Кремль продолжает поддерживать сирийский режим вопреки всему. Это вопрос внутренней, а не внешней политики

«Санкций ООН против Дамаска не допустим. Оружие туда будем продавать. В то же время мы поддерживаем мирное политическое урегулирование». Такова официальная позиция МИД (то есть Кремля) по поводу кризиса в Сирии. Как пишут в анкетах, «зачеркните ненужное».

Зачеркиваем последнюю фразу. Потому что на самом деле Москва — главный адвокат сирийского режима на мировой арене, наряду с Ираном и Китаем. Только у Ирана нет постоянного места в Совете безопасности ООН, а Китай, в отличие от России, не осуществляет массированные поставки оружия для сирийской армии. Так что по совокупности международного престижа и конкретных действий Россию вполне можно считать союзником Башара Асада номер один. Я уверен, что если бы Кремль, претендующий на эксклюзивное влияние в сирийских коридорах власти, весной или летом 2011 года дал Асаду понять, что пора меняться и предпринять попытку возглавить процесс реформ, а иначе на поддержку России рассчитывать не следует, то ситуация имела бы хоть какой-то шанс сложиться иначе. Увы, этого не случилось и на самом деле случиться не могло.

В 1960-е — 1980-е годы Ближний Восток был одной из главных арен холодной войны и потому пользовался пристальным вниманием советского руководства. Но с момента окончания противостояния с США интерес к нему заметно снизился. Несмотря на строительство АЭС в Иране, формальное коспонсорство ближневосточного мирного процесса и поставки оружия отдельным странам, регион не входит, с точки зрения Кремля, в число приоритетных. Да, здесь можно потрепать нервы американцам и их союзникам, то приглашая в Москву лидеров «Хамас», то защищая Саддама Хусейна или режим мулл в Тегеране. Но в целом события на Ближнем Востоке несильно влияют на жизненно важные интересы России и ее руководства.

За последние 20 с лишним лет Москва восстановила отношения с бывшими клиентами СССР — Ливией и Сирией. Но она проигнорировала глубинные изменения в регионе: сначала революцию в сознании, совершенную взрывным развитием спутникового телевидения в конце 1990-х, затем интернет-революцию и существенный рост ближневосточных диаспор в западных странах. Все эти факторы, каждый по своему, оказали фундаментальное воздействие на арабские страны и в несколько меньшей степени — на Иран. Была разрушена монополия репрессивных режимов на информацию, вырос уровень знаний обществ об окружающем мире и укрепилось представление об общности проблем, перед которыми стоят государства региона. Борьба идей в арабском мире сегодня идет с небывалой интенсивностью. Причем вопреки расхожим представлениям исламисты всех мастей — важная, но вовсе не единственная политическая сила, борющаяся за внимание и поддержку масс.

Российские арабисты, как правило, люди профессионально сложившиеся в советскую эпоху. Для них представить себе, что Ирак окажется без Хусейна, Ливия — без Каддафи, Египет — без Мубарака, а в Сирии режим Асада окажется под угрозой, до последнего времени было попросту невозможно. Уверенность в том, что «республиканские монархии», подобные сирийской или египетской, будут существовать еще очень долго, базировалась на традиционной для российской дипломатии склонности опираться в оценках внутриполитической ситуации прежде всего на точку зрения властей той или иной страны и очень ограниченные контакты с представителями оппозиционных политических сил. Теперь приходится пожинать плоды этой политики.

Справедливости ради замечу: и для западных стран арабская весна стала, в общем-то, сюрпризом. Разница между подходами США и ЕС, с одной стороны, и действиями России — с другой, в том, что американцы и европейцы увидели за восстанием в Тунисе и Египте региональную тенденцию и стали уже в феврале 2011 года адаптировать свою политику к фактическому положению дел на Ближнем Востоке. Российская дипломатия в какой-то момент, казалось, тоже применила выжидательный подход. Однако эта линия просуществовала недолго и вскоре сменилась жесткой защитой статус-кво — причем именно тогда, когда этот самый статус-кво фактически прекратил существование. С точки зрения «реальной политики» и «прагматизма», на которые так любят ссылаться в Кремле и на Смоленской площади, объяснить это невозможно.

Причины, заставившие Россию занять столь жесткую позицию в сирийском вопросе, лежат прежде всего в сфере внутренней политики. «Оранжевая революция» 2004 года в Украине остается определяющим политическим событием последних лет для путинской элиты. Страх «смены режима», вера в то, что недовольство правящей верхушкой не может возникнуть само по себе, а всегда инспирируется извне, неприятие политической конкуренции — все эти эмоции получили новое развитие в результате войны в Ливии в 2011 году.

Кремль не верит декларациям западных стран о том, что их действительно заботит судьба мирного населения страны. Ссылки на концепцию «responsibility to protect» («обязанности защищать»), принятую ООН, никогда не впечатляли руководителей России. Концепция налагает на государства ответственность по защите людей, проживающих в пределах их границ. В тех же случаях, когда государство не способно защитить людей (будь то из-за отсутствия возможностей или недостаточной воли к этому), ответственность переходит к международному сообществу. Но российские лидеры считают, что моральным соображениями в международных отношениях нет места и глубоко убеждены в том, что миром правит исключительно голый интерес.

В ливийской драме Кремль увидел реализацию сценария смены режима. А тот факт, что воздушная операция в Ливии получила санкцию ООН, вызвал панику в российской верхушке и недовольство решением президента Дмитрия Медведева воздержаться при голосовании резолюции 1973 в Совете безопасности ООН. С точки зрения Путина, Запад и часть арабских стран просто обманули Россию и сделали ее невольным соучастником свержения Каддафи.

Очевидно, российский президент решил этого впредь не допускать. Сирия дала ему такой повод. Да, у России есть специфические интересы в Сирии в виде бункеровочной станции ВМФ в Тартусе, поставок оружия (по утверждению главы Рособоронэкспорта Владимира Исайкина, режим в Дамаске в последнее время тратил ежегодно до полумиллиарда долларов на российскую технику) и ряда других проектов. Это все, конечно, важно, но не настолько, чтобы так сильно портить отношения с Соединенными Штатами, ЕС и арабским миром, где Асад превратился в изгоя. Однако, с точки зрения Владимира Путина, все эти неудобства стоят того, чтобы показать миру: «Россия никогда не согласится с тем, чтобы кто-то, даже Совет безопасности ООН, решал, кто имеет право управлять той или иной страной, а кто нет». По сути, речь идет о проекции опасений, испытываемых российским режимом по поводу собственной судьбы, на ближневосточную ситуацию.

Разговоры о необходимости вновь и вновь поверить Башару Асаду и постоянные попытки уравнять в общественном мнении его и противостоящих ему повстанцев — все это призвано оттянуть развязку и выиграть время для Дамаска. Российское руководство убеждено, что у Асада есть шанс удержаться у власти. И оно делает все для того, чтобы помочь ему этот шанс реализовать — не столько ради сирийского диктатора, сколько ради собственных представлений о суверенитете, политической целесообразности и в конечном счете о своем будущем.

Путин в Асаде