— Что вы сделали сразу после того, как вышли на свободу?

— Начала убегать от журналистов, которые напали на меня возле здания Мосгорсуда. Они меня окружили, не давали никуда пройти, и мне пришлось бежать к машине друга. Машину сразу же блокировали, стучали в стекла, держали колеса. Мы с трудом уехали.

— Вам было страшно в этот момент?

— Скорее, я растерялась: все от тебя чего-то хотят, гонятся, кричат твое имя, а тебе нужно всего лишь место, где можно сесть одной, собраться с мыслями и понять, что произошло. Я же не ожидала, что меня выпустят на свободу, была, скажем так, ошарашена.

— И куда вы поехали?

— Кажется, к тете: она хотела меня видеть, скучала по мне все семь месяцев. Мы с ней обнялись, посидели за столом, там же был мой папа. После этого с родственниками, если честно, я не виделась: все время какие-то дела, интервью.

— А православных активистов пока не встречали?

— Нет, я не видела агрессивных православных фанатиков, которыми меня все так пугают. Я вообще думаю, это некий фантом, специально созданный властью для того, чтобы запугивать людей, которые нас поддерживают. Вот, дескать, у нас в стране много религиозных фанатиков, которые готовы убивать людей, бойтесь их! Мне кажется, это все не так: у нас достаточно образованное общество, люди понимают, что произошло, и к нашей акции относятся без агрессии. Это пропаганда властей, поддержанная федеральными каналами, по созданию картинки яростного неприятия нашей деятельности. С реальностью эта картинка никак не соотносится.

— Вы жалеете, что провели на солее всего 15 секунд, или, наоборот, радуетесь?

— Конечно же, жалею. Мне бы хотелось довести начатое до конца и выступить с другими девчонками. Ситуация в стране сложилась кричащая, и бояться нельзя — властям выгодно запугивать население при помощи ОМОНа. Высказывать свое мнение просто необходимо: это была феминистская акция политического искусства, мы хотели высказаться, не желая никого оскорбить. И если бы у меня была возможность повторить тот день, я бы его повторила. То, что мы сделали, — это не преступление и не хулиганство. Я до сих пор не считаю себя виновной и не считаю, что виноваты Маша и Надя. Они сидят абсолютно незаконно.

«Если бы у меня была возможность повторить тот день, я бы его повторила»

— И теперь вы им носите передачи.

— Да, конечно. Завтра опять поеду.

— Вы собираетесь как-то налаживать жизнь, искать работу?

— Нет. Сейчас все направлено на дела группы, и в этом смысле я работаю круглосуточно.

— В последнее время вокруг вашей группы складывается скандальная атмосфера. Взять хотя бы письма Надежды Толоконниковой и Марии Алехиной о том, что Петр Верзилов не имеет никакого отношения к Pussy Riot.

— Да, и у меня это вызвало легкое удивление. Понятно, что Петр не является членом нашей группы, поскольку в ней может участвовать только девушка в балаклаве, этот образ создан нами. И это явно не Верзилов, хотя он и муж Надежды Толоконниковой. Собственно, сам Петр об этом в каждом интервью говорит, и как-то дополнительно подчеркивать этот факт нет нужды.

— При этом ваш бывший адвокат Виолетта Волкова заявляла, что у нее есть и ваше письмо, в котором вы нелицеприятно высказываетесь о Верзилове.

— Мне странно обсуждать личные письма. Я могла как-то реагировать на вопросы людей о том, является ли Петр участником нашей группы, мне их задавали в письмах. Естественно, я писала ответы, проговаривала — нет, не является. Никаких негативных выпадов против Петра я не делала, он мой друг, почему я должна его ругать?! Вообще, меня удивляет, что мой адвокат позволял себе обсуждать мою личную переписку. Мне не хочется это даже комментировать.

— Как вы попали в группу Pussy Riot?

— Я была в ней с самого начала, в числе нескольких девушек, которые ее создали. Мы сами себя вписали в эту группу, поскольку сами ее создали. Наблюдая за тем, какую политику проводят наши власти, мы не могли оставаться в стороне. В России все значимые решения принимает элита, а граждане являются пассивными наблюдателями, и это очень заметно по новостным передачам федеральных каналов. Новости буквально сочиняются, я это в СИЗО заметила: раньше я только интернетом пользовалась, телек не смотрела, а в тюрьме — пришлось. И очень хорошо видно, что эти новости — художественный проект власти, полное искажение действительности. Цензура федеральных каналов давит даже на оппозиционные каналы: я тут давала одному из них интервью и видела, что они оставили от моих слов на выходе.

— А какие ваши слова вырезали?

— Я давала интервью для одной передачи, которая вроде бы нас поддерживает. Меня спросили, чувствую ли я эйфорию от выхода на свободу. Я ответила: «Нет, никакой эйфории, поскольку наше общество не сильно отличается от тюрьмы. Нет никакой свободы, и я не вижу большой разницы между СИЗО и волей: конечно, физическая свобода есть, но ее нет в идеологическом, концептуальном смысле. Летом были приняты антигражданские законы, везде автозаки, сотовые прослушивают, «эшники» по улицам ходят — по сути, мы живем в большой тюрьме». Я это все проговорила, и это все было вырезано, и я понимаю почему.

«Приняты антигражданские законы, везде автозаки, сотовые прослушивают, «эшники» по улицам ходят — по сути, мы живем в большой тюрьме»

— Как была устроена ваша жизнь в СИЗО?

— Спецкамера на четверых. Четыре кровати, стол. В шесть утра включается свет, сразу — подъем, заправлять кровать. Отбой — в десять вечера. Между ними — завтрак, обед и ужин. Вообще, каждый день — день сурка: монотонное повторение одного и того же, события инициируешь не ты, а администрация СИЗО. Плюс тебе постоянно навязывают правила: на выходе держать руки за спиной, бегать и прыгать нельзя, в камере постоянные обыски, так называемые шмоны.

— С кем вы сидели?

— С экономическими заключенными — по 159-й статье.

— Приятные?

— Разные. Я все время сидела в одной камере — администрации это было удобно для контроля. С моими сокамерницами постоянно общались оперативники, говорили им, например, что я даю в интернет информацию об их уголовных делах. Эти провокации не удались, потому что сокамерницы общались со мной и знали, что это неправда. И все равно их периодически вызывали, спрашивали, с кем я общаюсь, что говорю, какие письма пишу. Те же оперативники читали все мои письма — помимо того что их читали цензоры ФСИН.

— Пока вы сидели в СИЗО, ситуация в обществе несколько изменилась: после декабря и «белых ленточек» пошли разговоры о том, что «протест слили, и сама оппозиция ничем не лучше Путина».

— Это проблема неподготовленности гражданского общества.

— Но ведь вам же должно быть обидно? Даже публичные деятели гражданского общества, за которое вы рубились 15 секунд на солее, потом семь месяцев в СИЗО, писали во всех социальных сетях, что на вас надавили опера и вы пошли на сделку со следствием. Вам их сейчас к черту послать не хочется?

— У меня нет агрессии. То, что сейчас происходит, — не оттого, что люди такие глупые, просто они находятся под влиянием пропаганды. А что касается оппозиции — да, жаль, но надо продолжать говорить. Опять-таки — почему мы были так хорошо приняты на Западе? Там есть культура протеста, традиция борьбы за права женщин, за права ЛГБТ. Они понимают, что это не борьба за маргиналов. А в России даже в оппозиции отношение к нам интересное: феминистки, ЛГБТ — да зачем это все нужно?! Надо быть просто против Путина. Мне, например, присылали письма с советами, как защищаться: «Ты только не говори про феминизм и искусство, это никому не понятные вещи». А мне казалось, что раз непонятные, то их и стоит объяснять, и я в своих показаниях, в прениях, в последнем слове пыталась говорить только об этом.

«Ты только не говори про феминизм и искусство, это никому не понятные вещи»

— В социальных сетях ваших друзей, которые советовали вам сменить адвоката, называли провокаторами, «играющими на руку ФСБ».

— Я знаю и не хочу это читать. Мы с девчонками все время общались, обсуждали в том числе мою смену адвоката, и Маша мне помогала: «Вот, назови на суде эту статью». И Надя помогала и переживала, что мне не дадут это сделать. В тот день, когда мое ходатайство удовлетворили, девчонки за меня очень радовались. Потом, когда я вышла на свободу, они были счастливы: вот, хотя бы одна из трех вышла. Да и потом, я не меняла линию защиты, я не знаю, откуда пошли разговоры о том, что на меня оказывали давление. Это полный бред.

— Насколько мне известно, ваш отец еще в начале процесса хотел, чтобы вас защищал другой адвокат — Алексей Егоров.

— Да. Когда нас арестовали, появились на горизонте Коля Полозов и Виолетта Волкова. Марка Фейгина еще не было. Они нам предложили помощь, и это был очень хороший жест, мы согласились. И когда появился новый адвокат, я была вынуждена ему отказать.

— В «Новой газете» тогда вышла заметка Данилы Линдэле, в которой, со слов Виолетты Волковой и Николая Полозова, утверждалось, что Егоров уговаривал вас заключить сделку со следствием, признать вину и пойти на «особый порядок».

— Нет, этого не было.

Комментарии (3)

Серёжа Сергеев 16 октября 2012 Хорошее интервью. Удивительно, насколько даже опозиционные СМИ искажают реальность, когда она сталкивается с феминизмом и православием..

Vladimir Ryabenko 17 октября 2012 Девочка, к сожалению, глубоко больна… и все это идет из детства. Многие проблемы оттуда. В период самоидентификации её просто не поддержали или долго над ней куражились. Не хватило сил. Поэтому подсознательно желание у неё - нигилизм. Так уже было. Не она первая. Кстати, ни один панк российский их не поддержал. Мне это известно не понаслышке, сам играл в рок-команде в конце 80х. По общению с друзьями (питерская тусовка) могу сказать, что к ним никто серьезно не относится, и за панков их никто не считает. Мне просто их жаль. Когда под ногами нет правды, можно неокрепшей душе внушить любую глупость... Надеюсь, скоро пройдёт этот гормональный всплеск. Знаний бы им побольше,... Использовать цитату из "Всенощной" Рахманинова и говорить, что оказывается мы глубоко в теме и даже изучали "знаменный распев" - пусть лучше лечат тинэйджеров из Дома 2:-) вообще, время у нас какое-то… серости много, но серость воинствующая не означает, что она, то есть эта серость что-то знает, умеет. Да, и скажите их звукорежиссеру, что записи у них убогие…:-) вообще все непрофессионально - от идей, позиций и до их воплощения. А поповоду "разбередили". Ну, что д Герострат тоже совершил перформанс!:-)
Vladimir Ryabenko 17 октября 2012 Вообще, смешные они какие-то квиры... Главное - не иметь ни образования, ни умения, и назвать все это "энергетикой". Ну, пусть тогда турбины ДнепроГЭСа запускает, или наоборот, хвосты энергетические обрубает страждующим.... Дошло ведь до абсурда - насрать перед дверью, позвонить и убежать - это инсталляция... Позвонить в дверь, дождаться человека и насрать - это уже перформанс.... Только мне никак не объяснить, что не нужно мне их говно. Кстати, давайте доведем все до абсурда, возьмем скороговорку "шла Саша по шоссе..."
А про Сашу с сушкой можно сказать и так: "Ой, а чего это я тут сосу?!" По гендерному признаку, по всем канонам ЛГПТ, уважающая себя феминистка сосать не ДОЛЖНА!!! Нужно срочно менять реальность и уходить в скороговорку к Кларе, чтобы проучить Карла, помочь сберечь кораллы и поглумиться над украденным у Карла, заметьте (!) опять же, кларнетом - этим символом мачизма и дискриманиции женщин!
К чему я это все.... все их перформансы - это из жизни простейших, мы же не обращаем внимания на трагедию инфузорий, а когда кипятим воду не задумываемся о том, что в этом водяном аду погибают несчетное количество бактерий, в предсмертной судороге тряся своими ложноножками.... Так и к этим (даже не) панкам нужно относиться соответственно. Либо не замечать, либо относиться как к прогнозу погоды. Сегодня дождь, а завтра повышенная панковская активность, жителям городов советуем взять зонтики, неизвестно, чем эти "отбросы" (этимология слова панк) будут испражняться
Как-то так....

Для того, чтобы оставить
комментарий, войдите
при помощи одного из сервисов

Екатерина Самуцевич: «Мы живем в большой тюрьме»