонимого меньшинства» и их социальную интеграцию в европейское общество с сохранением духовных принципов.

Фетхуллах Гюлен

Турецкий проповедник Фетхуллах Гюлен в 2008 г. возглавил рейтинг самых влиятельных интеллектуалов мира, составленный журналами Prospect и Foreign Policy. В этом же году суд Турции снял с Гюлена обвинения в подготовке к свержению светского строя в стране, из-за которых он с 1998 г. живет в США. С одной стороны, Гюлен – последователь Саида Нурси, полагавшего, что ислам в роли государственной религии и шариат – путь к возрождению Турции, с другой – провозвестник межконфессионального мира и толерантности, автор концепции «умеренного ислама».

Мустафа Церич

Верховный муфтий Боснии и Герцеговины Мустафа Церич считается одним из самых либеральных духовных лидеров мусульман в мире. Он учился в Египте, работал в США, а вернувшись на родину, прославился лекциями о будущем ислама. Церич выступает за создание единого органа мусульман Европы – европейского имамата, представительства ислама как мировой религии и мусульман как равноправных европейских граждан. Для этого, уверен он, необходимо признать, что мусульмане – тоже хозяева в Европе, а не гости.

Бассам Тиби

Автором термина «евроислам» стал немецкий профессор, сириец по происхождению, Бассам Тиби. Термин он ввел в обиход в середине 1990-х, разработав теорию о том, как светский ислам способен уживаться с демократическим устройством Запада. Для этого мусульмане должны отказаться от прозелитизма, джихада и шариата и интегрироваться в европейское общество. В том, что этого не произошло, Тиби винит как исламистов, жаждущих сохранения монокультурных исламских общин, так и западных политиков, спутавших понятия «толерантности» и «самоотречения».

Рафаэль Хакимов

Директора Института истории Академии наук Татарии Рафаэля Хакимова называли «визирем президента». Он был политическим советником Минтимера Шаймиева с 1991-го и до весны 2008 г. Его отставка – результат давления из Москвы. Хакимов является идеологом татарского суверенитета и приверженцем «прогрессивного ислама». Его брошюру «Где наша Мекка?» большинство мусульман в России восприняли критически, поскольку Хакимов призвал во имя прогресса исламской культуры отказаться от многих устаревших атрибутов религии.