«Трубадур» Чернякова в Брюсселе

«Любовь», «ревность», «месть» — все эти понятия теряют свою стыдливую закавыченность и опять становятся реальностью

© Bernd Uhlig / La Monnaie De Munt Сцена из оперы «Трубадур» Перейти в фотогалерею материала › Всего фото: 8 Сюжет вердиевского «Трубадура» считается одним из самых знаменитых образцов оперной абсурдности. Не знаю, как у других, но у меня Читать! 4 года с OPENSPACE.RU: Best of the Best Юровский об опере «Мастер и Маргарита» Заветные желания наших авторов и коллег Сергей Жадан. Ворошиловград Лена Катина: «Эти песни надо петь пожизненно» путаница в голове начинается с рассказа цыганки Азучены про то, как она по ошибке бросила в костер своего ребенка вместо чужого. А ведь это только самое начало истории! Помимо костров в ней есть еще много чего не менее зрелищно-масштабного: песни и пляски цыганского табора, молитвы монахинь, штурм замка с повстанцами. Черняков из всего этого сделал самый камерный свой спектакль, дойдя до какой-то предельной, скульптурной отточенности. Ничего лишнего.

Читать текст полностью Азучена в первой половине спектакля — эдакая хозяйка салона, хитрая, в летах, с фальшивой улыбкой, стреляющая многозначительными взглядами и уверенная в своих способностях кукловода (идеальная Сильви Брюне). Именно она — инициатор этой странной встречи, объявленная задача которой — наконец-то распутать давние болезненные отношения между несколькими людьми, используя для этого новейшие психологические методики. Титры над сценой объявляют темы ролевых игр: свидание в саду, жизнь в цыганском таборе, монастырь. Монисты, свечи, ажурная накидка и бумажки с текстом — прямо детский сад какой-то! Но что-то нет-нет и задевает, то один, то другой из собравшихся теряет над собой контроль, умозрительный эксперимент постепенно превращается в психологический триллер, и взрывная музыка Верди обретает соответствующее ей сценическое содержание. © Bernd Uhlig / La Monnaie De Munt Сцена из оперы «Трубадур» На самом деле, безо всяких игр понятно, что будничного вида человек в офисном костюме — вот цель Азучены, вот ее враг. У Верди он зовется Графом ди Луной, у Чернякова эту партию исполняет Скотт Хендрикс, и на его тонкой, подробной и отчаянной игре, кажется, держится весь спектакль. Когда-то давно случилось что-то ужасное, и обида Азучены не прошла. Она не скрывает радостного удовлетворения, когда серия ролевых игр завершается моральным поражением Графа, — этому способствует его застарелая ревность к холодной Леоноре (Марина Поплавская) и пижонистому Манрико (Миша Дидык).Так кончается первое действие, во втором уже никаких игр и никаких титров над сценой нет, все по-взрослому. Офисный работник превращается в убийцу. У Графа, обнаружившем в себе залежи злости, комплексов, фиглярства и отчаяния, в руках пистолет, остальные четверо (включая гротескового старичка Феррандо в исполнении Джованни Фурланетто, прислужливость которого не спасает его от показательного расстрела) оказываются заложниками. У Азучены теперь вместо фальшивой улыбки — остановившийся, полубезумный взгляд, а вместо хорошо уложенных блондинистых волос — черные, вполне цыганские космы. Белокурая Леонора тоже уже отбросила свой защитный черный парик. Больше нечего таиться. Из-под брони и масок вылезает все запрятанное и настоящее. © Bernd Uhlig / La Monnaie De Munt Сцена из оперы «Трубадур» Зато под дулом пистолета напоследок расцветает любовь Леоноры и Манрико, про нее уже не стыдно говорить всерьез. Черняков позволяет себе лирическую остановку на арии Леоноры, которую она невероятно проникновенно поет, практически уткнувшись лицом в стену, стоя спиной к публике и дирижеру, — режиссер даже в такой вокально ответственный момент не дает забывать, кто здесь главный. Впрочем, это не совсем так, если честно. После столь вызывающего волюнтаризма режиссера, дебютировавшего в уважаемом{-tsr-} брюссельском театре Ля Монне, никакой гром не грянул, а публика не стала писать обличительных писем начальству, которое, к тому же, в лице короля с королевой само пришло на спектакль и изволило аплодировать. Едва ли не большей интригой этой продукции был дебют прославленного барочного дирижера Марка Минковского в вердиевском репертуаре. Его Верди оказался жестким, четким и каким-то раздельно-составным, будто сложенным из отдельных ячеек. Пластичности и театральной завихренности музыке очень не хватало. И, похоже, это является тут проблемой посерьезнее, чем нехватка на сцене двух персонажей.