ИТАР-ТАСС

Владимир Борзенко

учитель математики, работал с Борисом Березовским в Институте проблем управления в 1979–1990-х годах

«Научной специализацией Березовского была многокритериальная оптимизация. Это такая, грубо говоря, прикладная математика — о том, как компьютер может помочь человеку принимать решения, когда условий очень много. Обе его диссертации были в этой области.

Мы с ним познакомились в 1979 году. Я пришел в его команду сразу после мехмата. В 1980 году я даже пару месяцев просто у него жил: мы срочно писали книгу в соавторстве — «Бинарные отношения в многокритериальной оптимизации».

Когда я с ним встретился, он только защитил кандидатскую диссертацию. У него была наша маленькая группа, из которой выросла лаборатория. Материалы разработок лаборатории легли в основу докторской диссертации Березовского. Тогда это был предел наших мечтаний — можно было тихо-мирно заниматься наукой, и чтобы никакое начальство нам на мозги не капало. После успешной защиты Березовским диссертации мне казалось, что мы будем и дальше спокойно работать, но Борис Абрамович, помню, сказал: «Ты не понимаешь, что ли? Пока я получал лабораторию и защищал докторскую, я стольким людям перешел дорогу, что если сейчас хоть на секунду остановлюсь в карьерном развитии, то меня на месте затопчут».

«Его мама говорила: «Еще когда Боря в третьем классе был, ему все время нужно было во всем участвовать»

Он был очень внимательным руководителем, умел с каждым говорить о том, что интересно конкретно этому человеку. Эта способность была в нем развита невероятно — он гениально умел найти общий язык со всеми, вне зависимости от положения и культурного бэкграунда. Он ездил за границу и привозил нам — своим молодым сотрудникам-математикам — музыку и книги, которые сложно было достать. Березовский заметил, что я заинтересовался христианством, и с риском для себя привез мне Евангелие, которое в то время было запрещено к печати.

Березовский был гениальным менеджером, организатором науки. Тогда все было очень сложно: все публикации, все статьи должны были проходить проверку — нет ли где государственной тайны или еще чего-то, я уже даже не помню, как это называлось… Невозможно было просто взять и опубликовать научную статью, нужно было полтора года ждать. И это при том, что институт вообще никак не был связан с военной сферой — обычные математические статьи. Тем более материалы нельзя было публиковать за рубежом. А он все эти вопросы гениально решал, со всеми умел договариваться.

Тогда многие, в том числе из ближайшего моего окружения, хотели эмигрировать. Но чтобы это сделать, нужно было сначала уволиться с работы, чтоб не подставить коллектив, а потом уже подать заявление. Таким образом ученые с семьей оказывались без работы и без средств к существованию. Он таким людям активно помогал, иногда явно рискуя.

Наука, конечно, его привлекала какой-то своей красотой и законченностью, но у меня сложилось впечатление, что мотивация у него была скорее не к самой науке, а к организации. У него была чудесная мама, она смешно говорила: «Еще когда Боря в третьем классе был, стал пионером, и ему все время нужно было во всем участвовать». И с наукой то же — нужно было участвовать».

«Он был единственный настоящий олигарх»