Лев Усыскин: Собрание достойных мужей
22 февраля (ст.ст.) 1711 года, Петр Первый, готовясь к отбытию на юг – в то, что историки назовут потом "Прутским походом" – подписывает именной указ следующего содержания:
"Определили мы быть для отлучек наших Правительствующий Сенат для управления: господин граф Мусин-Пушкин, господин Стрешнев, господин князь Петр Голицын, господин князь Михайло Долгорукой, господин Племянников, господин князь Григорий Волконской, господин Самарин, господин Мельницкой, обер-секретарь сего Сената Онисим Щукин.
Вместо приказу Разрядного быть столу разрядному при вышеписанном Сенате."
Так был учрежден этот орган центральной власти – в течение двух последующих веков, пусть и с некоторыми оговорками, сочетавший в себе высшую судебную инстанцию, высший орган исполнительной власти и высший орган государственного контроля (над которыми был монарх непосредственно).
2 марта перечисленные в указе лица принесли торжественную присягу и Сенат начал работу, чему способствовали и новые лаконичные указы царя-преобразователя:
"1. Всем в Сенате пребывающим места иметь по списку, кто после кого написать в определенном указе.
2. голоса иметь равные, и у всяких указов подписывать всем своими руками, и что хоть один не подпишет, и засвидетельствует неправо тому быти приговору, то и прочие недействительны суть; однако ж надлежит тому, кто оспорит тое протестацию, дать за своею рукою на письме"
и т.д.
Трое из первоначально назначенных в Сенат лиц были когда-то членами Боярской Думы – это учреждение прекратило свое существование без явного на то указа, а просто по факту: царь ее перестал созывать, перестав также жаловать думные чины. Прежние, однако, не отменялись и не преобразовывались в какие-либо иные, вновь учрежденные – так, что кто-то чуть ли не до 30-х годов вполне официально величался "окольничим". Однако же, при некоторой внешней похожести – коллегиальный орган, подчиненный непосредственно государю и наполняемый лицами по личному решению царя – Сенат очень сильно отличался от Думы во всем. Прежде всего, Дума была органом именно что – при царе. Царь сам вел ее заседания, сам созывал ее, когда считал нужным, сам составлял повестку дня и, что особенно важно, сам в конце концов принимал окончательные решения по рассматриваемым вопросам. Думский приговор лишь легитимировал царское решение, причем никакого регламента вынесения этого приговора – правил объявления мнений и их учета – по всей видимости, не существовало. Как не велись, похоже, и протоколы думских заседаний. Собственно, Дума была таким совещанием при царе наиболее авторитетных в традиционном понимании светских деятелей государства и, одновременно, в какой-то степени, представителем народа, опять-таки, при царе. Добавим, что в состав Думы часто входили, но могли и не входить руководители различных органов центрального управления – приказов, никакой системы по этой части не выдерживалось.
Сенат же имел принципиально иное назначение и, вследствие этого, иную структуру. Петр замыслил его как орган самостоятельный, способный работать без царского присутствия, самостоятельно формировать повестку дня и выносить решения. Понятно, что подобное требовало жесткой регламентации и протоколирования – и Петр в присущей ему манере достраивать и чинить автомобиль исключительно во время его движения – планомерно повышал уровень сенатской процедуры своими указами в течение многих лет. Апофеозом здесь можно назвать знаменитый процесс Шафирова и Скорнякова-Писарева 1723 г., первоначально осужденных смерти именно за срыв нескольких сенатских заседаний.
Петр, собственно, и хотел с помощью Сената избавить себя от значительной доли рутинных дел, а также непосредственных к царю обращений по незначительным частным спорам – это стремление проходит магистральной линией через всю его деятельность, доходя порой до почти гротескных решений, вроде постановления наказывать смертью посмевшего оспаривать у царя сенатские решения. Важно здесь, что это желание царя хотя и понятно, однако непоследовательно – ибо противоречит самому философскому смыслу российского монарха, столь дорогому для Петра. Ибо, и в XVII и в XVIII и в XX веке царь на Руси – всегда верховный и непосредственный начальник и судья. Скажем, в его личном присутствие всякий командир может командовать лишь постольку, поскольку царь делегировал ему это право здесь и сейчас. Это хорошо понимал каждый подданный русского царя и именно это обстоятельство, позволяя Петру вмешиваться в любое время в любое дело, обязывало его в то же время рассматривать поданные прямо в его руки челобитные. Какими бы жесткими санкциями он за это ни грозил.
Уже указ от 22 февраля содержит в себе преобразование одного из важнейших приказов – Разрядного, ведавшего призывом на военную службу и прохождением оной лицами привилегированного сословия. Точнее говоря, Разряд ликвидировался, а функции его передавались Сенату непосредственно. Другие приказы должны были подчиняться Сенату – когда же приказы сменились коллегиями, главы последних одно время входили в Сенат по должности, но вскоре были из Сената выведены в силу невозможности участвовать в его работе на регулярной основе. По сути, в Сенате остались лишь главы трех важнейших коллегий – военной, морской и иностранной.
Еще одним специализированным подразделением Сената стала Расправная палата – фактически высшее судебное присутствие, рассматривавшая, в частности, апелляционные дела из приказов и, позднее, из коллегий. Стоит отметить, что уже во времена Федора Алексеевича была предпринята попытка создать при Боярской Думе аналогичную структуру примерно с теми же функциями и тем же почти названием…
Взглянув на первый состав Правительствующего Сената, мы наблюдаем отсутствие в нем персонально ближайших сподвижников Петра, лиц, наделенных наибольшим царским доверием и распорядительными полномочиями. Действительно, ни Меншикова, ни братьев Апраксиных, ни Головкина в Сенат тогда не назначили. Подобное, в частности, наводит на мысль о том, что, создавая новую институцию, царь думал не только, а может быть и не столько об эффективности управления... В самом деле, отправляясь в далекий поход с неясным исходом (в ходе которого и в самом деле лишь чудом не попал в плен), Петр, естественным образом, в первую голову был озабочен стабильностью собственной власти во время своего отсутствия. К его услугам был богатый и разнообразный опыт на этот счет: и множество заговоров и восстаний, сопровождавших его царствование, и, напротив, поразительная внутренняя стабильность вражеской Швеции, король которой покинул столицу более десяти лет назад, а последние два года и вовсе находился почти что в плену. В общем, Петр, по всему, рассматривал возможность мятежа в России как вполне реальную – тем более, что наследник престола, царевич Алексей уже повзрослел и отношения у него с отцом стремительно ухудшались. Сам же Петр испытывал в 1711 г. прилив династического энтузиазма – в Прутский поход он отбыл, как известно, тайно обвенчавшись с Екатериной, уже родившей ему двух дочерей и не собиравшейся на этом останавливаться…
И вот, вящей стабильности ради, царь предпринимает следующие, вполне типичные для его мировоззрения действия. Во-первых, довольно сильно видоизменяется карта власти в руководстве страной – причем, видоизменяется по не до конца сформулированным правилам, при которых, к тому же, лица, как сейчас бы сказали - "с наибольшим аппаратным весом", оказываются подчиненными более легковесным игрокам. Подобное гарантирует всяческие конфликты, а также загрузку людей вопросами взаимного позиционирования, выстраивания сетей влияния и пр. – тут уж не до мятежей.
Во-вторых – рождается, по сути, не имеющий прецедента в русской практике коллегиальный орган управления (последующее учреждение коллегий ляжет в том же русле). По мысли царя, коллегию сложнее склонить к мятежу, узурпировать в ней власть, она принципиально прозрачнее в своей работе, а кроме того, в коллегию легче делегировать представителя надзорной структуры.
В целом же, повышение стабильности системы путем ее институционального усложнения, а не упрощения – это то, что отличает талантливого управленца от бездарного, но озабоченного сходной проблемой. Петр Первый же, несомненно, обладал исключительным управленческим дарованием.
Среди статей Льва Усыскина по близким темам были: «Первый наш механик или Большие русские качели», «Торжество личного над государственным», «Триумф лифляндской прачки», «Призрачные горизонты законотворчества», «Без царя во главе», «Межконфессиональные браки в XVIII веке», «В истории всегда есть место анекдоту», «Первый барон Земли Русской».