Александр Будберг — о годах реконструкции исторической сцены как годах борьбы за Большой театр

В конце октября после грандиозной реконструкции открывается историческая сцена Большого театра

Александр Будберг

Писать о Большом театре и очень просто, и невероятно сложно. Просто потому, что тема всегда оставляет место любому автору — настолько она грандиозна и всеохватна. А сложно потому, что когда ты думаешь о ГАБТе, то неизбежно думаешь о стране.

Большой мог появиться только в России, существовать только здесь. В каждую секунду своей истории он был стопроцентно адекватен стране, которая его родила. Да и страна без этого неправдоподобно огромного творческого организма вмиг стала бы другой.

Вся история театра — это цепочка подтверждений и иллюстраций этой, в общем-то, очевидной мысли. Можно вспомнить, как строился гигантский дом на Театральной площади.

Предыдущий Большой, построенный архитекторами Михайловым и Бове в 1825 году, сгорел 11 марта 1853 года. Убытки казались огромными — около 10 млн рублей. И поначалу на восстановление главного и самого большого зала империи казна денег не дала. У нее и вправду много других, оправданных и неоправданных, расходов. Только что вскрылись громадные размеры злоупотреблений в ведомстве о призрении инвалидов (оно занималось обеспечением доживания инвалидов, то есть нижних чинов, вышедших в отставку после 25 лет рекрутской службы в армии, которым некуда было возвращаться). Надо было и покрывать дыры от воровства, и как-то улучшать положение заслуженных ветеранов. С другой стороны, сначала победно, а потом очень тяжело разворачивается Крымская война.

Несмотря на то что армейская кавалерия из-за недостатка фуража в Крыму почти перестала существовать, интендантство, боясь наказания, по требованиям командиров полков переводит на несуществующий фураж несуществующим лошадям громадные суммы.

Где уж тут найти средства на объект культуры! Но вот в феврале 1855 года Николай I то ли скоропостижно уходит из жизни, то ли кончает жизнь самоубийством — и сразу все меняется. Ведь зал Большого нужен для коронации! Проект в мгновение ока становится политическим и сверхважным. На все работы выделяются 16 месяцев и только для начала 900 тысяч рублей (огромная сумма по тем временам!). На стройку сгоняют и свозят тысячи государственных крепостных. Надо успеть.

И в итоге успевают! Проект архитектора Кавоса принят в мае 1855-го, реализован к августу 1856 года. Конечно, спешили, конечно, закрывали глаза на недоделки. Во время уже нынешней реставрации обнаружились значительные куски исторической кладки стен, в которых кирпичи клались друг на друга даже без раствора. Вряд ли имела место диверсия — скорее то ли раствор вовремя не подвезли, то ли подрядчики позволяли себе лишнего. А строить надо было быстрее. Все как всегда... Но ведь простоял храм культуры и крупнейший зал империи на честном слове и терпении материала 150 лет. Простоял! Не свалился на голову ни зрителям, ни великим артистам, ни великим князьям. Пережил еще пару коронаций, кучу съездов — и Советов, и большевиков, и эсеров. Все вынес. Только кирпичи под гигантским весом конструкции срослись в единые конгломераты (эти куски пришлось аккуратно убирать из стен во время нынешних работ).

Не знаю, как вам, а мне эта история кажется очень понятной и знакомой. В ней есть ощущение Родины. За 150 лет оно не поменялось. Именно это ощущение и позволяет представить, с чем столкнулись тогдашний министр культуры Михаил Швыдкой и генеральный директор ГАБТа Анатолий Иксанов, запуская проект реконструкции и реставрации Большого в начале нынешнего века. Как и любое другое крупное начинание, что в царской, что в постсоветской России, реконструкция Большого требовала согласия столь большого количества чиновников, учета интересов столь огромного числа влиятельных людей, что, собрав их вместе, реализовать проект стало практически невозможно. А без этого нельзя запустить. Не зря замкнутый круг наравне с дураками и дорогами на глазах становится одним из символов страны.

Можно только посочувствовать Швыдкому с Иксановым, которые вынуждены были согласиться на тьму обременений. Тем более что после ухода Михаила Ефимовича с должности министра у инициаторов реконструкции не было мощных рычагов, чтобы влиять на ситуацию.

Мэр Лужков, который мог бы стать сильной фигурой на стройке, не был допущен к ней с самого начала усилиями своих федеральных коллег. У тогдашнего руководства МЭРТа, которое то одобряло проект, то отзывало свои собственные визы уже после прохождения документами госэкспертизы, на все была своя, вполне шальная точка зрения. Иногда казалось, что существовала цель, чтобы Мариинка реконструировалась раньше московского собрата. Это якобы было практически обещано конкуренту-Гергиеву.

Лужков же в знак протеста по поводу того, что на тендере "кинули" московский строительный комплекс, даже ушел с поста председателя попечительского совета Большого театра и не появлялся в театре несколько лет. Конфликт с Москвой — что скрывать — еще сильнее осложнил дело. Согласовать, например, вентиляционные выходы, которые планировались за федеральным пятном застройки, было почти нереально.

Вроде бы специально подтянутый МЭРТ, олигарх Евтушенков скоро умыл руки, видимо, осознав трудность и ответственность задачи. Остался только его маломощный партнер, который провел только те работы, которые казались ему выгодными, и не стал проводить тех, что были невыгодны, хотя иногда те и были технологически обязательны. Но важнее всего — генподрядчик не мог даже предоставить гарантии под государственное финансирование, чтобы продолжить работы. Поэтому к 2007 году стройка была, по сути, заморожена. На заваленной мусором площадке ползали 200 таджиков вместо 2500-3000 рабочих, которые должны были вкалывать круглосуточно. Не было ни утвержденного государственной экспертизой проекта, ни даже формального разрешения вести работы. Но главное — исторические стены висели в воздухе на домкратах. Их распирали тысячи металлических свай, точное количество которых не знал никто и которые потом были просто выброшены. Казалось, будто огромный, препарированный до скелета организм Большого был при смерти. И что нельзя преодолеть безысходность "широко объявленной смерти". Ощущать эту апатию было жутко. Должно было произойти чудо.

И чудо состоялось. В феврале 2009 года президент Дмитрий Медведев лично откликнулся на просьбу попечителей вмешаться. Он не побоялся — и это объективно — ни лишней ответственности, ни пересудов и взял штурвал на себя. Была создана рабочая группа при президенте во главе с заместителем главы администрации президента Александром Бегловым. Забегая вперед, можно сказать, что вся рабочая группа и лично Александр Дмитриевич провели почти неподъемную работу по координации усилий госорганов, строителей, реставраторов — всех, кто имел отношение к проекту. Без команды Беглова о завершении работ можно было бы и не мечтать. Тогда же от Москвы в рабочую группу активно вошел Владимир Ресин, который сумел продемонстрировать на этом уникальном объекте все лучшие стороны московского строительного комплекса.

Оперативно удалось найти другого олигарха — одного из попечителей Большого театра — Зиявудина Магомедова. Он, в отличие от нескольких капитанов строительного бизнеса, которым предлагался этот воз до него, не испугался провала. Чтобы не терять времени и не проводить новый тендер на проведение работ, он просто выкупил компанию-генподрядчика и, не дожидаясь открытия госфинансирования, сразу ввел в строительство миллиард своих рублей. Чтобы доделать несделанное, иногда приходилось возвращаться к технологиям 1920-х — вывозить землю вручную на тачках, потому что технику по безалаберности предшественников было уже не подвезти. Вновь пришедшие специалисты готовы были плакать от бессилия. Но все необходимое было доделано и исправлено.

И безнадежное дело вдруг заскрипело и поехало. Даже минусы стали оборачиваться плюсами. Из-за того, что предшественники Магомедова не могли получить государственных денег, они оказались непотраченными. А министр экономического развития Эльвира Набиуллина сохранила за театром даже те суммы, которые возвращались в госбюджет как неосвоенные.

И главное случилось уже в сентябре 2009 года. Исторические стены встали на огромной глубины бетонный фундамент. И прорыв подземных вод, который произошел в 2009-м , уже не смог им повредить. А ведь если бы не успели, если бы стены оставались на домкратах — мы бы их гарантированно потеряли. И это был бы позор на весь мир.

В тот вечер, когда воды рванули под Большим, я как член попечительского совета приехал к месту драмы. Сотрудники МЧС откачивали воду, она лилась по Петровке, из-под строительных заборов, окружавших сквер. Но стены стояли непоколебимо! Тут-то впервые пришло чувство — успели. И уж теперь-то дожмем...

Потом было еще много всего, включая изощренные интриги по замене руководства театром. Когда победа стала близка, на место Анатолия Иксанова, на себе протащившего и шесть лет "изгнания", и тяжелые переговоры со строителями, и много всего остального, нашлось немало желающих. Мысль "не навреди реконструкции на завершающем этапе" претендентов не посещала. Они смело обостряли аппаратные войны, повышая ставки, вынудив снова вмешаться президента.

Большой зал Большого театра после реконструкции. 1856 год

Но в итоге все удалось преодолеть. И в самом центре Москвы был создан подземный мини-город (высота между нижним уровнем и коньком крыши — 62 метра, три 9-этажных дома!), наполненный самым современным, зачастую пионерским для нашей страны, гидравлическим, электротехническим оборудованием и инженерными системами. То есть всем тем, что позволит режиссерам и сценографам применять в новых постановках еще невиданные решения, а Большому — остаться одной из современнейших сцен в мире. Более того, после долгого перерыва в исторический зал вернулась нормальная акустика. Ведь в процессе реконструкции из-под пола зала была удалена цементная подушка, которую закачали еще при советской власти в надежде стянуть рассыпающиеся стены. Она не позволяла деревянному паркету выступать в качестве одной из дек музыкального инструмента, которым, по сути, является зрительный зал.

Исторически Большой — это преемник русских крепостных театров. Будучи гораздо больше их по масштабу, такой мегапроект мог осуществиться только за счет госказны. Ни Юсуповы, ни Шереметевы, ни гордые магнаты времен первого русского капитализма не могли позволить себе ничего подобного. Положение государственных служащих определило многое в жизни поколений творцов, связавших жизнь с Большим театром. С одной стороны, они могли участвовать в огромных постановках, которые по масштабу затрат сейчас можно было бы сравнить с каким-нибудь шоу в Лас-Вегасе (два новых балета Петипа съедали до 75 процентов годового бюджета императорских театров). Это невероятное поле для творческой реализации. С другой — до середины XIX века проштрафившихся актеров просто отправляли на гауптвахту. Все менялось, но эти границы формировали и формируют жизнь великих артистов, хореографов, инженеров, музыкантов, художников, даже администраторов, среди которых тоже были легендарные личности.

При всем этом за 250 лет государство создало не просто великую витрину. Оно создало институт, который, без сомнения, стал огромным и уникальным вкладом России в мировую культуру. Нашим взносом в развитие цивилизации. Это то, что наша Родина может предъявить вместе с улыбкой Гагарина и знаменем над Рейхстагом всему миру. То, что будет "принято к оплате" по любому гамбургскому счету.

Важно осознавать, что этот театр не может существовать без своего исторического дома. Без этого здания с восемью колоннами, четырьмя бронзовыми лошадьми и одним Аполлоном на портике. Здания, которое как символ напечатано даже на сторублевой купюре. Надо хоть раз увидеть неправдоподобно большой проем сцены, уходящей во вселенную зрительного зала, чтобы понять, что пытаются передать исполнители, рассказывая о фантастической энергетике именно этих подмостков. Поэтому успешное завершение реконструкции и реставрации Большого театра означает не просто сохранение культурного достояния, пусть и всемирного значения. Это значит больше. Гораздо.

Открытие исторической сцены позволяет ощущать Россию великой державой. Без Большого Россия — другая, неизмеримо более провинциальная страна. Страна без надежды. А продолжение жизни ГАБТа (открытие исторической сцены значит именно это) означает сохранение надежд: для зрителей — увидеть нечто, запоминающееся на всю жизнь; для актеров — выйти к "рамке" и задохнуться от восторга. Для всех граждан России — это надежда на то, что уникальные по сложности невоенные проекты могут успешно осуществляться на нашей Родине. Для всего мира — узнать великую культурную страну, с которой не только необходимо, но и хочется иметь дело.

Поэтому низкий поклон всем, кто помог этой реставрации успешно закончиться, а театру — перешагнуть в будущее. Всем, кто вложил в это дело силы, душу, деньги, знания. Всем, кто помог нашим надеждам выжить.

Автор — публицист, председатель исполкома попечительского совета Большого театра

Большой и еще больше