Илья Калинин: Ностальгическая модернизация

История России – по крайней мере последние триста с лишним лет – не просто выстраивается вдоль последовательной модернизационной оси, но во многом организована вокруг непрекращающейся полемики между сторонниками и противниками модернизации, между сторонниками и противниками различных стратегий модернизации, и что самое главное, – между модернизаторами и модернизируемыми. Очевидная национальная специфика ставит перед исследователем проблему описания отклонений от некоего эталона модернизации, порождая такие понятия, как «запаздывающая модернизация», «недомодернизация», «ускоренная модернизация», «догоняющая модернизация»... С нашей точки зрения, говорить о специфике российской модернизации необходимо не столько через указание на несоответствие универсальному образцу, сколько через прояснение ее внутренних оснований и механизмов. Которые состоят не столько в использовании внешних образцов (то, что в классических и нормативных теориях модернизации описывается как вестернизация), сколько в настойчивых попытках найти модернизационную точку опоры в собственном прошлом. Этот темпоральный акцент российской идеологии модернизации позволяет выдвинуть в качестве еще одного рабочего концепта – понятие «ностальгическая модернизация», чье отличие от перечисленных выше понятий состоит в том, что оно не содержит в себе имплицитного указания на внешний образец.

Очередной вираж российский модернизации дает еще один весомый повод к такому разговору.

Парадоксальность присутствия советского прошлого в современном общественном сознании и массовой культуре не исчерпывается травматическими эффектами, связанными с непрекращающимся переживанием (и проживанием) этого прошлого и актуальным противостоянием между различными способами его восприятия и описания. Не исчерпывается оно и более фундаментальным разрывом между ностальгическим отождествлением с былым советским величием и болезненным ощущением не только самой утраты, но и невозможности вернуться к утраченному. Не исчерпывается оно и рессентиментом по отношению к внешним и внутренним врагам, на которых может быть перенесена вина за эту утрату. Мы имеем дело не с чистой ностальгией и отыгрывающим ее интенцию возвращением утраченного объекта, а с политикой, направленной на позитивное перекодирование ностальгии по советскому прошлому в новый российский патриотизм, для которого советское практически полностью лишено какой-либо исторической специфики, являясь частью общего культурного наследия, комически не различающего собственную гетерогенность.

При этом перед нами дискурс, с недавних пор позиционирующий себя как часть дискурса модернизации, парадоксальность которой состоит в том, что ее позитивной энергией должна стать до сих пор нерастраченная энергия травмы, высвобождающаяся благодаря превращению стигматизированного, – «утраченного» или «отобранного», – прошлого в часть общепризнанного культурного наследия, законно вписанного в настоящее. Соответственно, прошлое выступает здесь не как объект отождествления, а как ресурс преобразования. Возникает не простая фигура возврата, а такая зеркальная конструкция, при которой прошлое оказывается неким историческим горизонтом, обеспечивающим новые свершения. Эту ситуацию можно описать как ностальгию, превращающуюся в источник модернизации, или как модернизацию, побудительным мотивом которой является ностальгия.

Ностальгическое чувство, которое исходит из аксиологического противопоставления прошлого и настоящего, видит прошлое в качестве утраченного идеала. Будущее отсутствует в такого рода ностальгических конструкциях: оно рассматривается или как еще большее усиление социально-психологического дискомфорта или как возвращение к идеализированному прошлому. Риторическая и концептуальная специфика нынешнего проекта модернизации заключается в том, что он активно вписывает образ будущего в ностальгическую демаркацию «далеко не идеального настоящего» (как определяет его президент Медведев) и победоносного прошлого.

Популистский призыв Медведева «Россия, вперед!» за своей модернизационной риторикой скрывает призыв наконец установить отношения органического (но при этом ограниченного) наследования между постсоветским настоящим и советским прошлым. И если у нынешнего проекта помимо его технократической риторики и есть какая-то внутренняя эмоциональная движущая сила, то она состоит в попытке использовать негативную ностальгическую энергию разрыва между прошлым и настоящим, направив ее в такое будущее, которое через голову настоящего разрешило бы это напряжение. Понимая, что его модернизационные порывы, призывающие покончить с коррупцией, не будут поддержаны ни бюрократией, ни силовиками; не сильно надеясь на поддержку крупного бизнеса, больше заинтересованного государственными подрядами на модернизацию, нежели самой модернизацией; отдавая себе отчет в реальном состоянии гражданского общества, вряд ли способного взять в свои руки знамя модернизации, Медведев пытается найти опору в «нашей истории», «нашей победе», «нашей памяти». Вопрос в том, способно ли то, что является объектом постоянных идеологических манипуляций, выступать в качестве точки опоры. Иными словами, можно ли вытащить себя из болота, покрепче ухватив себя за собственные волосы.

Публикуемый текст – сделанная для «Полит.ру» версия колонки историка культуры и филолога, шеф-редактора журнала «Неприкосновенный запас» Ильи Калинина из номера журнала (2010. № 6 (74)), посвященного проекту российской модернизации. 4марта в Политехническом музее состоится дискуссия по теме этого номера.

Полный текст колонки:

• Ностальгическая модернизация: советское прошлое как исторический горизонт