На форуме "Волга 2012", волгоградском "Селигере", проявились порядки концлагеря

— Привет! Хочешь поехать на форум «Волга»?

— Привет. А что это? Что там будет?

— Ну, это типа местного Селигера. Ты была хоть раз на Селигере?

— Нет, конечно. Мне не позволяют убеждения.
— Что-что не позволяет?

Ирина — сама непосредственность. Чувствую, надо было сказать «мозг». Он тоже не позволяет: слишком уж он хорош для месяца в пионерском лагере. Но тут всего неделя. И оказывается, нужно для «Волгарят». Это один из лучших детских танцевальных ансамблей в Волгограде, и лучший на Даргоре, неспокойном, криминальном районе. Ансамбль теснили-теснили из ДЮЦа, из бюджета, и, наконец, вытеснили. Теперь они в «свободном плавании», деньги им нужны всегда, а тут грант в 50 тысяч. Вообще-то грант дается на конкретный проект, а не на «поддержание штанов», и поэтому чудовищно мал. Вот, мы с руководителем ансамбля, Светланой Николаевной составляем бюджет танцевального фестиваля. Хотя гранта хватит только на открытие, и то лишь на звуковое оборудование. И то не на всё. И цены мы занизили. Да уж, эти 50 тысяч только для бесполезных PR-проектов подойдут. Ну, ладно. Главное начать, главное ввязаться. Может, администрация еще подкинет немного. Отвоюем бюджеты у нашистов. К тому же, по нашим источникам, там недобор проектов. Все проекты, выставленные на конкурс, могут получить грант.

Я ума не приложу, зачем ради участия в конкурсе грантов жить неделю с детьми. И зачем «команда» на грант должна тоже жить там. Но ладно, прорвемся. Там наберу кого-нибудь. Уже собираюсь.

На месте сбора перед пароходиком — обычные дети. Студенты лет 18—19. Милые, средние, играют в карты. Я с ними не задерживаюсь, иду спать, пока пароходик плывет. А то всю предыдущую ночь проект доделывала. Сели на пароходик, переправляемся, а я сплю. И сквозь сон слышу знакомый бюджетный «плач Ярославны»: зарплата маленькая, еще и ребенок, болеет — не на кого оставить, начальство квалификацию повышает, а зарплату — не торопится.

Прибываем, идем к лагерю. Вокруг него забор из рабицы. А на входе — настоящий шмон. Ищут алкоголь, несколько раз обшаривают личные вещи. В аэропортах гуманнее обходятся. Сразу портится настроение. «Вот и приехала в концлагерь. Сама, добровольно». Встречаю знакомую. Она в этом году ездила на Селигер, после него ее «добровольно-принудительно» отправили сюда. Она не участник, она двадцатник, руководит двадцаткой участников. «То есть капо», — думаю я. Настроение, как и у меня, унылое.

Тут строгая система иерархии. Руководитель лагеря — руководитель направления — инструктор — двадцатник. Каждый контролирует нижестоящих и свою ячейку. Лагерь, соответственно, разбит на двадцатки с двадцатниками, эти присматривают за участниками, помогают в организации. Про это по прибытии нам рассказывает инструктор Катя. «Зачем это нужно? — думаю я, — Участники лагеря старше 18, некоторым моим соседям около 30-ти, многие опытные вожатые. Они сами могут присмотреть за собой, сами могут организоваться, и нарубить дров, приготовить пищу». Дальше — больше. Алкоголь в лагере под запретом. То есть вообще под запретом. Поэтому никому нельзя выходить за территорию, огороженную рабицей. Как мне потом пояснили охранники, никому, кроме дирекции. А я забыла чашки и ложку, собираясь после бессонной ночи, теперь хочу купить их или заехать за ними домой. «Только по заявлению, с разрешения дирекции» — отвечает Катя.

И тут я понимаю, в какое безвыходное положение я попала. Вокруг Босх на Кафке, всё это на охраняемой территории с рабицей и КПП, скоро будут бессмысленные занятия, с ребятами мне не о чем общаться. Это терпимо, если время от времени выбираться на дикий Сарпинский, любоваться природой, дышать воздухом. Сарпинский — отличное место, атмосферное, какое-то первобытное. Но я не смогу туда пойти. Не смогу даже купить тарелку. Не смогу затариться едой. Я в ловушке.

А Катя объясняет дальше. В лагере постоянно должен кто-то быть, иначе начнутся типичные для прошлых смен неприятности, когда у одного участника исчезает казенный спальник, и он ворует у соседей, чтоб отчитаться. Мне тут же вспоминаются типичные истории из концлагерей. Там под страхом расстрела принуждали носить форму заключенного, в числе которых — особая шапочка. А однажды ночью появлялся неизвестный, и крал одну шапочку у какого-нибудь мальчишки. И тот, чтобы выжить, крал чужую, обрекая на расстрел незнакомого человека. Тут — то же самое, только вместо расстрела — материальная ответственность.

По лагерю ходить можно только с бейджем. За каждое нарушение режима – прокол. Три прокола, и выставляют из лагеря. Каждое утро в 9.00 — обязательная зарядка. Являться всем. Тем, кто остается в лагере — прокол. Посещение занятий обязательно. Не посещающим — прокол. После часа ночи отбой. Никаких гитар, никаких посиделок, иначе разгонит охрана. А она церемониться не будет. Кстати, казенные палатки, хоть и 2×2 метра, четырехместные. А некоторые из смен по техническим причинам остались без палаток. Поэтому нас будут уплотнять, чтоб в палатке было по 4 человека.

Катя не выглядит как штурменфюрер. Она обычная вожатая на позитиве, но от ее слов мне хочется захватить заложников. К тому же, неподалеку развиваются флаги «Молодой гвардии Единой России». «Спать с четырьмя нашистами? Только через мой труп!» — думаю я, и выдаю Кате длинную тираду о том, что все это похоже на Совок и концлагерь, что я сюда приехала защищать проект, а не тусоваться в сомнительной компании, а для этого достаточно одного дня, и что меня хотят держать в этом месте неделю с посторонними целями, очевидно, чтобы приучить к Совку 2.0. Бедная хорошенькая Катя, очевидно, никогда об этом не задумывалась, поэтому залепетала об организационных трудностях, и что никто не заставляет. Еще бы. Пусть только попытаются заставить, я тут устрою Брейвика 2. Зато в палатке я осталась одна.

Но проект защищать надо, не могу же я подвести Светлану Николаевну. Поэтому я иду искать сочувствующего нам Сашу, который на «Повышении квалификации». Созваниваемся, я иду искать его.

Сам лагерь довольно обширный, с множеством полевых служб. Тут и скорая, и пожарные, и охрана. Прохожу мимо КПП. За ним деревья, дорога. Стою с грустными глазами. «А вы никого не пускаете?» — «Никого. Кроме дирекции». Грусть, печаль, тоска, обида. Ладно, нахожу Сашу. Он бодр и весел, но проект вместо меня не защитит. Его самого сюда принудительно отправили, а он приехал спать. Да и проект чужой, поэтому делать ничего не будет. Я жалуюсь ему на боль моего свободолюбивого духа, он советует переждать орг. день. Я бы и не против, но, честно, не знаю, сколько выдержу.

И в лагере в кампании вожатой из детской организации я продолжаю возмущаться.

— Вот зачем они сделали такой тотальный контроль?

— Ну, сама же понимаешь, чтобы не напивались. Иначе устроят тут…

— Так почему на «Новой лодке» (бардовский фестиваль на Сарпинском) все пьют и ничего плохого не бывает?

— Так там барды, там другое. А тут эксперты московские.

— А московские эксперты не пьют?

— Не знаю…

— Те, которых я встречала, пьют.

Ладно, переживу вечер. Тем более, заботливые вожатые приготовили супчик, пароходик уже не ходит, вечереет-холодает. Еще и концерт начинается. Когда я такое увижу?

Уже было около 7 градусов, я куталась в куртку, а на сцене скакали девушки в одних трусиках под призрачными юбками. Выступил начальник лагеря. Похоже, у него была заранее заготовленная речь, но пришлось ее наспех переделывать. Только этим можно объяснить то, что под конец он пожелал «увезти отсюда эту прекрасную погоду». Кроме этого, человек, обрекший 2 тысячи хороших молодых людей неделю мерзнуть в палатках, согреваясь скудной едой и подобранной по своим способностям одеждой, запретил «любыми способами вредить здоровью форумян». И почему у этих канцелярских голов вред здоровью ассоциируется только с алкоголем? Ведь мог же ради холодной погоды, и под патриотическую дудку раздать «фронтовые 100 грамм». Но не раздал. Вред здоровью, что вы.

Затем на сцену выпустили руководителей разных лагерных направлений.

А дальше была обычная дискотека, правда, с флагами, по преимуществу «нашистов» разных мастей. Эта дискотека у сцены поразительно напомнила мне все без исключения трансляции с «путингов». И на картинке в телевизоре, и в жизни, смотрится это одинаково и однообразно, вплоть до подсветки флагов и радостных лиц. «Как они могут скакать под такое убожество?» — думала я, слыша какую-то пластиковую песню из очередной «фабрики». А потом вспомнила, что большинство из них еще совсем юны. 1—2-й курс, 18—19 лет. В их возрасте я тоже скакала на дискотеках под «Руки вверх». Я понимала, что это очень глупые песни, но так хотелось двигаться, быть со всеми. По сути, все эти скопления молодежи — одна сплошная эрогенная зона. Только тронь, включи любую музыку, и они уже счастливы. А теперь вместо «пацанских» сексистских песен играет пластиковый поп-патриотизм. Под эти грустные мысли я вконец замерзла и пошла к костру, греться остатками супа.

К костру уже подтягивались люди. Марина в ковровом платке, педагог лет 35-ти, очевидно из области, одолжила мне тарелку. Костер был последней каплей тепла в холодном воздухе, и постоянно пытался погаснуть. «Кажется, ухо застудила — жаловалась Марина, — Холод собачий». «Вот-вот, нам что-то сделать, чтобы согреться, и то возможности не дают» — поддержала я. Гнев горячий, он греет. «А знаешь, мне тут жутко. Скачут все... Я боюсь, что остров под воду уйдет». Я не знала, что на это ответить. Весь темный Сарпинский жил по своим законам, и мы их не знали. А в ночном море время крошечная сцена освещалась крошечными прожекторами, перед ней собралась кучка молодежи, которую разогревали как пар в допотомном паровом двигателе, с той же допотопной эффективностью. Ночной Сарпинский был настоящим и первобытным, пластиковая сцена — маленькой и легкой. Захотел бы, смыл. Жуткое и прекрасное очищение.

«Да, даже в армии по утрам бегать не заставляют. А тут обязательно», — добавил Сергей к моему правозащитному пафосу, — «Мы, кстати, тоже по выходным в лес ездим, в палатках живем. Но у нас там шашлык, весело, а не как здесь». «Какие вы молодцы» — поддержала я. Горячего шашлыка действительно очень хотелось. Суп оказался слишком жидким, чтоб согреться в такие холода.

«Поют плохо совсем», — сообщили недавно пришедшие от сцены мальчики. И действительно, со стороны сцены доносилась безголосая попса, которую, наверно, микрофон очень стыдился усиливать. К счастью, скоро она умолкла, а мальчишки достали гитару.

«Нет, подрастающее поколение еще не потеряно» — подумала я, когда они затянули песни «Сплина». Будь у нас вино и вкусная еда, можно было бы подумать, что это «Новая лодка». В темноте ведь не видно заборов. Даже нашисты попросили играть погромче, чтоб им тоже было слышно, хоть уже и настал «комендантский час».

Пусть молодежь развлекается, а я спать. Но тут позвонила Светлана Николаевна, спросила как я. Она посмотрела на погоду, и очень волновалась, не замерзну ли я там. Я-то не замерзла, но… и я рассказала ей о моих сомнениях. «Маша, конечно уезжайте. Все равно и грант маленький, и найти можно в других местах. А проект у нас есть. Бог с ним, с «селигером», раз там так плохо». Давно я не чувствовала такого облегчения. Значит, завтра домой. К теплу, еде и свободе. Сняла бейдж и закинула его в угол палатки, поклявшись больше не одевать. И заснула.

Разбудила меня, конечно, Катя. Пока я вспоминала изощренные матерные выражения для смельчака, который посмеет выгнать меня на зарядку, все уже ушли. У костра на кухне остались только двое дежурных.

— Ты что, тоже дежуришь?»

—Нет, я валю.

— Ты не прогуливай зарядку. Нам за это ругать будут.

— Ребята, вы о чем?! Я валю из этого места. Я не хочу унижаться на принудительной зарядке и принудительных занятиях. Я не хочу неделю есть гречу.

— Надо тебе поголодать неделю. Чтоб и гречке была рада.

Дежуривший заводила и душа кампании явно обиделся. И пошел дальше готовить гречку.

Мне чудовищно захотелось есть. А тарелки с собой не было. Тогда я решила поступить как самый хитрый человек. Дежурные ребята добавляли в гречу консервированные тефтели. Одна банка этих тефтелей, явно бесхозная, лежала на столе. Вилка рядом. Я аж обрадовалась: «Вот и тарелка, вот и вилка».

Жаль, но завтрака не получилось. Вообще, мне бы очень хотелось, чтобы организаторы, с начальником лагеря, с руководителями направлений, съели по единице того, что закупили для участников. Например, банку этих тефтелей из прогорклых рыбных костей, перловки и разведенного томата. После холодной ночи я была очень голодна, но не смогла съесть больше кусочка. А тем временем ребята вернулись, приступили к завтраку. Некоторые из них были более сообразительными, когда собирались сюда. Надеюсь, это был первый и последний раз в моей жизни, когда я завидовала едящим доширак людям.

Но нам еще повезло. Так, к нам приходила девочка с грустными глазами, рассказывала, что у ее двадцатки нет вообще ничего, кроме гречки. Купить еду было невозможно, поэтому даже наши запасы «тефтелей» оказались ценными. Девочке ничего не дали. И вообще, надо у Кати спрашивать, она за все отвечает. А Катя ушла, мы не знаем, куда. Ушла девочка, и Катя вернулась. Она рассказала, что у нас сейчас будет занятие по эффективному управлению. Быть всем строго обязательно, идем строем. Да, я не ослышалась. Строем по двое. «Отряд детсада «Василек», строимся!» — скомандовала жизнерадостная Катя. «Тут учительницы и педагоги, на 10 лет старше тебя, самка примата — подумала я, — Ты что, не понимаешь, как это унизительно?». В нашем отряде и так было тихо, а тут стало совсем уныло. Все смотрели в пол или деловито по сторонам, никто не улыбался, не смеялся, не говорил громко. Принуждение к унизительной процедуре заглушило всех . Нехотя построились, пошли к учебному шатру. Я утащила кружку Кати и, кипя ненавистью, шла вне строя.

«Эффективное управление» оказалось «управлением проектами». Преподавательница — властный психолог из какого-то Донского университета.

Для начала она сформировала из полного шатра участников четыре команды. В каждой из них назначили лидера (как же без этого?). Каждой раздали большие листы, и каждая команда отдельно придумывала «В чем проблема?», «Что (кто) мешает (ее решить)?», «Что (кто) помогает?» и «Способы преодоления». Нашей группе достался лист «Что мешает?». Вообще, было странно придумывать, что нам мешает, пока не была обозначена проблема. Но это не остановило преподавателя, эффективного управления проектами. А о своих успешно реализованных проектах она обязательно расскажет позже. Я ушла из шатра.

Меня догнала Катя, спросила куда я иду. Бедная, столько презрения она, наверно, не видела. «В туалет, кружку поставить, еще куда-нибудь» — я начинала хамить, а Катя становилась серьезнее. «Если ты куда-то уходишь, предупреждаешь двадцатника» — «То есть рассказать ему, что я иду в туалет?» — «Да». Я пошла дальше.

Ненависть. Прозрачная, холодная, безграничная.

А в лагерь пришел мальчик с грустными глазами. Этот уже спросил разрешения у Кати, и теперь забирал дефицитный котел, один из наших трех. Дежурные пытались дать ему тот, что похуже. «Прощайте, нищеброды и неудачники. Цепляйтесь тут за каждый котелок и банку тушенки» — во мне явно проснулся Бендер, то ли робот, то ли Остап, но огорчать озвучкой своих мыслей милых сокамерников я не стала. Они и так все понимают. Тут их научат «родину любить», жить при дефиците, радоваться гречке и тухлым тефтелям, завидовать дошираку, ходить строем. Я для этого слишком стара. «Маша, ты же только в туалет собиралась» — упрекнула меня шустро подошедшая Катя. Да, Катя, я согрешила. Я сказала, что иду в туалет, и не пошла в туалет. Я пропустила 15 минут продуктивнейшего занятия в моей жизни. А зря расходую деньги, которые губернатор потратил на прогорклые тефтели. Накажи меня, умоляю! «Вообще-то я валить отсюда собралась. У меня и вещи все собраны» — по правде сказать, не распакованы даже, но я буду врать старшим и дальше. «Уезжать можно только по заявлению» — Катя была неумолима. А мое терпение кончалось: «Может я лучше бейдж в огонь брошу?». «Никаких проблем, просто напиши его, пожалуйста» — ладно, «пожалуйста» — это святое. Я возвращаюсь в шатер, беру листочек и начинаю строчить. А «управление проектами» тем временем подходит к концу. Коллективный разум вывел следующие проблемы региона: «наркомания, пьянство», «плохое воспитание», «лицом не вышел», «невнимание властей», «отсутствие реальных партий». Я озвучила проблему некомпетентности нашего преподавателя, но ее лидер группы почему-то не пропустил. Вожатая из детской организации рассказала, что их выгоняют из помещения, чем нарушают закон. Лидер перевел это как «невнимание властей». Преподавательница торжественно вывесила списки по каждому пункту на стену шатра, и рассказала, что список проблем зачитают самому губернатору.

Это был полный абзац. Заявление было написано. Я отдала его первому попавшемуся представителю «дирекции», и пошла за вещами. Занятие все еще шло, среди наших палаток не было никого, кроме дежурных. Зато в соседнем палаточном городке сидели нашисты и что-то ели. «Почему она не на занятиях?» — спросила наша дежурная. «Это зона, детка — подумала я — Блатные тут со всеми на работы не ходят». И ушла не попрощавшись.

Меня окликнули веселые охранники на КПП: «Уходите, девушка?». Я напряглась. «Да». «С удовольствием?» — спросили живые смайлы. «Да». Даже они все понимают. Какое облегчение!

А за заборами тюрьмы форума «Волга 2012» ярко-синее небо над диким пляжем. И свободные волны Волги, без «капо» и инструкторов. Стайки бабочек гоняются друг за другом, носятся как птицы. Хочу купаться, но забыла купальник. Плевать! Купаться голышом весело. Убирать осколки бутылок важно. Загорать интересно.
Если ты на свободе, конечно.

А на пароходике со мной уплывали еще пять бывших участников форума. «Нечего там делать» — говорили они.