ФАНТОМНЫЕ БОЛИ

Для Николая Ивановича, старшего моего товарища, самое первое житейское воспоминание – взрыв авиабомбы. Ему было три с половиной, шёл 1944-й, дело происходило в украинском небольшом селе. Бомба ахнула в соседском садочке, выворотив несколько яблонь, и осколком убило древнюю старуху, которую угораздило вылезти из хаты, чтобы погреться на солнышке невзирая на фронтовую обстановку.

- Чья бомба-то? – спросил я.

Он глянул удивлённо:

- Как – чья? Наша, советская. Село ведь было просто забито немцами. Они хоть и отступали, но дрались отчаянно…

Горчайшая ипостась той войны! Освобождая оккупированные земли, Красная Армия вынуждена была штурмовать собственные города и сёла. Неизбежные в таких случаях жертвы среди мирного населения вряд ли учитывались со сколько-нибудь приличной точностью. О них не говорят серьёзные историки, предпочитают молчать и беллетристы.

Непатриотично?

Просто – горько. Настолько горько, что уже за гранью всякого вкуса.

Саднит.

И нет в обширном круге знакомых мне семейств ни одного, которое пережило бы ту войну благополучно, не понеся суровых потерь. Всенародность горя – самое веское основание для того, чтобы именовать её Великой Отечественной.

Вы знаете, что такое фантомные ощущения? Этот медицинский термин обозначает боли в ампутированной конечности. Нет у человека, скажем, ноги, а она всё болит, да порою до нестерпимости, хоть на стенку лезь.

На себе, слава богу, не испытывал, но со стороны наблюдал с самого детства. Причём не с дальней какой-то стороны: этим недугом страдал мой отец, первый номер пулемётного расчёта, маленькая единичка сибирских дивизий, спасших Москву. Отец потерял ногу под Вязьмой 7 февраля 1942 года.

«Страдал» говорю я? Да нет, и до сих пор страдает. Я, возможно, очень счастливый человек, поскольку отец мой, Андрей Иванович, здравствует и сейчас, и нынешним августом отметит девяносто. Он плоховато слышит, читает в очках, но остроте его ума может позавидовать иной аспирант.

В прошлом году, к 65-летию Победы, какой-то из томских ночных клубов устроил мероприятие с таким вот названьицем: «В ночь на 9 мая! Эротическое шоу “Гитлер капут!”». Я, разумеется, не пошёл: достаточно и воображения, чего они там могли наворотить. Геноссе Гитлеру слабо не показалось бы; небось, обиднее, чем пресловутые Десять Сталинских Ударов… При случае рассказал про это отцу. Он усмехнулся беззлобно:

- Дурачки! – только и сказал.

Что ж, людей, отмеченных высоким интеллектом, в шоу-бизнесе и впрямь немного. Но того же 9 мая, традиционно выйдя к Лагерному саду, я увидел совсем другое зрелище. Тысячи и тысячи, десятки тысяч моих земляков, несущих просветлённые лица и умные глаза туда, где горит Вечный огонь и стынет в памятных стелах общая наша боль.

Большинство идущих – молоды. Они значительно моложе даже чем я, родившийся уже после той войны. И совсем юные отцы несут в «кенгурушках» крохотных отпрысков, которые ещё и говорить не умеют, но смотрят на мир с неукротимой жадностью познания.

И многое чего понимают.

Ибо фантомная боль Памяти присуща каждому из нас, и этот недуг есть генетическая черта нации – в лучшем смысле всех этих понятий.