Запоздалый фильм о недавней истории

Премьера кино

Фильм Андрея Смирнова "Жила-была одна баба" выходит на экраны почти массовым тиражом в 200 копий. Что контрастирует с уникальностью этого фильма, не вписывающегося ни в какой прокатный формат, считает АНДРЕЙ ПЛАХОВ.

Картина задумана лет двадцать с лишним назад, когда слов "формат", "мейнстрим" и "артхаус" вообще не было, а понятие "проект" относилось к зданиям, но никак не к кинопроизведениям. Режиссер "Белорусского вокзала", все "проекты" которого были сильно тронуты цензурой, почуяв воздух свободы, задумал экранизировать немыслимую ранее историю антоновского восстания на Тамбовщине, едва не свалившего (и даже свалившего на время в крестьянских районах) большевистскую власть. Но тогда намечалась простая перекличка: бунт против большевиков — в начале 20-х и в начале 90-х. Насильственное зарождение советской империи — и ее почти бескровный крах. Сегодня, комментируя свой замысел, Смирнов говорит, что русская ментальность и предшествовавший революции культурный взрыв — все это "взращено на базе крестьянского образа жизни и православия. Именно сюда и был с невероятной точностью и жестокостью нанесен удар. Погибла цивилизация. Ее уж не восстановить...".

Образно, но справедливо лишь отчасти — и сам фильм спорит со своим создателем. В дореволюционной крестьянской России, темной и безжалостной (а ей посвящена примерно половина длящегося больше двух часов фильма), мало вдохновляющего — во всяком случае в том ракурсе, который выбрал режиссер, рассказав о большой Истории с позиции "одной бабы". Здесь важно и то, что "баба", и то, что "одна", то есть одна из многих, ничем особенным не выдающаяся, кроме нечеловеческого терпения и живучести.

Ее, по имени Варвара, отдают нелюбимому слабаку мужу, ее пользует похотливый свекор, насилуют негодяи, к ней клеятся всякие пройдохи и уроды — пока под занавес не приходит настоящая любовь, да и та оказывается отравленной, обреченной. Мы, конечно, довольно скоро понимаем, что главная героиня не просто баба, а образ России, обуянной Антихристом, и, стало быть, те, кто ее мордует, не какие-то пришельцы, они вышли из ее лона. Как бы ни любил Смирнов ностальгирующего Бунина, для поэтизации прошлого здесь почти не остается места, его занимает апокалиптическая жуть "окаянных дней", доведенная до мифологического финала, где вся Тамбовщина за свои грехи и страдания смывается бурными потоками, уходит под воду — как "Титаник" российской цивилизации.

Лучшие фильмы о Гражданской войне — "В огне брода нет" и "Комиссар" — показывали бунт женской природы против иерархического мужского мира, и недаром там сыграли свои лучшие роли Инна Чурикова и Нонна Мордюкова. Смирновскую "бабу" играет Дарья Екамасова: в ней много плоти, темных инстинктов и никакого духовного пафоса. Как ни странно, из героинь советского кино своей отчужденностью от социума она больше всех напоминает Асю Клячину — хотя та никому не дает, кроме любимого, а эта кому ни попадя. Не случайна и фольклорная перекличка названий: фильм Андрея Кончаловского изначально назывался "История Аси Клячиной, которая любила да не вышла замуж, потому что гордая была". Гордой можно худо-бедно быть в межвоенные времена, в разгар войны не до гордости. И если уж о ней речь, то воплощает ее у Смирнова все-таки мужчина — Давид Лукич в исполнении Алексея Серебрякова, негероический герой, вовсе не святой, который все понял про эту страну и принял единственно возможный смертный жребий. Гордость, таким образом, оказывается сродни смирению, но не совсем в том христианском смысле, который закладывался в картину, но оказался слабее языческого эротизма и стихии земной любви.

Глобальные замыслы, которые в силу разных обстоятельств растягиваются на десятилетия, обречены на конфликт с меняющимся временем: последний пример — "Древо жизни" Терренса Малика. Меняется все — от техники спецэффектов до кладовой понятий: когда фильм задумывался, в России только слышали о постмодернизме, сегодня из сферы искусства его опустили в презренную область медиа и политтехнологий.

Удивительным образом и фильм Смирнова вписался в эту нишу как образец антибольшевистской пропаганды: вот наконец найденный для него и признанный актуальным "формат", поддержанный, судя по финальным титрам, Сурковым, Вексельбергом и Абрамовичем. К счастью, фильм оказался шире и этого формата, и заявленных идеологем. Невзирая на эстетические атавизмы, он выглядит абсолютно современным. Трудно сказать, какой бы оказалась картина, будь она снята в пору громких и модных, но весьма поверхностных разоблачений ужасов советской истории. Ясно, что сегодня она получилась совсем другой и вступила в сложные отношения с нынешним, гораздо более муторным и смутным временем.

Былое и баба