12 июля Таганский суд Москвы признал организаторов выставки "Запретное искусство-2006", бывшего заведующего отдела новейших течений Третьяковской галереи Андрея Ерофеева и экс-директора Музея имени Андрея Сахарова Юрия Самодурова, виновными по ст. 282 УК РФ. Процесс и приговор, ставшие главной новостью российской культуры, пытается осмыслить обозреватель "Власти" Григорий Ревзин.

Андрея Ерофеева и Юрия Самодурова признали виновными в "возбуждении ненависти либо вражды, а равно унижении человеческого достоинства лицом с использованием своего служебного положения". Однако вместо заключения в колонию-поселение на три года, как этого требовала сторона обвинения, судья Светлана Александрова приговорила обоих подсудимых к штрафам: Андрея Ерофеева — к 150 тыс., а Юрия Самодурова — к 200 тыс. руб.

С точки зрения стандартов западного либерального государства произошло нечто возмутительное. Людей признали виновными в возбуждении ненависти и вражды за художественную выставку, показанную в малопосещаемом музее, что в цивилизованной стране было бы невозможно. Что доказывает, что наша страна нецивилизованная и нелиберальная. Ну а то мы не знали, что она такая. На фоне убийств Политковской и Эстемировой, на фоне маршей несогласных и фарсовых выборов то, что у нас художественных деятелей приговорили к штрафам за выставку кощунственных, с точки зрения православных граждан, произведений как-то не выглядит вызывающим. Попросту говоря, выглядит само собой разумеющимся. Ну никак не скажешь, что искусство тут открыло нам глаза на природу нашего общества.

Большинство комментирующих приговор преисполнены чувством радости по поводу того, что устроителей выставки все ж таки не посадили. Однако вместе с тем в них ощущается привкус какой-то растерянной гадливости от того, что эта история вообще произошла. Вроде бы все кончилось к всеобщему удовольствию, но при этом остается ощущение, что ты вляпался в дерьмо и, хотя уже вылез, еще попахиваешь. И лучше бы всего этого не было.

Выставка "Запретное искусство-2006" была небольшая, 13 авторов, два десятка работ. Самая хитовая, вероятно,— Илья Кабаков, "Пошел ты...". Это лист из детской книжки, который называется "Домик в лесу". Внизу напечатано стихотворение "Домик мой стоит в лесу, Я еду в него несу, Зайцам, лисам и медведям, Новым всем своим соседям". В центре нарисован домик, вокруг него, как на карусели,— мишка, грибочки, елочки и т. д. Все это расположено на листе с прописями, в прописях набран текст "Пошел ты на хуй отсюда, ебаный в рот, сука ебаная!". Это замечательное произведение 1989 года, вероятно, великолепно именно в силу имени автора, живого классика современного искусства. Михаил Рошаль-Федоров в 1972 году нарисовал свой автопортрет в виде иконы, он изображает святого с благословляющим жестом, держащим перед собой плакат "Дадим угля сверх плана!". Александр Савко врисовал Микки Мауса в сцены взятия Христа под стражу и в Суд небесный — работы 1995 года, объединенные в серию "Путешествие Микки Мауса по истории искусства". Вагрич Бахчанян заключил распятие в шапку газеты "Известия" рядом с орденами Ленина и Октябрьской революции. Очень прославились благодаря этой выставке две работы Александра Косолапова — реклама MacDonald's, где Христос изображен рядом с гамбургером, с надписью на английском "Се тело мое", и оклад с иконы Богоматери, где лик заменен черной икрой,— их постоянно показывали как примеры сугубого кощунства.

Академик Вячеслав Всеволодович Иванов, один из самых авторитетных российских гуманитариев, написал специальное письмо на имя судьи Светланы Александровой, в котором говорится следующее: "Совершенно очевидно, что по отношению к картинам таких всемирно известных художников, как И. Кабаков, необходима квалифицированная искусствоведческая экспертиза, которая бы дала оценку всего произведения и его семиотической направленности. Как специалист в области семиотики искусства я решительно протестую против использования в Постановлении (о возбуждении уголовного дела.— "Власть") непрофессиональных оценок и характеристик... На протяжении прошлого века неоднократно предпринимались попытки разнообразными способами помешать авангардному искусству. Классик нашего кино Ромм создал замечательную картину "Обыкновенный фашизм", в которой запечатлены уродливые формы преследования авангардного искусства в гитлеровской Германии. К сожалению, рецидивы подобных варварских атак на современное искусство имели место и в бывшем СССР, в частности, во время осужденных теперь нашей общественностью речей Хрущева на Манежной выставке и после нее. Дело доходило и до попыток уничтожения самих произведений, в частности, когда бульдозерами были уничтожены многие произведения художников авангарда. К сожалению, нечто сходное имело место и при разгроме той выставки, о которой идет речь в Постановлении".

Когда читаешь эти слова, с одной стороны, испытываешь чувство гордости за гражданскую позицию академика, а с другой — известную оторопь от того, что кажется, будто он то ли не видел произведений, о которых пишет, то ли неадекватен. Ну правда что ли он думает, что в этом "Пошел ты на..." Ильи Кабакова такой сверхъестественно сложный семиозис? Какой Ромм, какой "Обыкновенный фашизм", какой Хрущев? Да это же очень простые произведения, очень понятные, у них замысел не сложнее карикатуры. И когда сопоставляешь их с высокими словами о свободе, искусстве, семиозисе, авангарде и т. д., невольно думаешь: интересно, а стали бы уважаемые эксперты, авторы статей, блогов говорить все это про вот эти вот вещи, если бы не было суда? Удалось бы без него сказать, что эти вещи встают в один ряд с Даниэлем, Синявским, Роммом, да что там, Кандинским, Явленским, Мунком, чьи произведения фашисты вывешивали на выставке "Дегенеративное искусство", а потом уничтожали? Или они показались бы чудовищной деградацией по сравнению с тем авангардом, с теми людьми? А если это вызывает сомнения, то не было ли целью всего суда доказать значительность того, что было представлено на выставке?

Андрей Ерофеев, замечу,— один из наиболее интересных в нашей стране искусствоведов. У него есть одно замечательное качество — гражданская позиция. Он считает, что искусству необходимо общественное служение. Я позволю себе процитировать его недавнюю колонку в журнале "Артхроника". В ней он разбирает два главных произведения паблик-арта 2009 года — "Большой адронный коллайдер" Николая Полисского и "Поверженного милиционера" группы ПГ. Коллайдер представлял собой собрание непонятных деревянных механизмов, занимательных и бессмысленных. Ерофеев осудил его как гламур. Второе произведение — кукла милиционера с топором, застрявшим в истекающей кровью голове, мерно сучащая по полу ручками-ножками — вызвало его живое одобрение. Как символ борьбы общества с произволом органов. "Паблик-арт продолжил те из творческих практик первой половины ХХ века, которые порвали с индивидуалистским и подпольным искусством гениев-одиночек, противостоящих толпе. Но еще более важным был категорический отказ от служения государству, власти и вообще какой-либо идеологии. Этот аспект обозначил Альбер Камю в нобелевской речи 1957 года: "Искусство сегодня не может больше обслуживать тех, кто творит историю. Оно на службе у тех, кто является жертвой, кого история подвергает испытаниям". Солидарность со зрителем в совместном переживании возникающих перед обществом вызовов "высших сил" — власти, верований и страстей, предрассудков, природных сил и т. п.— такова идеология творчества",— объясняет он

Проблема в том, что Ерофеев очень одинок в этом желании привить искусству навыки общественного служения, ему трудно найти и соответствующее искусство, и единомышленников. Современное искусство в России переживает радости гламуризации, общественное высказывание дефицитно, не говоря уже о значимом общественном высказывании. Я думаю, это нужно иметь в виду, пытаясь ответить для себя на вопрос, зачем он делал эту выставку.

В 2005 году директор Музея Сахарова Юрий Самодуров уже был осужден за устройство выставки "Осторожно, религия!". Его приговорили тогда к штрафу в 100 тыс.руб. Когда Андрей Ерофеев предложил ему выставку "Запретное искусство", он не мог не понимать, что она вызовет такую же реакцию. Вообще, Юрий Самодуров — отдельная тема: это идеалист-правозащитник, который пытается продолжать дело Андрея Дмитриевича так, как он его понимает. Как он сам объясняет во множестве интервью, он счел для себя невозможным отказаться от предложения Ерофеева. Я бы, честно сказать, зная положение Юрия Самодурова, не рискнул ему такое предложить, но Андрей Ерофеев решил иначе. Мне трудно отделаться от ощущения, что он сознательно вел дело к суду и, возможно, к посадке. Самодуров по логике суда оказывался рецидивистом. Тут речь могла идти не о штрафе, да и сам Андрей после скандала с "Целующимися милиционерами", вызвавшими неадекватную реакцию бывшего министра культуры РФ Александра Соколова, тоже рисковал, хотя и не так сильно.

И вот одно дело — произведения, показанные на выставке, а другое дело — те же произведения, за которые люди пошли в лагерь. Их общечеловеческая ценность и общественное звучание резко возрастает, и возрастает значение современного искусства в целом. Оказывается, оно у нас не просто так. Оказывается, за него сажают.

Артемий Троицкий в эфире радиостанции "Эхо Москвы" высказал некоторое сожаление по поводу того, что Ерофеев не сел. До самого последнего времени он, в общем-то, вел дело именно к посадке. Созывал пресс-конференции и раздавал интервью раздражающего плана, резко характеризовал своих процессуальных противников. Однако перед самым приговором Андрей Ерофеев свою позицию как-то изменил: написал письмо патриарху Кириллу и извинился перед православными, чьи чувства могли быть задеты, заявив, что если это произошло, то произошло невольно. А Юрий Самодуров, человек с чисто диссидентской упертостью, выдерживал исходную позицию до конца. И стороннему наблюдателю могло показаться, что Андрей Ерофеев, как несудимый и покаявшийся, отделается штрафом, а Юрий Самодуров как нераскаявшийся рецидивист получит реальный срок.

Этого не случилось, оба получили штрафы, что, разумеется, счастье. Но нельзя не заметить, что в итоге произошла девальвация диссидентской модели искусства. Все же одно дело искусство, которое бесстрашно критикует власть, не подчиняется диктату, которое ради идеалов авангарда и свободы готово на все, даже на мученичество. И совсем другое дело — искусство, которое за идеалы свободы и авангарда готово заплатить 10 тыс. у. е. Ну мы много за что готовы выложить такую сумму. Например, столько стоит подержанная трешка BMW на ходу.

Теперь о том же с другой стороны. Само по себе наступление на современное искусство, кажется, велось в рамках укрепления вертикали власти. Идея защитить православие от художников силами уголовного преследования — идея государственная. Правда, сначала с художниками боролись православные маргиналы. Группа "Народный собор" во главе с ее сопредседателем Олегом Кассиным была основным свидетелем обвинения на процессе по делу "Запретного искусства". Однако ее поддерживали куда более значительные силы. Так, Генеральная прокуратура начала проверку выставки "Осторожно, религия!" в ответ на обращение Государственной думы, которое инициировала группа депутатов прошлого созыва во главе с Сергеем Бабуриным. На суде по "Запретному искусству" со стороны обвинения выступал иеромонах Никодим, насельник мужского Сретенского монастыря и сотрудник патриаршего совета по культуре Московской патриархии Русской православной церкви (РПЦ). Иеромонах зачитал в суде заявление, в котором говорится, что участники выставки в своих работах использовали христианские символы для глумления и глубоко оскорбили чувства верующих. На уточняющий вопрос защитников, выражает ли прочитанное им заявление мнение РПЦ, отец Никодим ответил утвердительно. Отец Никодим принес письмо на бланке патриаршего совета по культуре, в котором говорилось, что он выступает по поручению и благословению архимандрита Тихона (Шевкунова), настоятеля Сретенского монастыря и секретаря патриаршего совета. Это очень влиятельный священнослужитель, как утверждают, близкий к высшей российской власти. По поводу выставки также высказывался в чрезвычайно резких выражениях глава синодального отдела по взаимоотношениям церкви и общества отец Всеволод Чаплин. Он отметил, что "Ерофеев и Самодуров — сознательные провокаторы", которые, по его мнению, "знали, на что идут" и "ни о каком снисхождении к их действиям не может быть и речи".

Когда читаешь бесконечные выступления противников выставок "Осторожно, религия!" и "Запретное искусство", создается впечатление, что эти люди ставят своей задачей идеологический контроль духовной жизни общества, причем ставят именно в государственном поле, как реальную управленческую задачу. У них есть идеологический отдел в виде нескольких крупных деятелей РПЦ, есть своего рода "Наши" в виде "Народного собора", есть внятная идеологическая программа. Но перед самым приговором кто-то их остановил.

Министр культуры Александр Авдеев заявил, что он не видит в выставке повода для уголовного преследования, лишь для морального порицания. После него ту же позицию занял руководитель пресс-службы патриарха отец Владимир Вигилянский. На сайте "Народного собора", крайне недовольного мягким приговором, в качестве главного режиссера, разрулившего ситуацию, называется "высокопоставленный чиновник президентской администрации", а слухи в художественной среде приписывают авторство итогового приговора Владиславу Суркову. Как бы он решил, что нечего нам к Ходорковскому добавлять еще и Ерофеева с Самодуровым.

В сущности, это не так важно, кто придумал приговор, важно другое. Первоначально люди, инициировавшие процессы над Самодуровым и Ерофеевым, вроде бы достраивали к восстанавливаемой вертикали управления идеологический отдел с православным уклоном. И их не отвергли. Либеральной части общества сказали: государство защищает православных националистов, они совершенно правы, искусство ваше кощунственно и недопустимо. А оскорблять православные ценности вам будет стоить 10 тыс. у. е. Ну то есть как месячный урожай рядового гаишника.

Такое ощущение, что столкнулись два очень архаизирующих проекта. Одни люди, в тоске и печали от того, что искусство теряет всякое общественное звучание, решили напрячься и восстановить диссидентскую модель искусства. И почти восстановили, но в самом конце испугались и не захотели становиться мучениками. Другие люди, в тоске и печали от отсутствия в государстве всякой идеологии, решили напрячься и восстановить идеологический отдел ЦК КПСС. И почти восстановили, и прокуратуру подключили, и суд, но в самом конце испугались и решили не плодить новых мучеников. И в итоге государство посмотрело на это дело и решило, что оно стоит 10 тыс. у. е.

Отсюда и возникает ощущение, что все кончилось к всеобщему удовольствию, но при этом остался привкус растерянной гадливости от того, что эта история вообще произошла. Все же мы довольно высоко ценили наше искусство, не конкретные вещи, а так, вообще. Да и православные ценности полагали делом довольно значительным. А оказалось, это не очень дорого стоит. Ну то есть как ларек с шаурмой на "Каширской".

Цена кощунства