Почему в Большом театре гремят скандалы и совершаются преступления.

31 декабря 2008 года пост художественного руководителя Большого покинул Алексей Ратманский. У Ратманского истек контракт, и он просто не стал его продлевать, решив «посвятить себя творчеству». 15 марта 2011 года примерно с теми же, не внушающими доверие объяснениями должность худрука балета Большого оставил Юрий Бурлака. За несколько дней до этого на электронную почту нескольких сотен балетных деятелей России и мира была отправлена ссылка на сайт, где были выложены непристойные фото Геннадия Янина, которого прочили в наследники Бурлаки. Янин ушел из Большого, а место худрука было отдано Сергею Филину, недавнему солисту балета Большого.

Заступив на должность, Филин стал получать угрозы. Ему звонили — шептали, кричали, пыхтели в трубку. Прокалывали шины автомобиля. Наконец, подстерегли у подъезда и плеснули в лицо кислотой. В момент написания этих строк Филин пошел на поправку, но до сих пор нет уверенности, что ему удастся восстановить зрение.

История с кислотой всех взбудоражила, все ее обсудили. Те, кто считает себя причастным к миру Большого, обсудили очень подробно, где-то даже в духе популярной английской литературы, пытаясь угадать злодея или даже без сомнений называя его имя. Было много официальных комментариев. Они большей частью сводились к досадному сожалению, что такое могло случиться только у нас. Что это и есть ужас русской жизни. Теперь и в Большом.

Непонятно только, почему ужас пробрался в Большой в 2013-м? Где он, ужас, был в 1990-е, скажем? Если даже допустить существование некой невидимой гребенки, которая на общий манер причесывает жизнь страны в тот или иной момент, то на Большой ее волшебная сила не распространяется. Он всегда более или менее жил отдельной от страны жизнью. Сверять свою жизнь с чьей-то еще у Большого сегодня, возможно, еще меньше поводов, чем когда-либо.

Безвольно отдав Мариинскому театру Петербурга первенство России в первом десятилетии XXI века, Большой вернул себе звание первой сцены России в последние пять лет, но с важным приростом: никогда Большой не был так интегрирован в мировую художественную жизнь и никогда он не был так богат. Forbes пока не составляет рейтингов богатства театров мира, но Большой сегодня, вне всякого сомнения, входит в первую тройку. По словам директора Большого Анатолия Иксанова, ежегодный бюджет театра составляет $120 млн. Это богатство совершенно некапиталистического происхождения. Оно даруется Большому попечителями.

Природа преступления против руководителя балета Сергея Филина, таким образом, кроется скорее в исключительности сегодняшнего положения Большого и своеобразии его персонажей, нежели в состоянии нравов за его пределами. Большой вполне живет жизнью своих репертуарных героев — балетных принцесс и героических содержанок из итальянских опер.

В этом смысле преступление против Сергея Филина — это вполне себе оперное преступление на почве зависти. Зависти яростной, неудержимой. Зависти, которую неточно было бы сводить к какой-то рациональной составляющей. Скажем, к деньгам. В последние годы все таинственные перемещения предводителей балета Большого и происшествия с ними вызваны завистью в масштабе шекспировского персонажа.

Да-да, это, конечно, среда виновата. Подобно тому как жизнь динозавров поддерживалась должным состоянием атмосферы, этот, с позволения сказать, черный лебедь Большого мог вылупиться только в этом жарком, ненадежном, таинственном, полусказочном мире корпорации по производству элитарных зрелищ, целиком состоящей на довольствии.

Что делать с атмосферой Большого, как ее охлаждать, как изводить черных лебедей, совершенно непонятно. Насильственно лечить Большой скромностью — хорошенько поджать его казну? Запретить ходить на представления первым лицам государства и миллиардерам? Сомнительные меры. Эти психические расстройства в Большом трудно лечить хотя бы потому, что больные хорошо маскируются.

Но по крайней мере этот диковинный мир нуждается в талантливом художнике. То, что в недавнем фильме Даррена Аранофски «Черный лебедь» казалось безвкусицей, потаканием самым дурным представлениям заурядного зрителя о балете, выглядело бы вполне точно, художественно правдоподобно, если бы режиссер имел в виду условный Bolshoy.