Хаос европейский
Борьба наций создает национальные иконы. Петёфи – одна из них; Франц Лист – другая. Лист родился до Петефи и умер значительно после смерти того. Как и Петёфи, Лист родился в деревне. Как и Петёфи, Лист объявил себя венгром. Мать Листа была австрийкой, отец – немцем, омадьярившим свою фамилию, добавив к ней “z” (Liszt). Он хотел, чтобы его сын считал себя венгром, пусть даже и не говоря на этом языке. Но Лист недолго жил в Венгрии: в возрасте 12 лет его увезли в Париж, где он выучил французский. В отличие от Петёфи, Лист не знал венгерского, и лишь на первом своем концерте в Пеште в 1840 году он объявил: JesuisHongrois. Уже значительно позже, в письме 1873 года он (на немецком) извинился за незнание венгерского: “… imHerzenundSinne, Magyarverleibe”, используя венгерское слово magyar вместо немецкого ungar. Петёфи даровал венгерскость местному населению, Лист, напротив, даровал венгерскость остальному миру. Он представил Европе “венгерскую музыку”, адаптируя мелодии, услышанные им в венгерских и габсбургских поместьях и дворцах. Эти мелодии играли цыгане-виртуозы, которые обрабатывали венгерскую деревенскую музыку.
(…)
Уверенность Листа, что именно он распространил настоящую венгерскую музыку, позже была поставлена под вопрос – прежде всего, Белой Бартоком, который (вместе со своим другом Золтаном Кодаем) отправился открывать и записывать истинную музыку селений. Барток – еще один пример смешанного происхождения. Он родился в 1881-м, в городе, который тогда был на территории венгерской части Австро-Венгрии, но сейчас находится в Румынии; его отец был венгром, а мать – сербкой из Верхней Венгрии (сегодня – в Словакии), среди предков которой были поляки. Она говорила на немецком. Когда отец Бартока умер, мать увезла сына в венгерский город Nagyszőlős (сейчас украинский город Виноградов), потом они переехали в Pozsony (немецкое название Прессбург, тогда – столица Верхней Венгрии); сейчас это столица Словакии Братислава. В возрасте 18 лет Барток поступил в Королевскую музыкальную академию в Будапеште, который был и остается венгерской столицей».
Эти головокружительные сюжеты из исторической географии, генеалогии известных деятелей (и из истории культуры XIX и XX веков вообще) можно прочесть в эссе британского поэта и переводчика Джорджа Сиртеша «Венгерская рапсодия», опубликованном только что в журнале JewishQuaterly. Автор поставил своей целью показать условность понятия «венгр» и «венгерский национализм», имея в виду сегодняшний контекст, рост правых националистических партий и движений в Венгрии. Вряд ли его реплика будет услышана местными борцами за чистоту национальной культуры и самой нации; они не читают культурную эссеистику; однако русскому читателю – учитывая рост (как пока умеренного, так и уже крайнего) национализма в его собственный стране – следует прислушаться к голосу Сиртеша. Тем более, что это голос человека, который находится одновременно внутри и снаружи той культуры, о которой он ведет речь.
Джордж Сиртеш родился в 1948 году в Будапеште, в 1956-м, после известных событий, его семья бежала в Великобританию, где осела в Лондоне. Сиртеш изучал историю искусства, первые стихи (на английском, конечно) опубликовал в 1973-м; лауреат многих литературных премий, в частности – премии Т.С. Элиота (2004). Помимо стихов, сочиняет эссеистику, иногда появляется на телевидении и радио, переводит с венгерского на английский (важным событием стали его переводы книг модного сейчас в США венгерского романиста Ласло Краснахоркаи – особенно вышедшего в 2012 году “Satantango”). Живет в Норфолке, преподает в Университете Восточной Англии. Любопытно, что там же жил и работал немецкий писатель В.Г. Зебальд, он даже возглавлял в этом университете кафедру европейских литератур. Получается, что венгерский вынужденный изгнанник и немецкий изгнанник добровольный были коллегами (и явно встречались).
Сиртеш часто бывает в Венгрии и много пишет о ней – как и Зебальд писал о Германии. Да и тема у них, по сути, одна и та же – травма прошлого, травма странной (и часто страшной) истории Восточной и Центральной Европы в XIX и XX веках. Только, в отличие от знаменитой меланхолии автора «Колец Сатурна» и «Аустерлица», Джордж Сиртеш все-таки пытается рационально разобраться в произошедшем/происходящем; однако, боюсь, он ищет логику там, где она, кажется, не ночевала. Зебальд скептичен в отношении природы человека вообще; по сути, чудовищные картины разрушений и массовых убийств, творившихся европейцами в последние столетия (да и раньше! -- скажем, положив руку на сердце), его удивляют, но не сильно -- отсюда и меланхолия. Это меланхолия человека, который знал, что все кончится грустно – так оно и кончилось. Сиртеш же (по крайней мере в цитированном эссе) пытается вскрыть абсурдность любого разговора об «истинном национализме» (прежде всего, этническом) в регионе, где, не покидая собственного дома, можно было в течение пары десятков лет последовательно оказаться гражданином нескольких государств. Принадлежность к нации есть, чаще всего, продукт выбора, иногда сознательного, как у героев «Венгерской рапсодии», но, чаще всего, нет (в этом месте Зебальд удовлетворенно кивнул бы головой: конечно бессознательного, люди вообще редко приходят в сознание). Есть, конечно, «национализм крови и почвы», этнический, но это уже дело крайнее; кроме разве что совсем уже дураков и безумцев, никто сегодня не заговорит об этом открыто. Все-таки, не зря во Второй мировой победили те, кто победили.
А вот «политический национализм», или даже «культурный» – это пожалуйста. Тут даже можно снискать не только определенную популярность среди банальных ксенофобов, тут и изыск некий предполагается. Отвадить от подобного изыска Сиртеш – несколько наивно – и пытается. Неторопливо и доброжелательно он повествует об абсурдности притязаний на любое «настоящее народное, национальное искусство»: не знавший венгерского Ференц Лист представляет европейцам «настоящую венгерскую музыку», которую он слышал в дворцах и поместьях австро-венгерской аристократии, а играют ее там цыгане. Дальше получается действительно смешно: «Двойная ирония: венгерская идентичность, воспринятая венграми в стихах, создана сыном иностранца; венгерская идентичность, воспринятая венграми в музыке, создана париями-цыганами и потом представлена на европейских сценах человеком, который не знал по-венгерски ни слова. И это еще не все. Книга Листа “BohémiensetdeleurmusiqueenHongrie”, часть которой написала его возлюбленная-антисемитка Каролина цу Зайн-Виттгенштейн, идеализировала свободный дух цыган, противопоставляя ему мелочность и отсутствие оригинальности у евреев. Меж тем, музыкальная форма, с которой обычно ассоциируется венгерская музыка, “чардаш”, создана еврейским скрипачом Марком Рожавёльди, чья фамилия, судя по всему, была мадьяризирована, как и фамилия Листа». Музыкальная комедия венгерского нацабсурда на этом не кончается; Сиртеш рассказывает историю Бартока, который в 1904 году в Трансильвании (тогда Венгрия в Австро-Венгрии, сейчас – Румыния) услышал «настоящую народную музыку», от чего тут же сделал вывод о ненастоящей венгерскости Будапешта, заселенного представителями Бог знает каких народов. «Настоящая венгерская музыка может исходить только оттуда, где живет настоящее венгерское дворянство», – пишет Барток в письме. Впрочем, надо отдать должное великому композитору: позже он довольно холодно относился к спекуляциям на националистические темы, отказывался выступать в Германии 1930-х и уехал из Венгрии в 1940-м. Сегодня, добавлю я от себя, из Венгрии тоже уезжают писатели и музыканты – и не только в поисках заработка. Просто им противно.
Противно, конечно, не только венграм. Противно любому, кто бессильно смотрит на все разрастающиеся толпы тупоголовых бездельников, которые потрясают национальными флагами с изображением «великих деятелей национальной культуры», выкрикивая, мол, мы лучшие и не позволим. То что «великие» чаще всего не имели никакого отношение к культуре и языку (в широком смысле), на котором несут чушь нынешние националисты, что все эти удивительные люди прошлого и позапрошлого века мучились и страдали, вручную делая свое штучное культурное дело – подобные вещи никого не интересуют. В.Г. Зебальд увидел бы в подобном состоянии умов закономерность – чего еще ждать от людей? Его коллега по Университету Восточной Англии Джордж Сиртеш все-таки надеется на разум, пытаясь убедить, показать на фактах: венгерский романтический национализм придумал серб или словак, одну версию венгерской национальной музыки не знавший венгерского немец впервые обнаружил в исполнении цыган, а вторую придумал сын сербки, послушав трансильванскую песню. Что касается чардаша, то тут все понятно – его изобрел еврейский скрипач.
Если и есть чем в Европе последних веков гордиться, то вот только этим хаосом. Главный французский писатель XX века – еврей Пруст, главный английский (по языку) – ирландец Джойс, главный немецкий … то ли швейцарец Вальзер, то ли пражский еврей Кафка.