Евгений Маргулис: «Им наша музыка неинтересна»

Басист «Машины времени» и еще почти десятка московских рок-групп исторического значения считает, что по музыкальной части Россия никогда не догонит Запад

© ИТАР-ТАСС 11 декабря в СК «Олимпийский» группа «Машина времени» будет не только праздновать сорокалетие, но и представит две новые пластинки – трибьют-сборник в свою честь «Машинопись» и собственный новый альбом «Машины не парковать», который будет состоять из кавер-версий любимых песен «машинистов» и нескольких премьер. Название нового альбома ветеранов русского рока было придумано басистом Евгением Маргулисом, который помимо «МВ» прошел через ряд московских рок-групп исторического значения. Читать! 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best Юровский об опере «Мастер и Маргарита» Заветные желания наших авторов и коллег Сергей Жадан. Ворошиловград Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно» Евгений Маргулис на пару с основателем «МВ» Сергеем Кавагоэ создал «Воскресение». Был участником бывших конкурентов «МВ» – группы «Аракс», когда она одна из первых в России стала играть хард-рок. «Чесал» по России в составе группы «Аэробус», аккомпанировавшей «советскому Полу Маккартни» Юрию Антонову. С тем же Кавагое играл в группе «Наутилус», из-за которой свердловской команде Бутусова – Кормильцева пришлось взять добавку «Помпилиус». В середине 1980-х у Маргулиса была своя блюз-группа «Шанхай», которую многие, возможно, помнят по умеренному хиту тех лет «Шанхай-блюз». Словом, по биографии Евгения Маргулиса можно изучать историю московской поп- и рок-музыки. О ней, а также о проблемах русских музыкантов, фильме «Стиляги» и новом альбоме «МВ» он и поговорил с OPENSPACE.RU.

– «Апокриф» Гребня – я ее услышал еще в 1976 году и с тех самых пор хотел спеть. Я выбрал чижовскую «Перекресток», потому что с Чижом я дружу и еще потому, что страшно хотелось сыграть ее на шесть восьмых. А третья – «Досуги-буги» Петра Мамонова. Я над ней и раньше работал – предлагал ее в саундтрек фильма «Стиляги». Но [Валерий] Тодоровский почему-то в нее не въехал, а мне она запала в душу.

– Существует мнение, с которым я согласен, что у Петра Мамонова гениально получалось петь блюз на русском языке. Вы поэтому «Досуги-буги» выбрали?– На мой взгляд, это далеко не так. Петя Мамонов просто очень неординарен, и мне эта песня нравится именно своей необычностью. Потому что про рок-н-ролл и блюз я знаю все, а про Мамонова – не очень. И мне интересней было перелопатить Мамонова. Я из этой песни сделал такую историю в духе Red Hot Chili Peppers. Более агрессивную.

– Очень много. Сначала было 80 песен, потом 30, потом 20. Осталось, по-моему, одиннадцать. Кино – это другая история, нежели пластинка. Там надо считаться с режиссером. В общем, я зарекся работать в кино.

– Вам не понравился результат?

– Результат понравился. Хотя я бы выстроил эту историю немного по-другому. Мне хотелось чернухи в духе «Мулен Руж!» База Лурмана – чтобы одна песня перетекала в другую, чтобы переделать все аранжировки к чертовой матери… А Валерке хотелось, наоборот, чего-то легкого. Но он режиссер, и бог с ним. Главное, что у него фильм получился, а мне не противно, что я эту идею (использовать в мюзикле песни восьмидесятых. – OS) придумал.

– Вы играли во многих московских рок-группах, и первой в вашей «трудовой книжке» значится «Машина времени». А где вы играли до нее?– У меня была дворовая команда, куда я сначала попал барабанщиком. Меня за бездарность прогнали, и тогда я стал в ней же гитаристом. Она называлась «Рифы». Я попал туда по территориальному признаку – жил тогда у бабушки на «Войковской», рядом с которой находился Дом культуры железнодорожников… или трамвайного депо… в общем, что-то связанное с рельсами. Я туда ходил и волей-неволей познакомился с хулиганами, которые играли там в группе. Меня взяли за знания, а позже пытались научить игре на барабанах. В принципе, ритм держать я умел, но бабка и соседи были против, потому что репетировал я дома.– Какой это был год?– Мне было пятнадцать и заканчивал я 9-й класс. Значит, это был 1970-й.– А какие тогда местные рок-группы были в почете?– Была такая команда «Бобры», они очень здорово играли Битлов… Вообще, в музыку я попал совершенно случайно и из-за «Бобров». Мой одноклассник Коля Охапкин был братом барабанщика этой команды Бори Охапкина. Поэтому я еще в конце 1960-х приходил к ним на репетиции и смотрел, как делается музыка в группе. У них был совершенно гениальный гитарист, который, к сожалению, утонул в молодом возрасте, лет в двадцать. Он работал в музыкальном магазине на Масловке, поэтому у него всегда был доступ к инструментам, и играл он фантастически.– Правда ли, что в Москве конца 1960-х была необычайная волна рок-групп?– Правда. В каждом Доме культуре репетировали, мне кажется, групп по двести. И на каждой танцплощадке играли либо оркестры, либо вот такие молодые рок-команды вроде «Бобров». Это было достаточно массовым движением, их было много, но названий я сейчас уже и не вспомню.– Когда вы впервые услышали «Машину времени»?– В 1974 году, а в 1975-м уже там играл. Мой дружок работал в Москонцерте и за 10 рублей сдавал оттуда аппаратуру всяким уродам вроде «Машины времени» и «Високосного лета». Я был его помощник, и мы вдвоем на себе таскали эту аппаратуру, зарабатывая тем самым на концерте «Машины» по пятерке на рыло. Поэтому материальная сторона этого дела меня тогда интересовала больше, чем музыкальная.– Как выглядел тогда концерт «Машины»?– Я могу тебе рассказать, как выглядел концерт «Машины» спустя год. Когда мой старик-отец решил узнать, в каком ансамбле я играю, он пришел на наше выступление и чинно его отсидел. Мы играли, по-моему, в общежитии 2-го меда. Мой отец был, кажется, единственным человеком в костюме, рубашке и галстуке среди орущей и накрашенной толпы. Мы отыграли концерт, на страшном подъеме вышли на улицу, и он, обращаясь ко мне, задал сакраментальный вопрос: «А вы по-русски хоть поете?» Аппаратура была размером с прыщ, и из нее звучало что-то невообразимое.– Почему вы тогда ушли из «Машины» вместе с одним из ее основателей Сергеем Кавагоэ?– Надоело просто.– В скандально известной книге Петра Подгородецкого «Машина с евреями» отражена другая версия. Вы ее читали?{-tsr-}– Прочел. В отличие от моих коллег по группе без чувства омерзения. Ну, написал и написал, ему же надо было как-то прославить себя. Хотел стать писателем – не получилось.Те три копейки, которые мы тогда получали, – это было три копейки, и ссориться из-за них не было никакого смысла. Мы были нормальным подпольным коллективом. Мне просто надоело. Не более того.– И Кавагоэ надоело?– Кавагоэ периодически ругался с Макаром, потому что… ну они были так устроены. А я был на нейтральной. Поверьте, мне просто стало скучно. Мне было тогда 22 года.– Как вы думаете, Кавагоэ, если бы был жив, пришел на сорокалетие «Машины времени»?– Бог его знает, бог его знает… Он к старости стал страшно несносен. Я с ним не разговаривал последние восемь лет. У него была масса идиотских претензий и непонимания.– После «Машины» вы сделали с Кавагоэ другую культовую русскую рок-группу, «Воскресение», из которой тоже довольно быстро ушли. Почему?– Потому что мне страшно надоело играть в одних и тех же местах для одного и того же народа. Концертная зона «Воскресения» ограничивалась Фрязином и прочим Подмосковьем. Мы были свободным коллективом. Никакого директора у нас не было. Одни и те же сейшены, одни и те же лица. А мне захотелось профессиональной работы и профессиональной жизни. «Аракс» как раз уходил из театра в филармонию, что давало возможность путешествовать по городам России.– В «Араксе» у вас были веселые времена?– Ну что ты, страшно веселые! «Аракс» же были просто-таки Deep Purple Советского Союза. За что и поплатились – нас же расформировали после запрета Министерства культуры.– Непонятно, как они вас вообще разрешили…– А мы же приносили огромное количество денег филармонии, которая нас покрывала до момента, пока нам не прицепили идеологию. Хотя идеологии у «Аракса» не было совершенно. Были глупые песни о любви с идиотскими текстами. Но мы умели играть, и у нас были неплохие взрывы, пиротехника, дымы и черт знает что…– А хаером трясли?– Да, я был волосат. Но хард-рок не любил и не люблю.– Зачем же играли?– Я учился. Надо было познать все. Я все и попробовал – играл вплоть до джаза.– И что оказалось сложней и интересней всего?– Играть простую музыку. Потому что сложную можно выучить. А простую сыграть хорошо и просто – ни фига.– У «Машины времени» простая музыка?– Конечно, простая.– С высоты своего опыта, полученного во множестве разных групп, вспомните свой самый провальный концерт и самый удачный?– Самый провальный – это первый с «Машиной времени». Мне было 19 лет. Я вышел и забыл абсолютно все. Но так как аппаратура была несовершенная, то никто ничего не заметил, и все прошло на ура. Я скакал, махал ботвой, и все было нормально. А самый удачный – даже и не вспомню. Хороших концертов было огромное количество, они как-то слиплись.– Ваша собственная блюз-группа «Шанхай» пришлась как-то не ко времени.– Понимаешь, я играю такую музыку, которая большой массе совершенно не интересна. Хоть это не чистый блюз, а нечто среднее между поп-музыкой и блюзом. Для меня вообще удивительно, как такие мои песни, как «Шанхай-блюз», могли стать хитами в этой стране. Тут господствует совершенно другой формат.– «Ты или я» «Машины времени» - это тоже блюз и тоже хит. Кстати, вы к ней имеете отношение?– Никакого. Это песня 1973 года. К ней, по-моему, имеет отношение Led Zeppelin. Да, это блюз. Но спроси у любого, какую песню «Машины» вы знаете, и тебе назовут «Поворот». Вот тебе и ответ.– А почему, как вы думаете, сорокалетие в «Олимпийском» празднует «Машина времени», а не, скажем, «Аракс»?– Ну, «Аракс» была странная команда. В ней из первоначального состава вообще ни одного человека не осталось. Тут хоть Макаревич и Кутиков. Я вот прибился.– Были же в России и другие рок-группы – до «Машины» и даже более популярные, чем «Машина»?– Все решил, наверное, естественный отбор. Хорошая музыка не имеет срока годности. А то, что до нас не дошло, значит, было не очень качественное.– Как вы вообще оцениваете русский рок в мировом контексте?– Тут у нас другая ментальность и вообще все другое. Может быть, об этом можно будет говорить лет через двадцать… Я общаюсь с западными музыкантами, знаю большое количество серьезных и известных во всем мире людей. Если они занимаются музыкой, они занимаются музыкой. Их не волнуют проблемы, выходящие за рамки профессии. Нам же, помимо музыки, приходится заниматься еще черт знает чем. В России невозможно, как на Западе, полностью отдаваться тому, что приносит тебе деньги.– Вы считаете, это главная проблема?– Главная. У нас другая музыка и другая мелодика. Мы-то играем все-таки западную музыку с российскими вкраплениями. Им она не очень интересна. Языка они не понимают. Наша музыка – для нас, их музыка – для них.– То есть вы считаете, что русского музыканта, который прорубит окно в этой стене, мы не дождемся?– Это фантастическая история. Я отсматриваю и отслушиваю все коллективы, которые заползают на мою страницу в MySpace. Очень много англоязычных коллективов – так сказать, на экспорт. Что самое ужасное – когда я слышу песню с диким английским акцентом, меня это обламывает страшно. Что и говорить о тех, для кого английский родной язык.– Наверное, это не единственная проблема.– Не единственная. Вот я и говорю: мы заточены на нашу публику, они – на свою. Что меня поразило, когда мы были на Abbey Road – во второй студии. Там обшарпано, какой-то ремонт идет – словом, как это было придумано 70 лет назад, так и осталось. Но при этом понимаешь, что из этого места музыка расходится по всему миру. Не так, как у нас: ты записал песню для «Нашего радио», ну, может, в эфир и попадешь, а для всего мира – all around the world! Меня это прибило. Они работают по-другому, они мыслят по-другому, и они действительно работают над тем, что они хотят сказать. У нас – пока нет. Была такая хорошая шутка: Россия никогда не догонит Японию, даже если Япония будет бежать навстречу. Так что не надо никого сравнивать.– Пятидесятилетие будете праздновать?– Не знаю. Мы дохнуть начнем.