Борьба чиновников с богатыми налогоплательщиками никак не поможет Европе выйти из кризиса

Известна совсем не апокрифическая история об Иосифе Бродском, как он после получения Нобелевской премии купил себе довольно дорогую машину и удостоился за это косых взглядов коллег по университету. В академической среде традиционно не одобряли «вещизма» и не разъезжали на шикарных авто. Но Бродский как истинно русский человек не обращал внимания на «не принято» и даже сподвиг своим примером двух-трех преподавателей университета на повторение «мотовства».

Об этой истории я вспомнил, когда узнал о решении Жерара Депардье стать налоговым резидентом Бельгии. Одна российская эмигрантка заметила: «Ездить на дорогих автомобилях во французском общественном мнении считается непристойностью… тратить деньги напоказ считается неслыханным моветоном». Известный английский мудрец XVIII века Самюэль Джонсон, напротив, говорил, что чем больше богатый человек тратит, то тем больше он приносит пользу обществу. Парадоксально, но верно. Возьмем типичного московского нувориша. Строя особняк, ремонтируя квартиру в элитной высотке, покупая любимой драгоценности, шубу, финансируя ее капризы, он дает возможность заработать на хлеб великому множеству людей. В этом ряду — слесарь автосервиса, штукатур, грузчик, водитель, ювелир, продавщица и охранник магазина украшений, массажистка, администратор салона, поставщик бутилированной воды в него, парикмахерша и так до бесконечности.

При этом ввиду непредсказуемости и разнообразия желаний богатый человек создает вакансии на все вкусы и умения — в отличие от государства, чьи запросы куда проще и не требуют такого профессионального разнообразия. Моя знакомая учительница, достигнув почти пенсионного возраста, устроилась сменной няней детей вице-президента одной компании. Помимо приличной зарплаты она в виде дополнительного бонуса изъездила все дорогие курорты мира, сопровождая хозяйских детей. Можно осудить ее «буржуя» за мотовство, а можно посмотреть на ситуацию под иным углом…

Современная эгалитарная Европа, наступая на буржуазию как класс, заставляя ее всячески ужиматься и загоняя в узкие рамки дозволенного потребления, поступает неблагоразумно с точки зрения как интересов экономики, так и общества в целом. Именно спрос является движущей силой любой экономической системы. Меньше роскоши, меньше престижного потребления означает и меньше денег для пресловутого реального сектора.

Стандартное обвинение зажиточного класса в Европе, использующееся как обоснование увеличения налогов на доходы, увод денег в офшоры, инвестирование за пределами страны. Но если заработанное нельзя потратить здесь и сейчас к конечному благу всего общества, что же удивительного, что деньги лежат порой мертвым грузом там, где не действуют законы Евросоюза?! Разумеется, падение показного потребления не единственная и не основная причина вялости европейской экономики. Но и не последняя. Как писал старший современник Джонсона Бернард Мандевиль в «Басне о пчелах»: «Пороки частных лиц — блага для общества». Джон Мейнард Кейнс спустя 200 лет говорил, что Мандевиль первым сформулировал так называемый парадокс бережливости (paradox of thrift) — чем больше мы копим, тем скорее приближаем крах — и что он первым объяснил безработицу как следствие недостаточного потребления. С ним парадоксально был согласен и его антипод Фридрих фон Хайек.

Со времен возникновения марксизма европейская экономическая теория и практика пропитаны морализаторством. Действия субъектов народного хозяйства объясняются в моральных категориях («жадность банкиров»), и соответственно выстраивается экономическая политика — с ее желанием покарать неправедно зарабатывающих или тратящих. «Общество потребления» давно уже предано анафеме. В 1970-е Римский клуб выпускал апокалиптические прогнозы насчет того, что ждет человечество, если оно не опростится и не умерит аппетиты. Подобная футурология была модна. Предсказания не сбылись ни в чем, но оттого менее популярными не стали. Нынешняя борьба с «глобальным потеплением» — отросток этой футурологии.

Но вернемся к бедняге Депардье, на старости лет решившему поискать новую родину. Когда ему было тридцать с небольшим и он только обретал свою славу, президентом Франции стал Франсуа Миттеран — социалист, предложивший кабинет с участием коммунистов. Правительство в 1981 году перешло в наступление на буржуазию, среди прочего введя налоги на крупные состояния. Ответом стало бегство капиталов за границу и экономическая стагнация. Уже в марте 1983 года кабинет Пьера Моруа объявил о приостановке наступления, а в 1984 году его сменил Лоран Фабиус (нынешний министр иностранных дел), и вовсе пересмотревший политику предшественника. Кавалерийский наскок на капитал обернулся пшиком.

Тридцать лет — срок достаточный для того, чтобы историческая память французов подзабыла те события и они были бы готовы с энтузиазмом проглотить пилюли социалистов. Но потому-то и премьер Жан-Марк Эйро, и его министры так резко ополчились на прославленного актера, олицетворяющего Францию для мира, что его пример заразителен, во-первых, для других, а во-вторых, готовность Депардье отстаивать словом и делом свою точку зрения разбивает временный консенсус вокруг «налога на богатых». Стоит еще нескольким знаменитым и популярным личностями заявить «Я протестую!» (пусть и не «Я обвиняю» в духе Эмиля Золя), как у публики начнут открываться глаза на происходящее. То, что король голый, видят сегодня немногие. Но завтра их может быть уже большинство.

Почему не стоило обижать Депардье