Екатерина Лушникова: Отверженные
В тюрьме меняются все представления о жизни. Я дружил с человеком, засолившим в бочке жену и детей.
Сергей Довлатов
Уже тринадцать лет в России не расстреливают. Всех, кого раньше приговаривали к смертной казни, теперь отправляют в специальные колонии для пожизненно заключенных. Таких колоний в России пять. Почти все они имеют не только официальные номера, но и народные названия: «Белый лебедь», «Черный дельфин», «Вологодский пятак», «Поселок Харп» и «Черный Беркут». Эта колония находится примерно в сорока километрах от города Ивдель в Свердловской области. Здесь содержатся около трехсот заключенных. Почти все они – убийцы. 200 человек – это те, кому смертную казнь заменили на 20-25 лет заключения, и 47- те, кто осужден пожизненно.
Это Вам не замок Иф!
В Ивдель скорый фирменный поезд «Приобье» прибыл глубокой ночью и стоял всего две минуты. Спустившись на перрон, я очутилась в кромешной тьме. Когда рассвело, светлей не стало: городок, затерянный среди лесов и гор, застилал дым, вокруг горела тайга, каждый вздох имел горький привкус пепла.
Перед гостиницей, что была битком набита погорельцами и теми, кто тушил пожары, меня ждали два сотрудника ФСИН на служебном уазике.
- Извините, немного потрясет, – предупредил водитель, когда машина свернула с асфальта на грунтовую дорогу. Вскоре среди сосен показался предупреждающий плакат «Внимание! Режимная территория!» – а затем забор, обвитый колючей проволокой и сторожевые вышки.
- На вышках у нас дежурят в основном женщины, – рассказал сотрудник ФСИН, – это считается легкой работой.
- А вдруг побег? Стрелять придется?
- Значит, выстрелят! Был такой случай. В 89 году заключенные взяли заложников, закрылись в административном здании, стали требовать машину, деньги. Войска были подняты по тревоге, колонию окружили. На условии, что срока не добавят, они в конце концов сдались. С тех пор больше никто бежать не пытался. Колония расположена на скале, так что даже подземный ход прорыть невозможно. Это вам не замок Иф!
К воротам колонии, раскрашенным буро-зелеными пятнами под цвет камуфляжа, был привязан лохматый пес, тревожно поднявший голову при нашем появлении.
- Оружие есть? – поинтересовался сотрудник охраны на контрольно-пропускном пункте, после чего попросил сдать сотовый телефон и паспорт.
Черный беркут
Первое, что удивило при входе в колонию, – это прудик с маленьким фонтанчиком возле административного здания. Оказалось, здесь даже водятся рыбы, и время от времени проходят соревнования по рыбной ловле среди заключенных. После соревнований рыбу выпускают. Прудик украшала скульптура из бетона – черный беркут, держащий в когтях голову поверженного змия. Именно в честь него ФГУ ИК-56 стали называть «Черный беркут». Изваял необычный памятник бывший сотрудник ГАИ Хабас Закураев, отбывающий срок за убийство.
- Беркут везде летает, падаль собирает, а кто преступает закон, тот и есть падаль! – так объяснил он свой творческий замысел.
-Неужели вы сами себя считаете падалью?
-Почему бы и нет? – Хабас грустно опустил глаза.
В кабинете начальника колонии Субхана Дадашбала-оглы Дадашева, который в этот день, надо сказать, отсутствовал, корреспондента ждало угощение – сладкий кофе с печеньем. Кофе был сладкий, а перспективы – горькими.
-Только два пожизненно заключенных согласились на интервью с вами, – сказал, хитро улыбаясь в усы, заместитель начальника колонии по воспитательной работе Валерий Камаевский. – Один – серийный убийца, другой – террорист. Ну а для начала осмотрим хозяйственные постройки!
По зоне мы двигались шумной толпой: впереди подполковник Камаевский, с ним два сотрудника колонии и лагерные активисты, за ними сотрудник пресс-службы свердловского ФСИН Алексей Каралевич, ну и, конечно, я.
Заключенные в это время как раз выстроились на площадке перед бараками для дневной проверки. Заметив корреспондентку с «группой товарищей», все как один повернулись и нестройно поздоровались.
- Это вот у нас осужденные ИМН, то есть приговоренные к исключительной мере наказания, срок у них 20-25 лет, сидят еще с советской власти, – объяснил Валерий Камаевский. – Такие осужденные живут на обычных условиях содержания. Имеют право на телефонные переговоры без ограничений, три посылки и три бандероли в год. Работают на пилораме, в столярке, в гараже. Тут у них огородик, огурчики, помидорчики, зелень всякая. Есть свое подсобное хозяйство, где содержим свиней, так что питание очень хорошее. А вот у нас столовая.
Мойте руки перед едой!
Столовая в лагере особого режима напомнила мне советское детство, пионерский лагерь «Дружба»: те же столы, покрытые выцветшей клеенкой, окошечко для раздачи пищи, плакатик на стене «Мойте руки перед едой!». Когда мы пришли, в столовой мыли пол, только вот вместо обычной технички шваброй махал хмурого вида зэк. «В.И. Еремеев» было написано на его робе.
- Давно сидим, Владимир Иванович?
- Давно! – громко и отчего-то радостно ответил зэк. – Сорок лет! Одиннадцать судимостей!
- За что?
- Грабил, воровал, убийство двух человек. Одна капитанша КГБ, жена друга она была.
- Ревность?
- Да какая ревность?! Пьяная была, начала грубить, я ее ножичком ткнул! Нас было двое, но того не осудили, найти не смогли. А меня – к вышке. Пять лет отсидел в камере смертников. Вы представляете себе камеру смертников?
Я испуганно замотала головой.
- Нет? – в голосе зэка послышалось разочарование. – Полтора метра длиной, три метра в ширину, высота камеры четыре с половиной метра. И два приговоренных к вышке сидят, друг на друга смотрят: кто быстрей кого удавит. Один соседа удавил, сердце вырезал и съел... А со мной сидел «первоход», так он с ума сошел. Начал бабочек ловить...
- Как уводили на расстрел?
- Забирали всегда ночью, часов в одиннадцать. У меня с камеры двоих увели на исполнение. Когда корпусной подходит, открывает дверь, звенит ключами, особенно ночью, то, мандраж берет, конечно, что уж скрывать теперь. А чувств нет никаких. Такая нахлынувшая апатия ко всему, по-русски говоря, все похер. Пищу дают – ешь, но не чувствуешь вкуса...Вот когда 25 лет дали, тогда немножко чувства появились. Ну а сейчас отсидел уже одиннадцать лет, скоро шестьдесят, а выйду, будет мне уже за семьдесят.
- Вас кто-то ждет?
- Семья есть – внук, внучка, сестра, брат. Я им-то ничего плохого не сделал...Ну, доживем, че, будем на свободе жить... убивать, грабить уже не будем, старенькие уже, зачем?!
- Как ваша должность здесь называется?
- Заведующий столовой.
- Шнырь? – решила я блеснуть знанием блатной «фени», но зря старалась. Владимир Иванович посмотрел на меня недовольно. Намеренно не пишу «обиженно». Это слово на зоне под запретом, скажешь «обиженный» – оскорбишь смертельно. «Обиженные» или «опущенные» – особая категория осужденных, принадлежащая к нетрадиционной сексуальной ориентации. Как рассказал мне один бывший заключенный ИК-56, в колонии их много, но заместитель начальника по воспитательной работе Валерий Камаевский уверил, что нет ни одного...
Помяни, меня, Господи!
После пищи телесной, главное на зоне – пища духовная. Почти все заключенные, отсидев десять, а то и двадцать лет, уверовали в Господа. В колонии особого режима есть свой храм – деревянная церквушка, срубленная руками тюремных умельцев, служить сюда приезжает священник о.Владимир Душин. На исповедь к о.Владимиру ходят все или почти все. Даже серийные убийцы, маньяки и террористы.
- Сегодня на причастии тридцать человек было! – с гордостью рассказал мне староста храма Андрей Иосифов. У него своя история – убил одноклассницу.
- Блудил много по молодости, – признался он. – За этот блуд вот и сижу здесь. Поначалу себя жалел, а потом пришло осознание вины и то, что исправить это уже невозможно...В камере смертников стал читать Евангелие и понял, что никто мне не поможет, кроме Бога.
- Вы думаете, Он примет вас?
- Он всех принимает..."Помяни меня, Господи, егда приидешь во Царствие свое!"
- Когда вы последний раз плакали?
- Я и сейчас плачу, разве вы не видите?
Другой прихожанин тюремного храма Владимир Интернационалович Банных убил из ревности жену, любовника жены и «любимую» тещу.
- Извините, конечно, но чем вы их?
- Ну чем можно дома? Ножи, топоры. Экспертиза показала, что наполовину вменяем был, то есть что-то помню, а что-то – нет. Но срок впаяли на полную катушку- 25 лет. Я вот одно не понимаю: все по воле Божьей, Бог есть любовь, так? Но как же Его воля, чтобы я троих жизни лишил?! Я же не просто там шапку своровал! Ну, ладно, я покаялся, к Богу пришел, а их-то нету!!!
- Сколько вам лет будет, когда выйдете на свободу?
- 61. Кому я нужен?
По неофициальной статистике, до 90% заключенных, отбывших «сталинский срок» в 20-25 лет, просто не знают, как им жить на свободе. Нередки случаи, когда освободившиеся не уезжают дальше ивдельского вокзала. Обыкновенная история: выпил бывший зэк на радостях первую за четверть века бутылку пива, опьянел, как от литра водки, дал по морде прохожему, уснул на лавке и проснулся опять в тюрьме. О жизни на свободе после 20 лет жизни за колючей проволокой рассказал мне бывший заключенный Иван (имя изменено по его просьбе). Он был осужден на двадцать лет за убийство. Срок отбывал в «Черном Беркуте».
- Ну, первое, что сделал, купил себе мобильный телефон. Хотел поехать домой в Ташкент, а там теперь иностранное государство. Надо иностранный паспорт, то-се. Ну, знакомые помогли, оформил, приехал, а сыну уже двадцать лет. А когда посадили, он еще не родился... Стал искать работу – единственное, что предложили – это водить караваны через границу с наркотой. Решил вернуться, где сидел. Здесь живу тем, что собираю железо в лесах. Здесь же Ивдельлаг был, рельсы, вагоны – все побросали, когда лагеря закрыли, у нас пол-Ивделя цветмет собирает и сдает. А весь Ивдель – это или менты, или заключенные, а часто и то, и другое. Все переженились. А «Беркут» – зона нормальная, про «хозяина» плохого сказать не могу, порядок держит, но беспредела там нет. А пожизненных я не уважаю. Это уроды.
Про уродов и людей
Пожизненно заключенных в колонии особого режима «Черный Беркут» 47 человек. Это серийные убийцы, сексуальные маньяки, террористы. За каждым из них гора трупов. В данном случае это совсем не метафора, а просто констатация факта. Например, один из осужденных, бывший чеченский боевик, лично рубил головы пленным российским солдатам, а запись казни демонстрировал в интернете. Другой насиловал и убивал детей, третий взорвал пятьдесят человек на московском рынке. Содержатся такие заключенные не в общем бараке, а в специальной тюрьме на строгих условиях содержания, по двое в камере. Сокамерников подбирают после собеседования у психолога. Камеры напоминают комнату в коммуналке: койки в два яруса, столик, лавочка и параша в углу.
- Унитазов у нас еще нет... – пожаловался мне заместитель начальника колонии по воспитательной работе Валерий Камаевский. – Но за чистотой, порядком следим неукоснительно. Убираются сами осужденные.
Распорядок дня здесь такой: в шесть утра подъем, заправка кроватей, потом завтрак, утренняя поверка, обед, прогулка, отбой в 22.00. Спят заключенные только при включенном электрическом свете. В дневное время лежать на кроватях запрещено. Можно только сидеть и, например, писать письма домой, жалобы в судебные инстанции (если есть бумага) или читать художественную литературу. Телевизора в тюрьме для пожизненно заключенных нет, зато есть две библиотеки: одна светская, другая духовная. Если раньше вся Россия была самой читающей страной в мире, то теперь, пожалуй, самой читающей осталась только русская тюрьма. Здесь читают все подряд: Чехова, Диккенса, Достоевского и даже Мишеля Уэльбека, детективы, любовные романы, Евангелие и газету «Казенный дом», святоотеческую литературу и журнал «Вопросы философии». Уральский правозащитник Игорь Галендухин жаловался мне, что когда подбирает литературу для пожизненно заключенных, не всегда может найти все нужное по списку.
- Даже в лучших магазинах Екатеринбурга порой не бывает того, что они просят прислать, – признался Игорь. – Продавцы относятся ко мне с уважением. Они думают, я подбираю книги для академиков... Если б они знали, что это книги для «пыжей»!
«Пыжами» на тюремном сленге называют пожизненно заключенных. Даже среди убийц – это отверженные.
«Пыжам» редко пишут из дома, не «греют с воли», не приезжают на свидания, не присылают посылки. Пожизненно заключенные не имеют возможности работать. Вся жизнь для них – это камера-клетка в компании такого же собрата по «мертвому дому». Даже прогулки проходят не на свежем воздухе, а в специальном помещении, где небо можно видеть только в клеточку...
В камеру к «пыжам» сотрудники колонии заходят группами по несколько человек, да и вообще стараются лишний раз не заходить.
- Кто его знает, может, он штырь какой пять лет точил, может, не уследили, – доверительно рассказал мне один из сотрудников колонии. – Ты к нему как к человеку, а он тебя тут же и прирежет. Ему же терять нечего, срок добавить невозможно, он у него и так пожизненный.
Чтобы у сотрудников колонии не возникало соблазна вступать с заключенными в дружеские отношения, на каждой камере табличка «с послужным списком» ее обитателей: имя, фамилия, кого убил, изнасиловал, изувечил, сколько трупов и какие статьи уголовного кодекса. Вот что, например, написано на камере убийцы из Нижнего Тагила: «Чудинов Эдуард, родился в 1969 году, срок пожизненно, состав преступления: убийство семи девушек, в том числе собственную дочь».
Страдает ли убийца?
Больше всего мне запомнились глаза убийцы, тяжелый, неподвижный взгляд зеленых глаз, загоравшихся злостью при неудобном вопросе. И удивительное, какое-то веселое спокойствие, с которым он рассказывал о том, как убивал. Как душил девочек. Согласно данным уголовного дела, пострадавших было 11 человек. Некоторых Эдуард Чудинов убил лично, других – «товарищи по работе». А «работа» у Чудинова была специфическая – он финансировал фирму по оказанию интимных услуг.
- Может быть, сами расскажете свою историю? – предложила я. – Вы действительно были содержателем притона?
- Единственная моя сопричастность к оказанию «интимных услуг» – это то, что я дружил с человеком, который содержал этот притон. Ну, еще денег занял ему на покупку этой фирмы. 50 тысяч.
Это была съемная квартира, где жили девушки. Обычно они приезжали с деревни, где зарабатывали всего полторы-две тысячи. Здесь получали в три раза больше плюс все развлечения. Они с удовольствием соглашались на эту работу. Никто их не заставлял. Все ездили на вызовы и могли при первом же клиенте пожаловаться: «Караул, спасите, меня бьют!» То есть, если говорить правду, то и говорите, я же не отрицаю того, что я сделал.
- Вы их убивали?
- Было и такое. В одном из случаев она была подружкой моего знакомого. Этот знакомый был женат, но обещал девушке развестись и жениться на ней. Обещания выполнить не мог и попросил меня поговорить с дамой... Я встретился с ней, но разговор не получился. Сквернословие, угрозы, упреки, мат. И... иной раз женщина умеет найти слова, которые слишком обидны. Хотел напугать, затянул шарфик на шее, а пьяный был и не подрассчитал силы... Когда понял, что сделал, то уже сделал, то есть задушил. Тело выбросил в лесу.
- Вы насиловали своих жертв?
- Нет. Хотя секс с одной из девушек был. Почти все они, кроме одной, были проститутками, так что о каком насилии может идти речь? Дай ей две-три тысячи – и делай все, что хочешь...
- Правда ли, что вы убили собственную дочь?
- Это был несчастный случай. Я нашел у нее наркотики, стали скандалить, я ее ударил, она упала, ударилась об камень...Пока я думал, что делать, она умерла.
- Одной из убитых девушек было всего четырнадцать лет?
- Я не убивал ее, а просто запер в багажнике. Жарко. Лето. Может быть, выхлоп был, а может, просто сердце слабое. Короче, умерла... да, четырнадцать лет ей было. Что еще можно сказать про это? Отвез, закопал. Проблема пойти на это и скрыть, а уж где скрыть – это не проблема.
- Есть такое известное выражение «мальчики кровавые в глазах". У вас «девочек кровавых» в глазах нет?
- Да, снились лица их... Был постоянный нервоз. После второго убийства я уже знал процентов на пятьдесят, что все равно тюрьмой дело кончится. Поэтому когда взяли, даже обрадовался в глубине души. Не знаю, как перенес бы еще одно-два убийства.
- У вас что, появилась такая потребность – убивать?
- Вовсе нет. Я же не маньяк какой-то, – при этих словах Чудинов улыбнулся. – Просто стечение обстоятельств. Она мне сказала, я ответил, ну и слово за слово, ну не выдержал, психанул и задушил.
- Не понимаю, что такое можно сказать, чтобы захотелось задушить?
- Не понимаете?! – в голосе Чудинова послышалась сдерживаемая ярость. – Если бы здесь не было трех мужчин, я бы вам объяснил, вы бы тоже на решетку кидались!
- В зале суда родители ваших жертв хотели вас убить. И даже закопать живьем в землю...
- Вслух они это не говорили, ну подумать можно все. Ихние желания понятны.
- Вы бы хотели попросить прощения у них?
- Да, хотел бы
- Думаете, простят?
- Знаю, что нет.
- К священнику ходили на исповедь?
- Да, и с большим удовольствием. Здесь, в тюрьме, я обрел мир на душе. Я знаю, что больше ничего уже не совершу. Страдает ли убийца? Он страдает после, когда знает, что ничего нельзя изменить.
- Вы начали писать стихи в тюрьме. О чем они?
- Обо всем и ни о чем. Как всякие стихи. Просто мне легко дается рифма. А еще люблю читать, особенно детективы.
- Что будете делать, если вдруг появится шанс выйти на свободу?
-Уйду в лес. Подальше от людей.
Ближайшая возможность выйти на свободу у Эдуарда Чудинова может появиться через двадцать пять лет. Примерно в 2035 он имеет право подать прошение о помиловании. Если доживет. Согласно неофициальной статистике, средняя продолжительность жизни пожизненно заключенных в российских тюрьмах – не больше десяти лет.
Художник из мертвого дома
Еще один пожизненно заключенный колонии особого режима «Черный Беркут» – террорист-старообрядец Илья Тихомиров. Илье 24 года, это худенький интеллигентный юноша из Москвы, бывший студент-художник. В августе 2006 года он вместе с товарищем по патриотической подпольной организации совершил теракт на Черкизовском рынке столицы. В результате взрыва самодельной бомбы пострадали 50 человек, 14 погибли, в том числе двое детей.
- История сложная, даже мне самому до конца не понятная, – Илья Тихомиров говорит очень тихим, каким-то странно замедленным голосом, сначала неохотно, а потом с все большим воодушевлением. – При центре детского и юношеского творчества был клуб военно-спортивной подготовки. Я туда ходил как в спортивную секцию. Нас учили строевой подготовке, рукопашному бою и вообще готовили к службе в армии. Тренер Николай Валентинович сказал мне, что в кафе на Черкизовском рынке его оскорбили, избили, что там распространяют наркотики. И даже сказал, что там центр подготовки боевиков «Алькаиды»...
- Вы поверили этому?
- Самое удивительное, что да.
- Сколько вам было лет?
- Девятнадцать.
- Вы умели делать бомбы?
- Да, я купил аммиачной селитры в магазине удобрений, в интернете скачал инструкцию, как сделать взрывчатую смесь. Оказалось, что это несложно. Потом поехал в лес и испытал ее. Увидел, что все нормально взрывается. Первым взорвал салон черной магии «Лилиана». Тренер сказал мне, что там обманывают людей. Я пришел как клиент, пошел в туалет и подложил бомбочку. Был взрыв, но никто не пострадал. Потом еще в рамках операции «Возмездие» мы взорвали одно общежитие, где жили люди, которые не нравились тренеру Николаю Валентиновичу. Еще взорвали помойку и биотуалет. То есть это была какая-то такая детская игра. А с другой стороны, я действительно думал, что удастся проучить этих «оккупантов». Я хотел отомстить за взрывы в Москве, которые произошли накануне.
- Вы хотели убить этих людей?
– Нет, я хотел только напугать! Почему именно на Черкизовском рынке произошла трагедия, почему до этого все заканчивалось благополучно, без жертв, я не знаю. Может быть, нас осознанно вели к этой трагедии? И кроме нашей «хлопушки» там было заложено что-то еще? Во время процесса я разговаривал с экспертами, они сказали мне, что эта смесь очень чувствительна к перепадам влажности. Первый раз я делал ее в гараже, а перед рынком сделал в квартире, может быть, это сыграло свою роль. Ну, из китайского будильника соорудил небольшой замедлитель на 50 секунд... потом хлопок, меня оглушило взрывом, потом вспоминаю уже – сижу у следователя, и он мне говорит, что погибли люди, четырнадцать человек... Сначала я не поверил, думал он так, жути нагоняет. Я не себе мог представить, что это правда. Я не знаю, как описать это состояние – ужас, оторопь... Когда я услышал, что меня приговорили пожизненно, как ни странно, почувствовал облегчение... Очень странная реакция была у моих подельников, некоторые из них засмеялись...
- Как проходит ваша жизнь здесь?
- Ну, в шесть часов утра подъем. Потом заправили кровати, завтрак, утренняя проверка, обед, прогулка полтора часа. Гуляем мы тоже в закрытом помещении, только вместо крыши сетка. Каждую камеру заводят в свой отсек, а сверху присматривают, чтобы не разговаривали между собой и вели себя прилично... В десять часов отбой, значит, можно приблизиться к кровати и лечь под одеяло. Об этом мечтаешь весь день. Во сне ты немного свободен.
- Кто ваш сокамерник?
- Он осужден за убийство и изнасилование двенадцатилетних девочек. Не знаю... он говорит, что невиновен. В любом случае, не мне же осуждать его...
- Что вы читаете?
- «Преступление и наказание» Достоевского – произведение, которое я сейчас перечитывал. Потом еще роман «Идиот». История князя Мышкина показалась мне близка. Мы даже страдаем с ним одним заболеванием...
- У вас эпилепсия?
- Да, кстати, именно в тот период, когда все это произошло, я прервал курс лечения, и это привело к специфическому состоянию психики, органическому расстройству личности. У меня даже есть экспертиза, признавшая, что я был частично невменяем на тот период. Ну, вообще сойти с ума было бы страшно. Хотя, с другой стороны, сумасшедшему уже все равно, где он находится.
- У вас есть возможность рисовать?
- Да, но я почти совсем охладел к занятиям живописью. Единственно, что делаю – рисую стенгазеты, плакаты, то есть помогаю воспитательному отделу воспитывать нас.
- Если бы у вас был выбор между пожизненным заключением и смертной казнью, что бы вы выбрали?
- Сколь угодно можно говорить, что лучше уж смерть, чем такая жизнь, и, конечно, доля правды в этих словах есть... Но больше правды в том, что когда жизнь твоя может вдруг прерваться, она становится дороже всего... Вряд ли кто-то согласится даже самую страшную жизнь променять на смерть. Особенно, если не с чем пойти туда, за границу жизни и смерти, нечем оправдаться! Этот момент даже страшнее, чем сама смерть.
- Верите ли вы, что когда-нибудь выйдете отсюда?
- Если вам кто-то скажет «нет» – не верьте ему. Может быть, человек не признается никогда, но в глубине души всегда надеется на лучшее. Все надеются – на пересмотр уголовного дела, на президентскую амнистию, на новую русскую революцию, на Божье чудо.
На прощание Илья очень хотел пожать мне руку, но не смог: руки его были в наручниках, а сам он сидел в узкой клетке. Расстались мы почти друзьями.
* * *
Когда я собиралась отправиться в колонию для пожизненно заключенных, коллеги удивлялись: что ты хочешь там найти?
Я не знала, что ответить. Может быть, мне хотелось заглянуть за грань отчаяния? Увидеть глаза людей обреченных, людей отверженных?
И что?
В глазах обреченных скрывалась Надежда.