Рене Флеминг и Владимир Спиваков в Петербурге

Концерт классика

В минувшую пятницу в Московском международном доме музыки состоялся сольный концерт Рене Флеминг — вместе с Национальным филармоническим оркестром России под управлением Владимира Спивакова американская примадонна исполнила десять песен Рихарда Штрауса. Через день ту же программу в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии выслушал ДМИТРИЙ РЕНАНСКИЙ.

Разницу в восприятии одной и той же концертной программы публикой двух столиц определил географический контекст: в Москве ждали только диву, появляющуюся на отечественной сцене с той опасной частотой, что лишает явления оперного светила всякого ореола экстраординарности, в Петербурге — еще и едва знакомый местной аудитории Национальный филармонический оркестр России. Составить полноценное впечатление о коллективе Владимира Спивакова получилось даже по не вполне репрезентативному сет-листу однодневной гастроли. В состав самого юного из московских оркестров первой лиги входят почти сплошь игроки высшего исполнительского эшелона, некоторый дефицит меди в симфоническом организме практически незаметен на фоне франтовской роскоши струнных, в одиночестве щегольнувших вступлением к штраусовскому "Каприччио",— НФОР показался инструментом с безграничным функционалом, способным реализовывать дирижерские замыслы разной степени амбициозности.

Оценить потенциал оркестра не помешал даже его худрук, на протяжении всего концерта выступавший за пультом в чисто представительской роли. Широкие жесты Владимира Спивакова так мало влияли на качество игры НФОР, что воспринимались не порождениями исполнительского искусства, а скорее исключительными по красоте явлениями сценического дизайна. За годы работы со своим оркестровым детищем господин Спиваков поднаторел в этом декоративном ремесле весьма основательно — чего не скажешь о достижениях на собственно дирижерском поприще. Насквозь театральная, пронизанная карнавальной игрой и венской жовиальностью сюита вальсов из "Кавалера роз" прозвучала так интонационно бесхитростно, динамически стерто и стилистически приблизительно, словно бы была вылеплена нетвердой рукой из куска гипса. Ключевой симфонический номер программы, вероятно, задумывался мини-бенефисом недавно отметившего юбилей господина Спивакова, но мысли навеял совсем непраздничные — к шестидесяти пяти годам выдающийся скрипач не сумел эволюционировать в сколь-нибудь состоятельного дирижера.

Поющей на концертной эстраде в преимущественно камерной, крайне деликатной манере Рене Флеминг требовался предупредительный дирижер, способный чутко улавливать все вибрации ее очень небольшого голоса и подавать его в самом выгодном динамическом и артикуляционном свете. Вместо этого примадонну оставили один на один барахтаться в приторно-сладком симфоническом киселе, в котором отличить форте от пиано было не менее проблематично, чем понять общую логику вокально-инструментального баланса — худрук НФОР оказался куда менее галантным сценическим партнером, чем управлявший петербургскими дебютами госпожи Флеминг Валерий Гергиев. В первом отделении программы голос дивы был едва слышен даже в первых рядах партера, подобие равновесия во взаимоотношениях голоса и оркестра удалось достичь лишь к концу концерта.

"A capella!" — попросили хором из зала особенно сочувствовавшие певице перед первым из двух штраусовских бисов. С госпожой Флеминг и впрямь раз за вечер хотелось остаться наедине: голос примадонны звучал удачнее, чем когда-либо в Петербурге. Не было ни специфического сипа, бросавшего тень на летнее выступление в Михайловском театре, ни неприятно сопутствовавшей четырехлетней давности рециталу в Мариинке легкой тремоляции, почти незаметными сделались не слишком ровные переходы из регистра в регистр, столь очевидные в большинстве ее концертных выступлений. И хотя "Четыре последние песни" в ее интерпретации значительно подрастеряли свою предгробовую строгость, а самой певице далеко до эталона душеприказчицы прощального штраусовского цикла Сойл Исокоски, концерт подтвердил статус госпожи Флеминг как одной из первых сопрано мира. Ее рваное, прерывающееся звукоизвлечение очень шло модерновому излому музыки Рихарда Штрауса, мягкий матовый тембр источал предписанное вокальной лирикой венского экспрессионизма осеннее тепло. Весь вечер госпожа Флеминг демонстрировала то, чего не хватало ее партнерам: располагающую к себе музыкантскую гибкость и артистическую кротость.

Кротость — сестра таланта